Она подписывала не спеша, как бы растягивая приятное грустное состояние. Ей хотелось, чтобы и Мишель вместе с ней пережил это чувство. Но муж в последнее время мало интересовался ее работой, больше того, он почему-то нервничал, когда она, ставя свою подпись, говорила:
— Жена старшего лейтенанта Аннета Малко. Хочешь, так и подпишусь?
— Нет, — коротко бросил он и сделал вид, что слишком увлечен книгой, которую держит перед собой раскрытой. Однако и книгу он не читал, лишь выхватывал отдельные слова и фразы: «Егорка, ты по-настоящему герой или трепач?.. Он дважды горел в самолете... Когда его спрашивали об ожогах на лице, скупо отвечал: «Пустяк, не у меня одного»... Открыл один глаз: широченная спина фрица... поднялся и...»
«Поднялся, поднялся», — про себя повторил Малко. Еще не верилось в то, что могут снизить в воинском звании, как объявил Громов. Он знал, что его проступок пока известен немногим, о нем еще не знает Узлов. И оттого, что не знает Узлов, казалось, есть какая-то надежда уменьшить тяжесть вины. «Надо пойти к Узлову, признаться до того, как сообщат ему, извиниться, — мысль эта полностью завладела Малко. — Да, да попросить извинения: Днма, вот так произошло... Пойми, пойми меня».
Занятый своими мыслями, он не заметил, как Аннета запечатала пакет, переоделась, чтобы отнести его на почту.
— Мишель, — сказала она, удивляясь тому, что он не собирается идти с ней. — Мишель, — взъерошила ему волосы, — что с тобой?.. Одевайся...
— Что такое? — спохватился Малко. — А-а, на почту...
Она стояла перед ним в том платье, в котором он впервые увидел ее в Доме актера. Он подумал о том, как хороша она в этом наряде.
— Богиня, — заставил он себя улыбнуться. Но улыбка получилась искусственной.
— У тебя неприятности? Мишель, от меня не надо скрывать...
Он опасался: узнает, может уехать в Москву, вообще оставить его. «Ходи по жизни своей дорогой, остальное приложится», — вспомнил он ее слова. «Дорога у нее прямая, и идет она по ней уверенно. Вот как получилось». Он не думал, что Аннета окажется такой: казавшаяся ветреность этой красивой двадцатитрехлетней женщины нравилась ему, и он полагал, что будет поводырем и властелином ее всю жизнь, а она, испытавшая однажды грубость и обман, станет безропотной, податливой и послушной. «Отошлет рисунки, потом вслед за ними и сама уедет... Нет, нет, она не должна знать, как-нибудь выкручусь».
— У меня все в порядке. — Он взял ее руку, прижал к своей щеке. — Будет и над нами небо в алмазах, Аннеточка. Ты веришь мне? — Он поднялся, посмотрел ей в глаза. — Веришь?
— Верю, Мишель... Только зачем нам алмазное небо, я этого не понимаю.
— Шутишь, — качнул он головой. Оделся, сказал: — Актрисой ты хотела быть?
— Да, конечно.
— Для чего, зачем?
— Думала, что это мое призвание.
— И только?
— Да.
— А слава, положение в обществе тебя не интересовали?
— О да, — засмеялась она и нахлобучила фуражку Малко на глаза. — Пойдем, небо в алмазах...
Возле почты она остановилась, сказала:
— Мишель, ты знаешь, как я представляю себе славу? Слава — это тигр, дикий, зубастый, разъяренный. Ну-ка попробуй его поймать, приручить, сделать своим другом! Нужно много терпения, выдержки, сметливости. И если человек побеждает в такой борьбе, он достоин славы. Все понятно? — подражая мужу, сказала Аннета и рассмеялась: — Рикимендую, Мишель, не считать славу воробышком: изловчился — и птенчик в сачке.
— Философ. — протянул Малко и вдруг заметил возле входа в городской сад лейтенанта Узлова в окружении сержанта Добрыйдень. Цыганка и Волошина. «Сейчас пойду и попрошу извинения». — решил он и сказал Аннете: — Отправляй почту, мне надо с лейтенантом Узловым поговорить. Жди меня возле кинотеатра.
— Сколько ждать? — спросила Аннета.
— Как получится, — ответил Малко и напрямик перебежал дорогу.
Они — Узлов и Малко — шли впереди, солдаты стайкой — вслед. Аллея вела в глубь сада, там. в конце, впритык к кирпичной ограде, находился стрелковый тир. Малко предложил свернуть в сторону, сказав, что у него есть одно дельце, о котором может рассказать только с глазу на глаз. Он полагал, что это заинтересует Узлова, но Дмитрий лишь махнул рукой:
— Потом, после налета поговорим. — Он засмеялся, предлагая: — Пойдем с нами, будем грабить тир.
— Как это «грабить»? — удивился Малко.
Узлов опять засмеялся.
— Разведка доложила, что сегодня в тире богатые трофеи за лучшую стрельбу. Понятно?
— Ну?
— Пойдем, пойдем, увидишь, как все это произойдет: вещи ваши — стали наши. Свадьба у меня скоро, хочу обарахлиться. — Узлов был весел, и Малко, поняв, что он шутит, сказал:
— Черт-те что!.. Удивляюсь твоему мальчишеству.
— Ладно, старик, чепе не будет.
Тир только открылся, и ракетчики оказались первыми его посетителями. Хозяин, пожилой, с брюшком мужчина, прихрамывая, ходил вдоль полки, выставлял призы, опасливо посматривая на знакомых клиентов. Цыганок, приподнявшись на носки, понимающе крякнул:
— Какие симпатичные трофеи, дядя Кузя, и женские туфельки есть!
Кузя исподлобья посмотрел на ефрейтора, улыбнулся:
— Не по твоему карману, солдат, — и, подойдя к маленькой мишени, ткнул толстым пальцем в черный кружок величиной с копейку: — Сюда все десять пуль... Не могешь положить, кацо.
— Я не кацо, батя, — с наигранной обидой бросил Цыганок. — Паша, будешь первым стрелять.
— Ах, какие быстрые. — Хозяин открыл чемоданчик, достал еду — яйцо, хлеб и соль. — Одну минутку, уважаемые снайперы. — Он ел, посматривая то на ракетчиков, то на полку с призами.
«Эх, хлопцы, призы выставляются не для того, чтобы брали их. Порядку нашего не знаете. Вот суну ружьишко с кривым дулом и... «деньги ваши — стали наши», — пытался Цыганок угадать мысли хозяина.
— Он жулик, — шепнул Костя на ухо Узлову. — По глазам вижу — жулик.
Узлов прищурил один глаз, целясь в хозяина.
— Не волнуйся, Цыганок. Дядя Кузя порядочный инструктор. Папаша, оптом сколько стоят призы?
— Что вы спросили? —-дрогнувшим голосом отозвался дядя Кузя, смахивая с черных усов яичные крошки.
— Рублей на триста потянут? — продолжал Узлов.
Инструктор сунул под полку чемоданчик, сказал:
— Призов хватит, были бы очки... Кто из вас первым, прошу. — Он положил на прилавок винтовку. Цыганок, осмотрев оружие, передал Волошину.
Но Узлов сказал:
— Михаил, начинай ты.
— Нет, в этой игре я пас, — отказался Малко. — Несерьезно как-то. — И отошел в сторонку. Закурив, начал наблюдать за Узловым. «Черт-те что! Придумает же, мальчишка...» Вспомнив об Аннете, он хотел было уйти, но желание поговорить с Узловым, тем более сейчас, когда Дмитрий в таком игрйвом настроении, удержало его.
Волошин спросил у инструктора:
— Петух — призовая мишень?
— Цыпленка-табака захотелось? — весело подмигнул дядя Кузя. — Пали, цветной карандашик получишь.
— Дешевка, — остановил Цыганок Волошина, — целься вон в ту штуковину, — показал Костя на полку. — Это что у вас, папаша, одеколон?
— Ты не агитируй, — обиделся инструктор. — Пусть солдат сам выбирает мишень.
Волошин прицелился. Петух вдруг сделался маленьким-маленьким. Он сорвался с места, побежал так быстро, что Волошин еле успел сделать упреждение, но все же промахнулся.
Инструктор повеселел. Ои погладил бритые щеки, сказал:
— Еще хотите?
Волошин зарядил винтовку.
— Костя, карандаш мой. — И выстрелил. «Цыпленок-табака» свалился на пол пути.
— Молодец! — похвалил инструктор. — Вот вам карандашик.
«Нет, не жулик», — подумал Цыганок об инструкторе и попросил выставить мишень с копеечным черным глазком. Цыганок, взглянув на Узлова, потом на сержанта, сказал:
— Папаша, клади на полку туфли. Они какого размера? — и, не дожидаясь ответа, выстрелил.
Инструктор надел очки, взглянул на мишень: пуля легла впритирку к первой. У инструктора округлились глаза. Когда же Цыганок заряжал последний раз, то заметил, что дядя Кузя теребит пуговицу на своей сорочке и что пуговица эта держится на одной ниточке... «Жадюга», — подумал Костя и послал последнюю пулю.
Инструктор принес мишень. Грустно сказал:
— Талант, — и снял с полки туфли. — Кто следующий?
— Я еще постреляю, — сказал Цыганок.
— Пожалуйста, — не сказал, а захлебнулся инструктор и долго не мог открыть коробочку с зарядами. — Пожалуйста.
Вслед за Цыганком стрелял сержант Добрыйдень. Он взял пять призов. Потом наступила очередь Узлова. Инструктор уже не мог говорить, он лишь что-то мычал, объясняясь жестами. Потный, молчаливый, он, прихрамывая, ходил от мишени к мишени, от полки с призами к прилавку, выдавливая из себя:
— Пожалуйста.
В тире уже было тесно. Желающие пострелять, глядя на Узлова, подтрунивали над инструктором:
— Дядя Кузя, кричи караул. Это грабеж!
Инструктор, на сорочке которого не осталось ни одной пуговицы,, тряс головой, кидался под полку, выпивал стакан морсу, шептал мокрыми губами:
