— «Воздушные пути» — это что, про летчиков? — спросил покупатель.
— Нет, — вмешалась девочка. — Это рассказы и повести поэта Бориса Пастернака.
Покупатель отдал девочке книгу.
— А я что, виновата? — всплеснула руками тетка. — Ну, допустим, Алешка на свои покупал. На свои, да не на свои! Покупал на свои, а кормила-то его я! А кто ж еще? Отца с матерью нет, так он у меня жил, простое дело.
Девочка так зачиталась, что села прямо на желтую выбитую траву.
— Ты… это, — сказала ей тетка, вытаскивая из-под себя один из ящиков. — На земле не сиди. А то простудишь все дела.
Девочка сквозь чтение кивнула и села на ящик.
Потихоньку настал вечер. Вечером пришел старичок в офицерских сапогах и купил сеть. Долго торговался, выторговал два рубля. Значит, сеть ушла за восемь рублей. А магнитофон не покупали ни в какую, и вторые брюки тоже. Тетка жевала хлеб и устало приговаривала, что вот, мол, кому новый молодежный магнитофон в полцены и брюки почти задаром. Потом она посмотрела на девочку. Повертела свой хлеб. Отломила горбушку почище. Протянула ей.
— Спасибо, — девочка взяла горбушку.
А тетка стала собираться. Она завернула магнитофон в непроданные джинсы и запихала все в авоську. Встала, пнула ящик ногой. Девочка подняла на нее глаза.
— Все, — сказала тетка. — Наторговались. Изба-читальня закрывается, — и она протянула руку за книгой.
— А можно, я вас провожу? — сказала девочка и книгу не отдала.
— Провожай. Запрещать не имею права.
Они ехали в тряском набитом автобусе. Тетка сидела, глядя перед собой, и думала, а девочка стоя читала, одной рукой держась за поручень, морща нос и щурясь, когда автобус кренился или подпрыгивал.
Тетка жила в Слободе, в доме-пристройке с отдельным входом.
— Ну, провожальщица, пришли, — сказала она, ключом тыча в дверь, отпирая три замка.
— Спасибо, — сказала девочка, отдавая ей книгу. — Спасибо большое, я почти все успела прочитать. До свиданья.
И пошла по улице назад.
— Ты… Это… — окликнула ее тетка. Девочка остановилась, приблизилась. — Ты, ладно уж, бери, дочитывай. Потом принесешь по адресу. — Помолчала и сказала: — Да ладно, бери совсем.
— Что вы, — сказала девочка. — Я не могу. Это же к тому же не ваша. А приедет ваш племянник, что тогда? Так нельзя, спасибо.
— Как же, приедет! — скривилась тетка. — Дожидайся… Прошлой осенью поехал рыбачить и утоп. Только этим летом нашли, схоронили. Без отца-матери, всю жизнь со мной, — помолчала, посмотрела на девочку. — А что вещи его продаю, так что же делать-то? Жить-то надо, простое дело. Бери, бери! — и она чуть не силой стала пихать книгу девочке в руки.
— Тогда тем более нельзя, — и девочка отошла на два шага.
— А звать тебя как? — спросила тетка.
— Аня.
— Меня тоже, — сказала тетка. — Пошли, тезка, чайку попьем.
ende gut — alles gut
Золушка, третий пересмотр
Мама у Зои Ложкиной умерла, когда она была еще маленькая, и ее папа, товарищ Ложкин, начальник секретного предприятия «Ураган», женился на злой и красивой женщине, бывшей артистке. Так что у Зои была мачеха и две старшие сводные сестры. Своих родных дочек мачеха баловала: разрешала им носить брюки и кеды, коротко стричься и курить в подъезде. А Зою она заставляла ходить в нарядном платье и в чулочках, заплетать две косы и укладывать их на макушке, мыть руки, учить английский и музыку. Даже дома Зоя ходила в парчовых туфельках с хрустальными шариками. «Вот Зоюшка хорошая девочка, не то что мои халды!» — говорила мачеха соседкам, а Зоя заливалась горькими слезами.
Потому что ей очень хотелось попасть в компанию, где гуляли ее сестрички. Там главным парнем был молодой художник Паша, волосатый и небритый, в мятом свитере и бутсах на босу ногу. Он Зое почти каждую ночь снился, так что по утрам от ее подушки пахло масляными красками. Но сестры смеялись над Зоей и не брали ее с собой.
Вот она уже школу закончила, поступила в институт, сестры уже по два раза развестись успели, а дома все то же: строгий папа товарищ Ложкин, и мачеха под его дуду пляшет: «Зоюшка у нас краса семьи, вымой головку, завтра экзамен».
А завтра, кстати, у художника Паши день рождения. Сестры туда идут, но Зою не берут: «У тебя и одежды-то нормальной нет! Сиди, учи уроки, целка!»
Сидит Зоя, горько плачет. Вдруг входит фея. Взмахнула рукавом, платье превратилось в свитер, колготки в рваные джинсы, а парчовые туфельки — в разношенные кеды.
Дальше все как в сказке было: Паша только с ней одной танцевал и обнимался, а потом сестры рассказывали: «Там одна такая телка была, Пашка на нее конкретно запал, но потом она вдруг свинтила, он даже нажрался со злости».
Так она три раза ходила, и в последний раз художник Паша уже крепко ухватил ее за ногу, но она выдралась, хотя оставила левую кеду у него в руках. Паша заткнул кеду за пояс и поклялся, что хозяйку найдет и трахнет.
Все думали, что он просто так говорит. Но он на полном серьезе присматривался к проходящим мимо ножкам.
Однажды идет Зоя Ложкина из института, а Паша навстречу, в тоске ее левую кеду на шнурке вертит.
Зоя говорит:
— Молодой человек, а это случайно у вас не моя туфелька?
— Гы! — говорит Паша. — Ты-то здесь при чем, отличница?
А Зоя вытащила из портфеля правую кеду и ему протянула. Он сразу все понял, обнял ее и закружил. И повел к себе. Потом они поженились.
Тут приватизация и реформа. Предприятие «Ураган» ликвидировали, товарищ Ложкин из важной номенклатуры стал скромным пенсионером, членом КПРФ. Мачеха уехала в Израиль к своей двоюродной (а ведь скрывала, скрывала!).
Но зато художник Паша стал богатый и знаменитый.
Добрая Зоя простила своих злых сестер и выдала их замуж за преуспевающих галеристов.
спасибо, гуппи, спасибо, рыбка
Другая сказка
Миша Попов сначала долго стоял на трамвайной остановке, но потом решил идти до метро пешком. Улица была длинная и темная — сплошные старые фабрики, переделанные под офисы.
Вдруг видит: на асфальте пакет с водой, а в нем рыбка типа гуппи. Наверное, ребенок нес из зоомагазина и уронил. Миша поднял пакет, а рыбка гуппи ему говорит:
— Выпусти меня, братец. Видишь, сточный люк? Мы, гуппи, живем в канализации в диких количествах. Какой-то козел парочку спустил в унитаз, мы там развелись и живем.
Миша говорит:
— Ага! Три желания!
Рыбка гуппи говорит:
— Только подумай хорошо.
Миша думает: «Миллиард? Опасно. Миллион — мало. Десять-двадцать самый раз. И жить в культурной стране. Ну и, сами понимаете». И говорит:
— Пятнадцать лимонов баксов. Дом в Лондоне. Жена модель. Окей?
— Окей, — сказала рыбка гуппи. — Выпускай. У нас без обмана.
Миша с трудом сдвинул крышку люка. Вылил туда воду вместе с рыбкой. И почувствовал запах нездешних духов.
Обернулся.
На тротуаре стоит роскошный кожаный чемодан. На нем сидит девушка в платье на тонких лямочках, почти что голенькая. В руках у нее связка ключей.
Девушка целует Мишу в щеку и говорит:
— Honey! I am tired! Let’s go home! — и трясет ключами.
Надо бы в аэропорт, и с концами. Но загранпаспорта нет. А если б даже был, все равно нет визы. Домой такую не повезешь. В гостиницу? Милое дело, но денег нет. Даже на такси нет. Миша согнал девушку с чемодана. Замок не открывается. Взял у нее ключи, нашел маленький. Вроде подходит. Засунул руку — брикеты в пластике. Хрен расковыряешь. Но все-таки сумел, ключом поддел. Вытащил пачку.
Тут машина остановилась, черный-смуглый какой-то бомбила:
— Куда ехать? — а сам глазами шныряет.
— Не надо, спасибо! — Миша забоялся. А тот говорит:
— Эх, жена у тебя красивая, прямо завидно.
— Езжай давай! — крикнул Миша и пробурчал вслед: — Понаехали, понимаешь.
Холодно стало. Девушка достает из сумочки мобильник и говорит:
— Honey, I’ll call my financial manager!
Этот менеджер быстро приехал на хитрой такой иномарке, спортивное купе. Сам за рулем, девушка рядом, чемодан едва впихнули, а для Миши места нет.
Он крепко пожал Мише руку. Объяснил по-английски, что ему позвонят. Со временем, как все уладится. Девушка чмокнула Мишу. Миша поцеловал ее в губы, в полный засос.
— O, honey… — сладко проныла она.
Захлопнула дверцу. Уехали.
Миша нагнулся и заглянул в люк. Там в глубине кишели рыбки гуппи.
— Как кильки, честное слово! — засмеялся Миша.
Потом нащупал в кармане пачку денег. Десять штук баксов. Сумма! Перепрятал в плавки и пошагал к метро.
в соседнем маленьком городе
Эдик Царёв
Одна молодая беременная женщина пошла на рынок, и там к ней пристала цыганка. Посмотрела ее руку и прямо закричала: «У тебя родится сын, он отца своего убьет, а дальше вообще говорить страшно».
