— Будем смотреть дальше.
Они ходили от стенда к стенду. Генерал спрашивал. Громов отвечал. Из царства цифр и фамилий рисовалось лицо полка, его боевая готовность. Заинтересовали Гросулова и рисунки Аннеты Малко.
Громов пояснил:
— Это иллюстрации к роману о современной жизни армии.
— Вот как! И что же солдаты говорят, как оценивают?
— Некоторые считают, что художница отобразила их собственную жизнь, отдельные даже нашли портретные сходства. Ждут выхода романа.
- Вот как! — повторил Гросулов, но это уже относилось не только к рисункам, а ко всему тому, что он увидел в клубе. — Интересно, интересно... Все как на ладони. И главное — в целом соответствует тому, что вы изложили в последнем донесении. Будем считать, что личный состав готов к боевым пускам. Так, что ли?
— Готов, товарищ генерал...
Он снова подошел к Доске отличников. Долго вглядывался в лица ракетчиков. «Сына ищет», — мелькнула догадка у Громова. Но ошибся, генерал искал старшего лейтенанта Малко. Не найдя, сказал:
— Он как у вас, тот стройненький голубоглазый офицер?
— Товарищ Малко?
— Да! Именно он. Вам известно, что произошло с моим сыном?
— Только сегодня я узнал, товарищ генерал.
— Только сегодня? Как же могло случиться? Ведь вон когда Виктор совершил самоволку! Полтора месяца прошло...
— Разрешите доложить?
— Докладывайте. — Генерал загремел спичками и, поколебавшись, все же закурил, пуская дым в открытую форточку.
Он слушал Громова, опустив голову. И когда подполковник доложил о настоящих причинах аварии, Гросулов весь как-то согнулся, из руки выпала трубка. Он поднял ее и еще дымящуюся сунул в карман, но тотчас же выхватил и начал опять раскуривать.
— Видите, что получилось! — крикнул он. — Виновник остался ненаказанным, а честного человека вы наказали.
Громов не знал, что сказать. Генерал ходил по фойе, то опуская голову, то вскидывая, поглядывая вокруг, будто соизмерял что-то. Подойдя к Громову, сказал:
— Сделайте представление: на одиу ступеньку в воинском звании понизить «тузика»... И никакой паники, боевые запуски должны быть произведены в срок. — Он вдруг поостыл, вытер платком вспотевшее лицо. — Господи, до чего же «тузиков» ненавижу. Пойдемте в штаб, там подробнее разберемся. Пойдемте, Сергей Петрович. — сказал другим тоном, словно бы и не горячился.
IIМалко отложил в сторону конспект. Взглянув на часы, ужаснулся: до звонка еще десять минут! Невольно вновь открыл тетрадь, чтобы продолжить занятие. Там, в конце конспекта, рукою Аннеты было написано: «Прочитала, поправила. По-казенному излагаешь мысль, нет времени, чтобы основательно пройтись. Думаю, что в конце беседы надо рассказать солдатам о подвигах наших воинов в мирные дни. Вспомни и расскажи». Он знал несколько таких примеров. Но тут открылась дверь, и в класс вошел посыльный штаба.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите?.. Рядового Гросулова вызывают в штаб.
Малко вышел из-за стола:
— Кто вызывает?
— Командир. Приехал генерал.
— Генерал? Рядовой Гросулов, идите. —Он вместе с Виктором вышел в коридор. — Если будут спрашивать о «Голубом Дунае», ни слова, и вообще, Витя, не надо распространяться, дело прошлое, все кануло в Лету... Ты понял меня?
— Понял, товарищ старший лейтенант.
— Иди... Нет, постой... А что ты скажешь, если спросят об аварии? Конечно, могут и не спросить, будто бы все утихло, но все же...
— Расскажу, как было...
— Именно?
— Как вы учили, так и поступал...
— Нет, обо мне ни слова. Зачем? Просто скажи: не знаю, может быть, ошибся, действовал так, как мог, старался, как лучше. Ведь так и было, правда? Ну иди, иди, потом расскажешь, зачем вызывали.
Раздался звонок, и Малко, встревоженный, побежал в курительную комнату. Он закурил с такой жадностью, будто целый день не брал сигарету в рот. В окно он видел Виктора. Тот удалялся медленно, как бы нехотя, и его опять охватила тревога. Он бросил сигарету, торопясь, направился в спортивный городок, где ему предстояло провести занятие по физической подготовке.
В кабинете Гросулов оказался один, и Виктор, войдя в комнату, некоторое время колебался, докладывать о своем прибытии или нет. Отец встал, Виктор решился:
— Товарищ генерал, рядовой Гросулов прибыл по вызову подполковника Громова.
Гросулов с минуту молча рассматривал сына: смуглое мальчишеское лицо с резко очерченным подбфродком, покатые плечи, на которых лежали полевые погоны, выцветшая гимнастерка, перехваченная темно-коричневым ремнем с медной бляхой, кирзовые сапоги, которые почему-то показались Петру Михайловичу большего размера, чем носит сын. Все это он увидел как бы одним взглядом и подумал: «Солдат как солдат». Но когда Виктор подходил к столу, чтобы сесть на предложенный стул, у Гросулова немного чаще забилось сердце. Он налил в стакан воды и, отпив несколько глотков, сказал:
— Тебя вызвал я. И наверное, догадываешься, почему. — Петр Михайлович скосил взгляд на сына. Было больно сознавать: сын причастен к аварии, сын не доложил о самовольной отлучке — целый букет проступков. Вот он сидит перед ним, его Виктор. Куда выбросишь отцовские чувства? Сын! Когда ехал в часть, когда выслушивал Шахова. Громова, Бородина, сына тогда не существовало, был оператор, рядовой солдат... Теперь перед ним сын... Виктор...
Трубка погасла. Он подошел к столу, начал стучать по пепельнице. Потом, отойдя к окошку, вновь закурил, ожидая, что Виктор заговорит первым. Он начал ходить по кабинету, громко стуча каблуками. Виктор пошевелился. Гросулов обрадовался: «Ага, сейчас...» Но тот лишь отодвинул пепельницу. И этого было достаточно. Петр Михайлович сказал:
— Запах табака не нравится? А ты думаешь, мне твои фортели нравятся? — В мыслях он начал жестоко укорять себя за то, что тогда, когда увидел Виктора дома выпивши, послушал Любашу, не позвонил в часть. — Ты, по крайней мере, доложил своему командиру о самоволке? — спросил и тут же спохватился, что ему все известно.
— Доложил.
— Ну и как?
Виктор смотрел в окно, как будто и не слушал.
- Не нравится? — спросил Гросулов.
— Что не нравится?
— А то, о чем спрашиваю...
— Это я слышал, папа. За этим ты и приехал?
«Н-да, папа... Я генерал! — хотел крикнуть Гросулов. — Вот ведь мука, генерал, а он тычет». Сказал более сдержанно:
— В каких отношениях ты со старшим лейтенантом Малко?
— Он мой командир.
— И только?
Виктор молчал.
— И только? — повторил Гросулов и, видя, что сын колеблется, сказал: — Можешь на этот вопрос не отвечать. — Он шагнул к столу. — Послушай, что я тебе скажу. Я прожил жизнь нелегкую, трудную, можно сказать. И все же, поверь мне, самое страшное в жизни — ложь. Обмануть человека, своих товарищей — это все равно, что слепого подвести к пропасти и сказать: иди. Понимаешь, как это жестоко, бесчеловечно! — подчеркнул Гросулов, вглядываясь в побледневшее лицо сына. Он отошел к книжному шкафу и, не поворачиваясь, повторил: — Жестоко! По чьей вине произошла авария? Ты что, не знал порядка работы?
— Знал...
— И что же?
— Действовал так, как меня учили, по инструкции...
— По инструкции не могло быть аварии. Это доказано техническими расчетами. Понимаешь: расчетами! Я им верю больше, чем своему сыну. Ты обязан, я требую, в конце концов, вспомнить, как ты производил крепления... Пойдем в парк, и покажи мне все, как было, как было именно в тот момент.
Они вышли из штаба. Виктор и не думал, что отец, такой серьезный и большой начальник, станет копаться в мелочах, проверять работу рядового специалиста, это обязанность командира взвода, сержанта.
Петр Михайлович шагал размашисто, весь вид его говорил: сейчас разберемся, мы ко всему привычны.
В парке их встретил Шахов. Ои уже подготовил установку для работы. Петр Михайлович осмотрел узлы, отойдя в сторону, приказал:
— Показывай, — и, вынув носовой платок, начал вытирать вдруг вспотевшее лицо. Шахов подал команду. Виктор привычно повторил операцию точно так, как там, на полигоне. Петр Михайлович посмотрел на Шахова. Тот поправил очки, сказал:
— На две секунды опоздал.
— Еще раз.
Виктор повторил. Его руки отточенно бегали по деталям крепления, и Петр Михайлович чувствовал, как легчает у него на душе: «Чертенок, умеет работать». Но вдруг его острый взгляд поймал опасный маршрут работы: Виктор с большим опозданием выполнил команду. Шахов положил в карман секундомер. Гросулов вновь достал платок.
— Так всегда учили тебя? — спросил Гросулов. Его рука с зажатым платком медленно протянулась к механизму. — Так?
Он ждал ответа. Виктор отозвался не сразу.
— Я спрашиваю, так? — вновь спросил Гросулов, чувствуя, как заходил по щеке шрам.
— Не всегда так, — прошептал Виктор.
Будто захлебываясь, Гросулов воскликнул:
— Накануне?
Виктор увидел окаменевшее лицо отца. Оно было страшным, глаза застыли, как у мертвеца.
