Сел за стол. Достал из пиджака сигареты, закурил.
Минут через сорок вошла Нина Юрьевна.
— Здесь нельзя курить! — сказала она. — У нас курят на кухне, — всмотрелась в него и вдруг провела рукой по его встрепанным волосам. — В чем дело?! — заорала она. — Ты был там? Ты… ты изнасиловал больную? Ты изнасиловал слабоумную, подлец, подонок, мразь!
Она схватила его за руку и потащила туда.
Распахнула портьеру. Зажгла свет.
Он увидел пустую смятую постель.
Нина Юрьевна взяла с туалетного столика свои кольца — бриллиант и камею — и надела на левую руку.
Он и не заметил, что она вернулась без колец.
— Я пойду, ладно? — сказал он.
— А как же пировать? — засмеялась Нина Юрьевна. — Там в холодильнике торт, я утром купила. Так что пойдите на кухню. Или — пойди?
отдохнуть в конце августа
Варшавское шоссе
— Стасик, я тебя увольняю, — сказала Маргарита Романовна, вдруг перейдя на «ты».
Он как стоял у ее кровати, так и сел на табуретку, и только и нашелся, что глупо спросить:
— За что?
Маргарита Романовна была пожилым человеком, за которым ухаживал Стасик в качестве сиделки, ну и еще мелкие медицинские дела типа уколов.
Стасик, когда нанимался, не знал, что это будет женщина. Он просто позвонил по объявлению: «Уход за пожилым человеком».
Стасик учился в медицинском институте, но был очень брезглив, и ему иногда казалось, что он вообще неправильно выбрал профессию. Не любил дряблое, изрезанное плохо заживающими ранами, расцвеченное синяками от уколов, истыканное катетерами, усеянное сыпью и перекрученное распухшими венами, а то и пахнущее потом или гноем тело. Больному человеку очень сочувствовал и стремился помочь, а больное его тело терпеть не мог. Сглатывал тошноту.
Так вот же! Пусть это будет суровое самовоспитание — наняться сиделкой к лежачему больному. Поскольку он уже проучился четыре года из шести, бросать уже смысла не было, а становиться не врачом, а медиком-биологом или что-то в этом роде — тоже не хотелось: деньги совсем не те.
А деньги, кстати, были нужны. Не только в будущем, но и прямо сейчас: съездить на десять дней в Италию. С девушкой. Отдохнуть в конце августа.
Поэтому он позвонил по объявлению.
Большая квартира в роскошном районе — на Остоженке. Правда, дом совсем старый. Но хороший ремонт. Видно, люди не бедные, и плату предложили серьезную. Было лето, поэтому Стасик нанялся на полтора месяца — с первого июля по пятнадцатое августа. Им — то есть внукам Маргариты Романовны — это и было нужно, потому что их постоянная сиделка попросилась в отпуск.
Маргарите Романовне было без двух лет девяносто. Сухонькая легонькая старушка. Лежала на спине. Мурлыкала песенки. Или спала. Ходила в туалет сама — но ее надо было поднять и донести до унитаза. А потом пересадить на биде и наладить воду. Потом подать полотенце и отнести назад. Иногда просила почитать вслух — что-нибудь, хоть газету. Но тут же засыпала. Стасик проводил у нее шесть дней, кроме воскресенья.
И вдруг на четвертую неделю: «Я тебя увольняю!»
Стасик понимал, что не она его нанимала, не ей и увольнять. Но он понимал также, что вряд ли ее внуки будут держать его против ее желания. Но и терять восемнадцать тысяч в неделю тоже не хотелось.
Поэтому он переспросил:
— Маргарита Романовна, а почему? Что вас не устраивает? Я исправлюсь.
— Мне неловко, что ты сажаешь меня на горшок, — сказала она.
— Ну, что вы, Маргарита Романовна! — улыбнулся он. — Ведь же три недели было все нормально?
— Зови меня на «ты», — сказала она. — Просто Малгоша.
— А? — спросил он.
— Я все время вспоминала, откуда я тебя знаю, — сказала она. — Мы встретились в сорок первом, в начале лета. Мне было пятнадцать. Станиславу — восемнадцать. Он был как ты. Или ты как он. Я вспомнила сейчас. У него был велосипед.
— У меня тоже есть велосипед, — сказал Стасик.
— У него был велосипед «Опель», — продолжала Маргарита Романовна. — Он посадил меня на раму. Мы переехали Каменный мост. Меня зовут Малгожата Мазовецкая. Станислав был тоже поляк, по отцу. Мы выехали на Варшавское шоссе. Не то чтобы вслух сказать! Подумать было страшно, что нам хочется в Варшаву. Мы вернулись обратно. Все равно Варшава уже была под немцами. Потом он ушел на войну. Поэтому я тебя увольняю.
— Завтра суббота, — сказал Стасик. — Последний день недели я могу отработать?
Но Маргарита Романовна задремала и не ответила.
Назавтра Стасик зашел к ней в комнату, не снимая кроссовок.
— Малгоша, — сказал он. — Ну-ка, встали.
Он поднял ее на руки, вынес из квартиры. Вызвал лифт.
У подъезда стоял велосипед.
Стасик усадил ее на раму, взобрался сам. Оттолкнулся, поехали. Выехали из переулка, спустились к Волхонке, чтоб ехать к Каменному мосту.
— Что это там строят? — спросила Маргарита Романовна, поглядев направо.
— Малгоша, ты что, это же Дворец Советов! — ответил Стасик.
Они съехали с моста, въехали на Полянку, дальше Люсиновская и Варшавское шоссе, и больше их никто никогда не видел.
Ни внуки Маргариты Романовны, ни родители Стасика, ни даже девушка по имени Алиса, с которой Стасик собирался в конце августа съездить в Италию.
рассказ 1985 года
Простое дело
На окраине зауральского города, на вещевом рынке, то есть на барахолке, среди прочих торгующих сидела тетка в синем берете поверх серого платка. Тетка была очень здоровенная и поэтому сидела на двух деревянных ящиках. Перед ней на рыбачьей сети были разложены вещи на продажу: джинсовые брюки вытертые, джинсовые брюки поновей, свитер совсем новый, портативный магнитофон «Весна», десяток кассет и книжка Б. Пастернака «Воздушные пути». Рыбачья сеть тоже продавалась — к ней была пришпилена бумажка с надписью «10 р.».
Подходили люди, приценялись к новому свитеру. Говорили, что таких джинсов в магазине навалом, никто не берет. Тетка огрызалась, отпускала шутки насчет фигуры покупщика. Мальчишка протянул было руку к магнитофону. Тетка его шуганула. Потом подошла девушка. Вернее, девочка. Класс девятый, не старше.
— Пастернак — это стихи? — спросила она.
— Двадцать рублей, — сказала тетка.
— Можно посмотреть?
— Вперед руки оботри!
— Они чистые, что вы! — и девочка протянула ей ладошки, как в школе, где санитары проверяют чистоту.
— Двадцать рублей, тебе сказано, — усмехнулась тетка. — Алешка в Москве за двадцать рублей купил. А сколько она на самом деле?
Девочка взяла книжку, обрадовавшись такой возможности. Посмотрела сзади.
— Два рубля двадцать копеек.
— Сейчас скажешь — спекуляция, спекуляция! А если Алешка в Москве двадцать рублей отдал? Я вот штаны за полсотни отдаю, возьми, сделай милость, а в магазине они по сотенной. Это, значит, не спекуляция! А если я Алешкины деньги вернуть хочу, это что, спекуляция, значит? — и тетка обиженно стала перетряхивать джинсовые брюки и свитер.
— А я думала, что Пастернак — это стихи, а здесь рассказы и повести, — сказала девочка.
— Все равно двадцать рублей, — сказала тетка. — Хоть стихи, хоть что хочешь, — она снизу вверх поглядела на девочку. — Деньги есть — бери. Нет — тут не читальный зал.
Потому что девочка уже начала читать книжку.
— Да, да, — кивнула она. — Да, да, сейчас, конечно, — и продолжала читать.
Тут тетка немножко отвлеклась от девочки, потому что нашелся покупатель на джинсовые брюки. Его жена уговорила, и он купил. Он даже примерял, а жена держала куртку вокруг него, как на пляже. Покупатель так обрадовался обновке, что решил купить еще и свитер, и жена тоже была не против, но денег не хватило. Тогда другой мужик, видя столь бойкий торг, ухватился за свитер и купил. А девочка сначала стояла, потом присела на корточки и все читала книгу.
Тетка покосилась на нее, но ничего не сказала. Тем более что подошли трое парней и стали пробовать кассеты. Там был Высоцкий и «Модерн Токинг». Они взяли два «Модерн Токинг» и одну кассету с Высоцким.
— Книжка тоже продается, — сказала тетка новому покупателю, который подошел и стал ругать магнитофон «Весна».
— И почем? — покупатель забрал книжку у девочки, но пальцем заложил страницу, где она читала, вежливый человек.
— Двадцать рублей, — сказала тетка.
— Ого!
— Алешка в Москве за двадцатку взял, — в сотый раз объяснила тетка. — Племянник в Москву ездил, там и купил. За двадцатку.
— «Воздушные пути» — это что, про летчиков? — спросил покупатель.
— Нет, — вмешалась девочка. — Это рассказы и повести поэта Бориса Пастернака.
Покупатель отдал девочке книгу.
