– Какой ждете? – спросил Николай.
– 107-й… – ответила она.
– Ого! – сказал он. – Это вам теперь уже до утра придется ждать. Вряд ли он приедет…
Она нахмурилась – видно и сама уже догадывалась.
– А вам куда? – спросил он. Она назвала один из отдаленных районов города.
– Слушайте… – сказал Николай. – Где-то через час у автобусников пойдет дежурка примерно в ту сторону. Я могу с ними договориться, они вас возьмут…
Она глянула на него с любопытством.
– А вы что, автобусник? – спросила она.
– Да нет, я просто прохожий… – ответил он. – Просто я знаю людей на этом маршруте. Ну так как?
Она подумала и кивнула:
– Договоритесь, если можно. Не на улице же мне ночевать…
– На улице холодно… – подтвердил он.
Они пошли к дежурке, он зашел внутрь, она видела его через окно. Он что-то говорил, ему что-то отвечали, он кивал, улыбался. «Совсем мальчишка…» – подумала она.
Он вышел.
– Все, возьмут вас и даже подвернут немного, чтобы вам меньше было идти… – сказал он.
– Спасибо… – ответила она. – Как вас зовут, просто прохожий?
– Николай зовут… – сказал он. – А вас?
– А меня Ирина… – сказала она. – Ирина Радостева.
– Ого, какая у вас фамилия! – изумился он.
– Это не моя… – сказала она, внимательно глядя, какое это на него произведет впечатление. – Это по мужу.
В глазах его что-то мелькнуло. «Расстроился?» – подумала Ирина, и это вдруг обрадовало ее. Она тут же подумала, что как-то нелепо ей строить планы на этого вчерашнего школьника, но все же было приятно, что этот парень расстроился, узнав, что она замужем.
– Ну все равно повезло… – сказал Николай. Известие о том, что понравившаяся ему девушка замужем, огорчило его. Он сам перед собой делал вид, что просто помогает человеку, но сам же перед собой признавался, что не просто так помогает. «Вот стояла бы тетка лет пятидесяти – так мимо прошел и даже не заметил бы…» – сам над собой посмеялся он.
В его 17 лет опыта общения с женским полом не было у него никакого – не считать же опытом просьбы списать контрольную или редкие медленные танцы на школьной дискотеке, во время которых Грядкин никогда не знал, что сказать. Была в их классе девочка, нравившаяся ему едва ли не с первого класса. О том, что он любит ее, знала и она, и весь класс. Чем старше они все становились, тем интереснее делалось всем вокруг – получится ли у Грядкина что-нибудь? Может, и девочка эта ждала от Грядкина каких-то действий, но так и не дождалась – уж слишком он оказался робок. В одном анекдоте говорится: чтобы выиграть в лотерее, надо как минимум купить лотерейный билет. Так и в любви: можно, конечно, ждать, что все за тебя сделает женщина, но лучше все же что-нибудь предпринять и самому. Когда Грядкин понял это, было уже поздно – у этой девочки уже был другой. Еще и поэтому уехал он из своего города.
Как он решился заговорить с незнакомкой на остановке, он и сам не знал, но каждый ее ответ прибавлял ему уверенности. То, что она была старше него, странным образом успокаивало – со сверстницей он бы наверняка проглотил язык. «Сколько ей?.. – гадал Грядкин. – Двадцать? Двадцать два?»…
Он вдруг с ужасом понял, что уже не знает, о чем говорить. Оставалась только соломинка ее фамилии, и он уцепился за нее.
– У вас, наверное, жизнь – сплошная радость? – спросил он, вымученно улыбаясь, понимая, что вопрос в общем-то идиотский – только что ведь про фамилию было говорено, и боясь, что она отделается сейчас какой-нибудь односложной фразой, обрывающей разговор.
– Как сказать… – усмехнулась она, и он понял, что – пронесло, не отвернулась. – Не так уж и много радости было у меня с ней.
– А что так? – спросил он. Они перебрасывались словами, как мячиком. Ирина вдруг подумала – почему бы и не поговорить? Это было как в поезде, когда случайному попутчику рассказывают то, что не рассказывают близким друзьям.
– Да так… – она мотнула головой. – Я совсем молодая была, когда мы с ним познакомились. Как говорит сейчас мой сын, крыша у меня и поехала…
«Так у нее и сын есть», – подумал Грядкин, и Ирина, сказавшая про сына с умыслом, снова с некоторым удовлетворением заметила, что глаза его погрустнели.
Ирине было 18 лет, когда она познакомилась с Александром. Он был на пять лет старше, и шел обычным путем простого советского человека: отслужил армию, поступил работать на завод, получал приличные деньги. Жил он при этом с матерью (отец помер давно) и сестрой. Самостоятельная жизнь откладывалась с года на год – у мамы-то и сготовлено все, и постирано, и поглажено. На Ирину, только приехавшую из деревни и учившуюся в ПТУ на швею, Александр при его почти двухметровом росте и широченных плечах произвел сильнейшее впечатление: она чувствовала себя с ним маленькой, чувствовала себя как за каменной стеной. Теперь она понимала, что это было очень по-женски, что женщина ищет в мужике крепость, в которой можно укрыться. Тогда ей нравилось в нем все то, что она с трудом переносила сейчас: его привычка к украинским песням и поговоркам (он служил на Украине), его легкое отношение к деньгам, его робость в отношениях с матерью.
– Он мне все обещал: «Подожди, вот сейчас заживем!»… – говорила Ирина, а Николай слушал, как завороженный. – Уже все жданки съели, а так и не зажили. Да еще и пить начал…
По первости казалось, что это не будет мешать жизни. Мать Александра, Нэлла Макаровна, даже ставила домашнее вино – лучше пей дома, чем на улице. Но он пил и дома (выпивал половину фляги еще пока вино зрело), и на улице.
– Нэлла Макаровна считала, что это все из-за меня… – грустно усмехнулась Ирина. – А это не из-за меня, это из-за водки. Водка уже была ему вкуснее женщины…
– Ну так что же вы с ним живете? – осторожно спросил Грядкин.
– Из-за сына… Из-за Мишки… – ответила она. – Куда я без него? А они ж вцепились в моего мальчика, не отдадут…
Тут она замолчала – рассказывать дальше не было сил. Да и стыдно было рассказывать, что пожениться Александр предложил только после того, как узнал, что Ирина беременна. Жили первое время все с той же вездесущей Нэллой Макаровной, она с самого начала совместной жизни лезла с советами, а когда родился сын, свекровь со словами «Мамка-то твоя ничего не умеет» и кормила его, и пеленала, и в больницу с ним ходила, так, что в больнице некоторые думали даже, что вот какая удивительная мамаша – в шестьдесят с лишним родила!
Ирине к тому же надо было работать, и поэтому сын оказался на бабке. Но в один страшный для себя день она вдруг обнаружила, что почти не занимает места в его душе. Она стала дарить ему подарки, задабривать, но и денег на это было немного, да и, поняла потом, сама стратегия эта ошибочная.
– Он у меня нынче в школу пошел… – медленно говорила Ирина, не замечая, как слезы текут по щекам, как одна висит на кончике носа. – Я купила ему ранец, копила на него, несла его домой, думая, как сыночек сейчас обрадуется, а оказалось, что Нэлла Макаровна уже купила ранец круче моего! С какой-то машиной, бутылочкой для воды, в общем – где уж нам при нашей-то бедности?! И главное, преподнесла Мишке: «Вот сынок, это тебе от папы и от бабушки». Он после этого на мой ранец даже не посмотрел. Я ему говорю: «Сынок, ты же моя радость». А он мне: «Не, я папкина радость. И бабулина!».
Она смахивала пальцами катившиеся по щекам слезы. Грядкин не знал, что делать. В фильмах герои обнимали плачущих женщин и целовали их в зареванные глаза. Но Грядкин боялся обидеть ее этим – тут было явно не кино. Но Ирина вдруг сама уткнулась головой ему в плечо. Тогда он поднял руку, помедлил, и, наконец, погладил ее по волосам.
Так они сидели до тех пор, пока не пришла дежурка. Потом Грядкин посадил ее в автобус, напоследок узнав, во сколько она будет здесь завтра. Когда она уехала, он пошел в общежитие пешком. Голова его горела. Он понимал, что влюблен, и что должен сделать эту женщину счастливой.
– Так что, у тебя и девчонки не было что ли? – вдруг спросила Ирина.
Грядкин густо покраснел и помотал головой – не было.
– Ого… – сказала она, и глаза ее заискрились. – А хочется?
Он посмотрел на нее – она явно дразнила его.
– Хочется? – еще раз спросила она.
Он молчал, глядя на нее во все глаза.
– А то ведь могу устроить… – сказала она. – Вот сейчас зайдем куда-нибудь за угол, в тихое место…
– Я не хочу за уголком, не хочу в тихом месте… – проговорил он. – Я хочу, чтобы все было по-человечески, красиво. И не надо мне таких подарков. Я хочу, чтобы ты любила меня, когда у нас с тобой это будет…
– Ну ты прямо девочка… – сказала она. – Это девочки думают, что трахаться (она специально выбрала это слово) можно только по любви. Правда, потом почему-то большинство из них лишаются девственности по пьянке.
– А ты? – спросил он, раз уж пошел такой разговор.
– И я… – легко ответила она. – Радостев меня и подпоил однажды. Потом только помню, что он меня куда-то несет. Утром проснулась рядом с ним. Голая. Говорю: «Было что-нибудь?» А он только ржет. Ну потом и я поняла, что было.
