— Знаешь, мне даже нравится, когда ты выходишь из себя, не пытаешься показать, что ситуация под контролем…
Я смотрю на него, готовая вновь сорваться, я напугана и никуда не хочу идти.
Меня страшит темнота.
Меня пугает парк.
Похоже, полицейские сюда больше не заходят, а банды подростков дежурят на каждом углу и набрасываются на безвинную жертву, оставляя на месте преступления хладный труп…
Из гордости я ступаю одной ногой на землю, а про себя молюсь изо всех сил, заклинаю всех святых на всех небесах: пусть Алан схватит меня за руку, обзовет идиоткой и запихнет обратно в машину. Я опускаю вторую ногу. Вытягиваю руку, стараясь удержать потерять равновесие, встаю. Спешить мне некуда… Ну сделайте же что-нибудь, Господь и компания, побыстрее, пожалуйста, а не то я вернусь в родную Францию не целиком, а частями.
И в это мгновение сильные руки подхватывают меня и втаскивают назад. Моя голова послушно падает ему на плечо, ледяные губы и нос утыкаются в белую рубашку. Сжимая пальцами мой подбородок, он медленно поднимает его, и мое лицо оказывается у него в ладони. Он откидывает мои волосы назад. Проводит пальцами по векам, обзывает меня идиоткой, упрямой ослицей, нажравшейся улиток, Жанной д’Арк придурочной, потом заключает в свои объятия и склоняется надо мной. Я не противлюсь. Он придвигает мои губы поближе к своим, которые тихонько принимаются за дело: не спеша слизывают аммиачный вкус жидкости для стекол, раздвигают их, обдают сладким теплым дыханием, ритмично покусывают, язык разжимает зубы. Он целует мастерски, твердо, и я безвольно плыву по течению, исторгая слабый стон. Он замирает, смотрит на меня, улыбается. У меня мороз пробегает по коже. Вдруг он хочет посмеяться надо мной? Неужели я попалась? Он снова смотрит, снова улыбается и снова принимается целовать — медленно, медленно, будто ему некуда спешить. Я прижимаюсь к нему, падаю на красное кресло кадиллака и смакую…
Смакую каждое мгновение.
В четверть двенадцатого он доставляет меня к дому Бонни. Желает спокойной ночи. Я молчу, с трудом выбираюсь из автомобиля. Ноги у меня подкашиваются, в горле застрял комок, я ни слова не могу вымолвить. Бреду в полусне, плыву как в тумане, едва не врезаюсь головой во входную дверь и вдруг слышу его голос. Я оборачиваюсь. Он вышел из машины, стоит, прислонившись к дверце, жестом просит меня подойти.
Я подплываю к нему.
— Что ты делаешь завтра? — спрашивает он.
Я пытаюсь что-то ответить.
— Хочешь провести вечер со мной?
Я молча киваю. Голосовые связки бездействуют.
— Встретимся у Бонни в половине восьмого?
— Ладно.
Он как-то странно улыбается и оглядывает меня с головы до ног. Я не знаю, как себя вести. Куда девать руки, ноги, что делать с лицом. Я топчусь на месте, отчаянно жестикулирую. Пытаюсь соорудить красивую фразу, типа до свидания, спасибо и до завтра, но поизящнее. Получается нечто на редкость изощренное, я увязаю в словах. А он улыбается и выручать меня не спешит. Потом садится в машину и трогается с места, на прощание картинно помахав рукой. В его улыбке явно читается торжество: я досталась ему без всякого труда. Стоило однажды поцеловать меня во мраке парка, и вот я уже ничем не отличаюсь от других, в частности от той, к которой он поехал на свидание.
Я НЕ ПОХОЖА НА ДРУГИХ ЖЕНЩИН.
Я НЕ ПОХОЖА НА ДРУГИХ ЖЕНЩИН!
Я с силой швыряю сумку в дверцу машины. Алан делает вид, что защищается от удара, прикрывает лицо рукой и отчаливает. А я подбираю с тротуара пудреницу, документы и ключи. Ночной портье дремлет у входной двери. Он ничего не заметил. Я так и киплю от негодования. Стоя на четвереньках посреди улицы, я собираю свои вещи, стараясь не терять достоинства, и молюсь, чтобы Алан не увидел меня издалека в зеркало заднего вида.
Война объявлена, и, можете не сомневаться, победа будет за мной!
Странная сцена ожидает меня в жилище Бонни Мэйлер.
В своем хорошеньком костюмчике с иголочки она сидит на корточках у низкого стеклянного столика и, не отрываясь, смотрит на пластиковую упаковку, совершенно ничем не примечательную: в таких здесь продают мороженое. Чудно все это — не в правилах Бонни Мэйлер баловаться сладким по ночам.
Она сидит, уставившись на упаковку, время от времени заглядывая в документ, который держит в руке. По-видимому, Бонни раздобыла инструкцию по поеданию мороженого в ночи.
Она даже не заметила, как я вошла.
Я покашливаю. Бонни поднимает голову, подпрыгивает от неожиданности, хватает коробку, бережно ставит на колени, а потом, истошно вопя, швыряет ее обратно на столик. Задев стопку роскошных глянцевых журналов, коробка плюхается на белый коврик.
— Бонни, у тебя все в порядке? — спрашиваю я.
— Не трогай его! Не прикасайся! — стонет Бонни, указывая на упаковку.
— А что там?
Я наклоняюсь и разглядываю загадочный объект. На дне белого пластикового пакета покоится компактная металлическая коробка с кольцевидной открывалкой на крышке. Открывалка очень скромная, покрыта хромом.
— Это мороженое? — интересуюсь я.
Бонни передергивает плечами. Тушь ручьями стекает вдоль ее щек. Вечерний макияж расплылся красными и охровыми пятнами. Она созерцает таинственную коробку словно под наркозом.
Я замечаю на столике коричневую бумажную упаковку, испещренную почтовыми марками: Невада, Калифорния, Нью-Мехико, Огайо, Виржиния, Коннектикут. Похоже, мороженое добиралось до Бонни не одну неделю.
— Это подарок?
— Какой там подарок! — отвечает Бонни, тряся головой, словно пытаясь прогнать ночной кошмар.
— Да что там у тебя, бомба, что ли?
Я пытаюсь разрядить обстановку, но мне это не удается: Бонни сидит мрачная и насупленная.
— Послушай! — резко бросает она. — Мне сейчас не до смеха. Будь, пожалуйста, потактичнее.
— Ладно…
Если от меня требуют тактичного обращения с пластиковой упаковкой, ситуация, видно, и впрямь патовая. Бонни с отвращением отпихивает коробку ногой. Она хочет задвинуть ее обратно под стол, но брезгует взять в руку. Я устремляюсь на помощь, смело хватаю коробку и водружаю на стопку журналов. Когда я разгибаюсь, лицо Бонни искажает гримаса омерзения.
— Откуда у тебя это? — интересуюсь я, проникаясь искренним состраданием к ней.
— Из морга в Лас-Вегасе.
— Откуда? — переспрашиваю я, отпрыгивая в сторону.
— Из морга в Лас-Вегасе, — повторяет она, словно пытаясь убедить в этом саму себя. — Взгляни на марки…
Я беру конверт, вглядываюсь в причудливую вязь иероглифов, в переплетение почтовых штемпелей и констатирую, что Бонни права. На первой марке действительно значится Лас-Вегас, а чернильная надпись сообщает о том, что груз отправлен из похоронной конторы, которая работает круглосуточно, обслуживает клиентов на четырех языках и принимает кредитные карты. Адрес получателя многократно перечеркнут: «Выбыл».
— И что дальше?
— А дальше, я думаю, он много где побывал, прежде чем обосноваться здесь. Его получил Уолтер и вручил мне, когда я вернулась из «Эрии». Представляешь, во что я влипла?
Она настолько потрясена траурной посылкой, что даже не спрашивает, как у меня с Аланом.
Я провожу пальцем по губам. Он целовал меня…
Он меня целовал…
Целовал не спеша, гибкими жадными губами, зажав в ладони мой подбородок, пробуя, вкушая, смакуя, пробираясь все глубже… а семь ангелов все пели и пели. Семь небесных покровителей ворковали над нами и дули в медные трубы, посылая нам благословение своего Жулика…
Странный выдался вечерок. Такое ощущение, что все это мне снится.
Мы сидим с ней вдвоем, склонившись над пакетом. Бонни берет письмо и читает его про себя.
— Надо же до такого додуматься! Несусветная чушь! И мне ко всему прочему придется за все платить!
— Бонни, может, все-таки объяснишь, в чем дело?
Она прижимает письмо к груди, будто желая спрятать от меня.
— Даже не знаю, стоит ли тебя сюда впутывать. Это семейное дело, да еще с таким мерзким привкусом…
Я внимательно разглядываю металлическую коробочку и пытаюсь понять, какие страшные секреты она может таить.
— Мне уйти?
Я ведь живу у нее, вторглась в ее интимное пространство, ей даже поплакать негде, негде душу отвести. Может, она хочет остаться наедине со своей коробочкой и нареветься всласть?
— Хочешь, я пойду спать в твою комнату, а ты посидишь здесь и обо всем подумаешь?
— Ты хочешь оставить меня с этим одну? Не надо, прошу тебя, — умоляет она. — Я так рада, что ты со мной. Мне страшно! Ты даже не представляешь, как мне страшно!
Она вздрагивает. Я обнимаю ее за плечи и массирую спину. Бонни ненадолго расслабляется, а потом вновь погружается в чтение. Не буду я больше мучить ее расспросами. Всему свое время.
