Она еще раз поцеловала его.
Пэт ехала по утренним улицам и думала, что в чем-то это лучшее время дня. Холодный, но чистый воздух, его приятно вдыхать, и он, наверное, здоровее. Ночной туман рассеялся, а дымка еще не собралась.
Поставив «Додж» у своего старого многоквартирного дома, она понесла наверх чемодан. Как можно быстрее, она повесила одежду в шкаф, взяла, что ей было нужно, и вернулась с первой охапкой к машине.
У машины ждала девушка в коричневом пальто. На ней были туфли на низком каблуке на босу ногу. Хмурясь в лучах утреннего солнца, засунув руки в карманы пальто, она двинулась навстречу Пэт. Она щурилась и, подняв руку, прикрывала глаза.
Я знаю ее, подумала Пэт. Кто это? Я видела ее раньше.
— Где Джим? — спросила девушка.
— У себя дома, — сказала она.
В ушах у нее зашумело, закружилась голова. Она не испугалась, но была, пожалуй, поражена, узнав ее.
— Я тебя всего один раз в жизни видела, — сказала она.
Рейчел открыла ей дверцу машины.
— Перевозите вещи к нему?
— Кое-что. Еще один раз сходить нужно. Я видела тебя только раз, в тот вечер, когда мы к вам заезжали.
Рейчел осталась у машины. Патриция поднялась, собрала оставшиеся вещи и снова пошла вниз. Она остановилась на лестнице перевести дыхание. Через открытую дверь в подъезд дома лился свет. Рейчел так и стояла у машины — ждала ее.
Она вышла, и Рейчел спросила:
— Вы сейчас к нему едете?
— Да, — сказала она, кладя вещи на заднее сиденье.
— Я хотела бы тоже поехать.
Возражать нечего было и думать.
— Почему бы и нет? — сказала она. — Садись.
Она включила зажигание, потом сцепление. Рейчел села рядом с ней.
В полдевятого они подъехали к дому Джима Брискина и вышли из машины. Рейчел тоже взяла часть вещей. Они поднялись по лестнице. Пэт открыла квартиру ключом, который ей дал он.
Он уже встал и, непричесанный, сидел в синем халате за кухонным столом. На нее и Рейчел он посмотрел со смешанным выражением лица.
— Здравствуй, — сказала Рейчел.
Он кивнул и спросил у Пэт:
— Забрала вещи?
— То, что мне нужно, — сказала она. — В основном все здесь. Ты позавтракал?
— Нет.
— Просто сидишь?
Рейчел, как привидение, стояла в сторонке, у окна гостиной, перекинув пальто через руку.
— Как ты поступила с Артом? — спросил Джим.
— Когда он явился, я сказала ему, и он ушел, — ответила Рейчел.
— Что ты ему сказала?
— Чтобы он не приходил.
— Куда он пошел?
— Наверное, на чердак. Сегодня я его не видела. Это ночью было, поздно очень.
— Ты хоть поспала немного?
— Пару часов.
Она говорила отрывисто.
— Ты с ним вообще разговаривала? Он что-нибудь рассказал тебе?
— Он много чего хотел мне сказать.
— Но ты не стала слушать.
— Кое-что выслушала.
Пэт пожаловалась:
— Он меня избил.
— Да не избивал он вас, — возразила ей Рейчел, — ударил разок, и все. Это, по-вашему, называется «избить»? Вот отец у него бил мать, а иногда и Нэта, старшего брата. Они постоянно ссорились. Это по-итальянски. Там, где мы живем, все дерутся.
Джим встал из-за кухонного стола и прошел в гостиную. Закурив, он протянул пачку Рейчел. Она покачала головой.
— Ждала меня вчера вечером? — спросил он.
— Нет, — ответила Рейчел. — Я знала, что ты с ней останешься.
— Ты никогда никого не прощаешь, — сказала Пэт.
— То есть вас? Какое мне до вас дело! — Ее суровое личико зарделось. — Помните, что вы мне первым делом сказали, как только вошли к нам и увидели меня?
— Помню, — сказала Пэт.
— Если бы на кухне оказалась я, а не Арт, вы бы со мной в магазин пошли, а не с ним.
— Ну уж прямо, — сказала Пэт и начала распаковывать принесенные вещи.
Джим вернулся на кухню, положил в тостер ломтики хлеба и достал посуду.
— Поесть собираюсь, — сказал он.
Патриция сообщила:
— Я привезла мои краски. Как тебе это?
Она разложила небольшой мольберт, развернула тюбики с масляными красками, достала скипидар, льняное масло и палитру.
— Я тут подумала, может, попишу немного. Запах тебя из дома не выкурит?
— Нет, — ответил он с кухни.
— А бардак?
— Это ничего.
— Извини, — сказала она Рейчел.
В спальне, при опущенных шторах, она переоделась в синие хлопковые брюки — китайские, потом выбрала себе спортивную рубашку из шотландки, застегнула ее на все пуговицы, подумала, какая она просторная, как удобно в ней работать. И вдруг вспомнила, что это рубашка Арта, из тех, что она купила для него. Почти в истерике она сбросила ее с себя и засунула в чемодан, поглубже. Вместо нее она надела свою старую, вымазанную красками студенческую футболку.
Рейчел, ждавшая в гостиной, не обратила на краски никакого внимания. Она даже не сняла пальто.
— Можно пластинки поставить? — спросила Патриция.
— Пожалуйста, — сказал Джим.
Он жарил себе на плите яичницу с ветчиной.
Присев перед шкафом с пластинками, она стала перебирать альбомы. Наконец сняла с полки альбом с «Бранденбургскими концертами» Баха — четыре из них были записаны на нем один за другим. Под музыку, льющуюся из проигрывателя, она принялась смешивать краски.
— Бах в девять утра? — бросил Джим.
— Выключить?
— Странно как-то.
— Я их всегда любила, — сказала она, — «Бранденбургские концерты». Ты ставил их для меня… Мы их всегда слушали.
— Что будете писать? — спросила Рейчел.
— Не знаю, — ровным голосом ответила она. — Не решила еще.
— Меня ведь не будете.
— Тебя не хочу.
Она положила на мольберт квадратный лист волокнистой бумаги. Нужно было вымочить слипшиеся, одеревеневшие кисти. Она поставила их вертикально в стакан со скипидаром. Запах красок и скипидара наполнил комнату, и она открыла два окна. Джим скрылся в ванной. Она вздрогнула, когда застрекотала электробритва — как давно она не слышала утром этого звука.
— Эту ночь вы здесь провели? — спросила ее Рейчел.
— А где же еще? — донесся из ванной голос Джима. — А ты думала, я оставлю ее на растерзание Арту? Я держу ее при себе, как это ей и положено. Вот придет в себя, закончится вся эта беда — и мы заново поженимся.
— А я, значит, пошла к черту, — сказала Рейчел.
— Зачем же? — возразил он.
Бритье было окончено, он надел белую рубашку и галстук. Подбородок у него стал гладким, волосы были причесаны. Он снял с вешалки в шкафу отутюженные свободные брюки.
— А что же тогда? — спросила Рейчел.
— У тебя есть муж.
— А ты?
— Я тебе не муж.
— Муж, — только и сказала она и продолжала смотреть на него.
— Мне так жаль, что с тобой стряслась вся эта хрень, — сказал он. — Но из этого плана ничего бы не вышло. Для меня это было бы слишком, Рейчел.
— Ты же об этом думал. В первый вечер, когда остался у меня.
Через открытые окна в комнату ворвался холодный утренний воздух, и Патрицию пробрала дрожь. Руки у нее покрылись гусиной кожей, и она прекратила работу, чтобы растереть их. У нее закружилась голова. Наверное, от запаха красок, решила она. И оттого что совсем не завтракала. Капля краски упала на ковер, и она в ужасе поняла, что забыла постелить на пол газеты.
Кипы макулатуры лежали в шкафчике под раковиной. Она взяла пачку и накрыла ковер. Может быть, ковер нужно скатать, подумала она. Как много времени прошло. Она забыла, как это делается.
Когда Джим вышел из ванной, она сказала:
— Я, пожалуй, уберу ковер.
— Танцевать собралась?
— Нет, чтоб краской не закапать.
— Работай на кухне, — предложил он и надел пальто.
— Ты куда? — спросила она.
— Отвезу Рейчел домой. Нечего ей здесь делать. Съезжу и вернусь. А ты пиши пока.
Патриция сказала:
— Надолго ты — наверное, не знаешь?
— Если задержусь, позвоню, — пообещал он.
— Удачи, — пожелала она, рассматривая краски.
— И тебе.
Он поцеловал ее в висок и кивнул Рейчел на дверь.
— До свидания, — сказала Рейчел.
Они вышли, и дверь за ними закрылась. Она осталась в квартире одна со своими красками.
Стопка пластинок на проигрывателе закончилась. Пэт подняла их на шпинделе и завела снова. Ту же музыку, спохватилась она, но — какая разница? Она увеличила громкость, сбросила туфли и вернулась к мольберту. Она работала час, картина увлекла ее. Это была абстрактная живопись — упражнение, которое должно было вернуть ей чувство кисти и цвета. Но неуклюжесть мазка было не преодолеть, и в десять часов она бросила работу и побрела на кухню — поесть.
Как тихо в квартире.
Она поела и снова взялась за работу. Теперь было видно, что картина не удалась, и Пэт отбросила квадрат бумаги для рисования в сторону.
И тут же начала писать на новом листе. Пятнами набросала контур мужского лица. Это будет Джим Брискин, решила она. Его портрет. Но получалось непохоже. Выходило что-то мутное, мак будто плоть сплывалась, ускользала от нее. Изображение лица на волокнистой бумаге становилось все хуже, пока не превратилось в какой-то гротеск, что-то вроде маски, невыразительное и незрелое. Она бросила свое занятие и поставила кисти в стакан со скипидаром.
