– За этим и пришел, – выговорил Савичев.
– То есть?
– Ты психотерапевт или кто? Гипнозом лечишь в том числе.
– Это не гипноз.
– А что же? Прошлый раз усыпил меня? Усыпил!.. А вчера начудил я... Жена убить готова... И самому неприятно... Пора завязывать, короче. Ты меня, как это называется, закодируй. Сумеешь? И я тогда тебе дом продам и уеду. Продам недорого. А?
– Ты хоть знаешь, что это такое?
– А чего тут знать? Читыркин в город ездил, закодировался на два года. Правда, выдержал только год, но это тоже срок! У меня за всю жизнь такой передышки не было. По-человечески тебя прошу.
– Видишь ли, я раньше легко брался за такие дела. А сейчас... Всякое влияние на психику чревато, понимаешь? Никто не знает, какие механизмы вступают в действие.
Савичев стоял на своем (сидя):
– Мне один механизм нужен – чтоб я не пил. Худо мне, понимаешь? Выручи, пожалуйста.
– Ты странный. Я же сказал: давно этим не занимаюсь!
Савичев, уныло помолчал, потом с трудом поднялся и поволокся прочь.
– Что делать собираешься? – спросил Нестеров.
– А что делать? Выпрошу у Шуры бутылку, выпью – и с обрыва головой. Всё равно это не жизнь.
– Ладно. Пошли в дом.
5
Они пошли в дом, где Нестеров неожиданно достал белый халат и надел его. То есть для Савичева это неожиданно, а мы понимаем: для усиления эффекта. И эффект, похоже, сразу же усилился, потому что Савичев попросил:
– Может, ты меня заодно от другого чего-нибудь закодируешь?
– От чего?
– Курить тоже надоело уже. Потом, очень матом я сильно ругаюсь, жена обижается.
– Давай так, – сказал Нестеров. – От пьянства попробую, остальное не гарантирую. Так. Садись вот сюда. Расслабься. – Он усадил Савичева на стул. – В гипнотический сон вводить, возможно, я тебя не буду. Да это и не обязательно.
– Лучше бы ввести. Ты поставь мне Чайковского какого-нибудь или это... Шопен там, Бетховен. Сразу засну.
Нестеров усмехнулся, но включил музыку, была у него как раз подходящая – «Реквием» Моцарта. Но Савичев, послушав, вдруг сказал:
– Не пойдет. Что-то она как-то... Я почему-то сразу опять выпить захотел.
Нестеров, мысленно отметив этот факт для своей копилки наблюдений, поставил опять же Моцарта, но «Дон Жуана». И опять странной была реакция Сурикова:
– Нет, от этой вообще сдохнуть хочется. Так и кажется, что где-то там жизнь, а я тут совсем плохой...
Тогда Нестеров поставил симфонию современного и модного композитора, не назовем его имени, чтобы не обидеть.
Савичев кивнул:
– Годится. Под эту ни жить не хочется, ни умереть, а как раз только спать.
Нестеров встал перед ним.
В это время мимо дома проходил Ваучер. Услышал довольно громкую музыку, заглянул в окно, заинтересовался, понаблюдал. И пошел дальше. Встретил у магазина Акупацию, начал ей что-то рассказывать, та качала головой и всплескивала руками.
Отвлекшись на это, мы с вами пропустили, что происходило в доме Нестерова.
А там Нестеров уже будит крепко заснувшего Савичева:
– Алло, Савичев! Юрий Андреич! Всё, проснись! Надо же...
– Всё? – спросил Савичев, открыв глаза.
– Всё.
– Хорошо как было... Так бы и не просыпался. И что теперь?
– Тяготение к спиртному должно ослабнуть.
– А если не ослабнет? Если выпью?
– Выпьешь – плохо тебе будет.
Савичев засомневался:
– Ты как-то слабо грозишь. Читыркину кодировщик прямо сказал: выпьешь – сдохнешь!
– И это возможно.
– Ну, тогда другое дело. У тебя, кстати, выпить есть?
– Юрий, ты что?
– Я должен эксперимент провести! – твердо сказал Савичев.
Поколебавшись, Нестеров поставил на стол бутылку. Савичев подошел, налил в стакан. Нестеров сделал движение, чтобы прекратить, отобрать, но Савичев остановил его решительным жестом. Взял стакан, поднес к носу, понюхал. И тут его так скрючило, что он бросил стакан, водка разлилась, стакан разбился. Савичев выскочил во двор, откуда незамедлительно послышались какие-то звуки. Через некоторое время он заглянул в дверь.
– Спасибо тебе. Подействовало...
6
Подействовало в самом деле: Савичеву совершенно не хотелось пить. Он чувствовал себя взбодрившимся, совсем почти нормальным, хотя некоторая слабость оставалась. Тем не менее – даже захотелось поработать. И он, придя к дому и увидев жену, таскающую вилами навоз из хлева в кучу на дворе, подошел к ней.
– Татьян, дай-ка...
– И не проси даже! Хоть ты сдохни – ничего не получишь!
– Вилы дай, – уточнил Савичев.
– Что? – Савичева отскочила от него. – Хоть вилами, хоть топором меня бей – не дождешься!
– Какая ты, Татьян, крикливая, – поморщился Савичев. – Аж в ушах звенит. Дай, говорю, сам всё вынесу, а ты иди... Отдохни, телевизор посмотри...
Савичева поняла это миролюбие мужа по-своему:
– Уже, да? Полегчало, да? Где успел, паразит?
– Да не пил я не капли.
– А что тогда с тобой?
– Что? – спросил Савичев, которому действительно было интересно узнать, как он теперь выглядит со стороны.
– Странный ты какой-то. Какой-то, извини, будто ненормальный.
Савичев остался доволен этим отзывом.
– Наоборот, я нормальный стал! – похвастался он, не раскрывая пока своей тайны. – Ты иди, а я поработаю в охотку.
Он вынес весь навоз, аккуратно обложил кучу старыми досками и сеном – не столько для пользы, сколько для опрятности, потом начал приводить в порядок то, что разрушил накануне. Остановился передохнуть. Достал сигареты, закурил, но закашлялся, выплюнул сигарету. Скомкал пачку, бросил на землю. Но тут же поднял ее и отнес в бочку с мусором.
Татьяна наблюдала за всем этим из окна со смешанными чувствами. А смешавшись, эти чувства слились в одно: в испуг. Она ахнула. Она вдруг поняла, что происходит с мужем.
7
Татьяна поняла, что происходит с мужем, и позвала его домой.
Он вошел и поразился: на столе стоял полный стакан водки, а рядом – тарелка с закуской.
– Это с какой стати?
– Юра, ты лучше выпей, – ласково попросила Татьяна. – Терпеть нельзя. Это у тебя знаешь что? Белая горячка у тебя, Юра. В Грязновке один мужик вот так тоже пил неделю, а потом резко бросил. Тихий стал такой, задумчивый. И так, значит, тихо и задумчиво подошел к жене и мясорубкой по голове ее. Врачи потом сказали: белая горячка. Выпить на-до было маленько – и всё. Так что ты уж ладно... И поспи.
– Да не хочу я пить. И знаешь, Татьян, ты меня прости. Вел я себя, прямо скажем, безобразно. Да и вообще, когда я тебе последний раз доброе слово сказал?
Татьяна отшатнулась к стенке, оглянулась:
– Не подходи! Юра, не подходи! Ты себя не помнишь!
– Как раз помню. Тань, ну что ты? Понимаю, обижаешься. Разломал всё, что мог. Ничего, починю, – и Савичев взял со стола мясорубку, у которой ручка была чуть ли не узлом завязана.
Татьяна вскрикнула:
– Люди! Убивают!
И выскочила в окно.
Выбежав на улицу, она некоторое время металась, а потом побежала к бабушке Акупации, славящейся умением утихомиривать белую горячку.
Акупация охотно пошла с нею.
Сначала они приблизились к забору и выглянули. Савичев увлеченно работал в дальнем конце двора.
Тогда они проскользнули в дом.
Там Акупация начала колдовать: выгребла из печки золу и начала ходить по углам, сдувая золу с ладони и бормоча:
– Лети, зола, на четыре угла, Господи, спаси, всё унеси!
Потом она достала пузырек с какой-то жидкостью, окропила всё вокруг и выглянула в окно.
– Идет! Сейчас я на него брызну, а ты крестись, поняла?
– Поняла, – прошептала Татьяна бледными губами.
Открылась дверь, вошел Савичев. Акупация брызнула на него водой, Савичева начала истово креститься. Акупация заблажила:
– Свят, свят, свят, сгинь, нечистый, будь проклят! Тьфу, тьфу, тьфу! – она стала яростно плеваться через левое плечо.
Савичев рассмеялся:
– Чего это вы? Брось, бабушка, я уже вылеченный! – и, сделав паузу, многозначительно сообщил наконец жене: – Закодировался я! Выручил меня Нестеров, молодчага!
8
Нестеров, молодчага, не зная об этих поразительных результатах, плавал в реке. И увидел на берегу Нину. Она шла вдоль берега в высокой траве и цветах, то появляясь, то исчезая. Нестеров торопливо поплыл к берегу, бросился к одежде, и как раз в это время зазвонил телефон. Нестеров схватил его, чтобы выключить, но второпях попал пальцем не на ту кнопку. В трубке слышался голос Прохорова. Нестеров поморщился, но решил ответить.
Прохоров, естественно, спрашивал про дома. Нестеров обнадежил: всё движется своим чередом. Правда, фактически купленным остается только один дом, но сразу четыре хозяина выразили уверенную готовность, так что процесс идет. Прохоров выразил надежду, что процесс пойдет заметнее.
Нестеров отключил телефон и огляделся. Нины нигде не было видно.
Это его опечалило.
Опечалила еще собственная нерешительность. Давно пора сказать Прохорову, что у него ничего не получается и не получится: не коммерсант он. С другой стороны, очень хочется освободиться от долга перед Прохоровым и от самого Прохорова. Так, может, все-таки сделать усилие над собой и в самом деле ускорить процесс?
