«Не желаете ли подкрепиться? Вам придется немного подождать. Костлявая сейчас примет вас».
Время от времени одна из рюмашек оставалась нетронутой, а табурет — незанятым, и Мэвис часок выжидала, а потом передвигала сосуд следующему дневному завсегдатаю и вызывала на поиски прогульщика Тео. Чаще всего все заканчивалось тем, что по городку скользила карета скорой помощи — тихонько, будто стервятник на труповозке, — и Мэвис узнавала скорбную новость, когда Тео приоткрывал дверь в бар, качал головой и шел дальше по своим делам.
— Эй, выше носы, — говорила в таких случаях Мэвис. — Вы ж дармовую выпивку за него получили? А табурет недолго пустовать будет.
Ибо дневные завсегдатаи и были всегда, и будут всегда. Следующее пополнение обычно подтягивалось к девяти — мужики помоложе, которые мылись и брились раз в три дня, а все время проводили вокруг бильярдного стола, поглощая дешевое разливное пиво и не сводя лазерных прицелов своих взоров с зеленого сукна, точно рассчитывая поймать в них блики собственной жизни. Когда-то у них были жены и работа — а теперь остались мечты о фантастических ударах и хитрых стратегиях. Когда же мечты и взгляды тускнели, они перемещались на табуреты у стойки, к дневным завсегдатаям.
По иронии судьбы, дух отчаянья, витавший над дневными завсегдатаями, бодрил Мэвис тем возбуждением, какое она в последний раз испытала, когда шарахнула фараона своей Луисвилльской Дубиной. Стоило ей вытащить из запасника бутылку «Старых Теннисок» и разлить по рюмашкам, выстроившимся вдоль стойки, как ее позвоночник пробивало молнией электрического отвращения, и она поскорее ковыляла к другому углу стойки и тормозила там, переводя дыхание, пока ее стерео-кардиостимуляторы не приходили к согласию и не возвращали пульс к нормальной частоте ниже красной отметки. Точно ставишь смерти сливку на нос, точно вешаешь кобре на голову табличку «Пни меня», и тебе это сходит с рук.
Гейб и Вэл следили за ритуалом со своего наблюдательного поста у китайского бильярда. Вэл держалась настороже — дожидалась мига, когда можно будет подойти к стойке и спросить, не звонил ли Тео. Гейб же, как обычно, был социально неуклюж.
Мэвис вернулась на исходную позицию у кофейника, предположительно избежав лап смерти, и окликнула парочку:
— А вы двое выпить чего хотите или просто на витрину глазеете?
Гейб подвел Вэл к стойке.
— Два кофе, пожалуйста.
Он быстро взглянул на Вэл, рассчитывая на одобрение, но та не сводила глаз с Сомика, сидевшего напротив Мэвис в конце стойки. Чуть дальше устроился еще кто-то — невероятно костлявый субъект с такой бледной кожей, что та казалась полупрозрачной в дыму от сигареты Мэвис.
— Здравствуйте, э-э… мистер Сом, — сказала Вэл.
Сомик, буравивший взглядом рюмашку с бурбоном, поднял голову и натянул улыбку на лицо, в котором сквозила виноватая скорбь.
— Моя фамилия Джефферсон, — ответил он. — А зовут меня Сомиком.
— Извините.
Мэвис взяла на заметку новую парочку. Гейба она узнала, он частенько заходил с Теофилусом Кроу, а вот женщина — лицо для нее новое. Она поставила кружки перед Гейбом и Вэл.
— Мэвис Сэнд, — представилась она, но руки не протянула. Уже много лет она не здоровалась ни с кем за руку, поскольку от рукопожатий у нее разыгрывался артрит. Теперь же, с новыми титановыми суставами и тягами, она просто боялась расплющить нежные фаланги пальцев своей клиентуры.
— Прошу прощения, — отозвался Гейб. — Мэвис, это доктор Вэлери Риордан. У нее здесь в городе психиатрическая практика.
Мэвис отступила на шаг, и Вэл заметила, как фокусируется аппарат в ее глазу: когда на него попал свет от бильярдного стола, глаз вспыхнул красным огоньком.
— Польщена, — промолвила Мэвис. — Вы знакомы с Говардом Филлипсом? — И она кивнула в сторону долговязого дистрофика, сидевшего в углу.
— Это Г. Ф., — подсказал Гейб. — Из кафе «Г. Ф.».
Говарду Филлипсу могло быть и сорок, и шестьдесят, и семьдесят: судя по живости его лица, он вообще мог бы умереть молодым. На нем был черный костюм девятнадцатого века, вплоть до башмаков с пряжками, и он сосал из стакана крепкий портер «Гиннесс», хотя, похоже, вот уже много месяцев не потреблял вообще никаких калорий.
Вэл вымолвила:
— Мы только что из вашего ресторана. Очень славное местечко.
Не меняясь в лице, Говард произнес:
— Как психиатра вас беспокоит, что Юнг симпатизировал нацистам? — Говорил он с невыразительным британским аристократическим акцентом, и Вэл смутно показалось, что на нее плюнули.
— Просто солнечный зайчик — наш Говард, — вмешалась Мэвис. — Похож на смерть, правда?
Говард прочистил горло:
— Мэвис может смеяться над смертью, поскольку все ее смертные части уже заменены механическими.
Мэвис заговорщицки склонилась к Гейбу и Вэл, точно хотела поведать им секрет, хотя голос при этом повысила — чтобы Говарду было слышно:
— Он у нас уже десять лет так чудит — и практически не просыхает.
— Я надеялся привить себе вкус к настойке опия, в традиции Байрона и Шелли, — ответил тот. — Но доставать это вещество, мягко говоря, — непросто.
— Да, тот месяц, когда ты пил «найквил» со льдом, тебе тоже не сильно-то помог. Он, бывало, сидя падал с табурета или спал, вот так же выпрямившись, часа по четыре, а потом просыпался и допивал. Но должна сказать тебе, Говард, — ты ни разу не кашлянул. — И снова Мэвис перегнулась к ним через стойку. — Иногда он притворяется, что у него чахотка.
— Я уверен, что нашего доброго доктора не интересуют подробности моего злоупотребления наркотическими веществами, Мэвис.
— На самом деле, — встрял Гейб, — мы просто ждем звонка от Тео.
— А мне кажется, я бы предпочла кофе «кровавую Мэри», — сказала Вэл.
— Ни за какими монстрами гоняться вы меня не уговорите, даже не пробуйте, — сказал Сомик. — На меня тут блюза́ напрыгнуло, и мне сейчас некогда — мне выпивать нужно.
— Не жуй сопли, Сомик, — сказала Мэвис, смешивая Вэл коктейль. — Подумаешь — монстры. У нас вон с Говардом один свой имеется, а, Говард?
— Прогулка в пресловутом парке, — ответил Говард.
Сомик, Вэл и Гейб просто таращились на Говарда и ждали продолжения.
Мэвис сказала:
— И в запой ты, конечно, ударился сразу после нее, так?
— Без остановки, — подтвердил Говард.
Пока Тео пытался удержаться на безопасном расстоянии от «кадиллака» шерифа, который свернул на ранчо, ему пришло в голову, что его так и не научили висеть у кого-нибудь на хвосте. Он никогда ни за кем никогда не шпионил. Ладно, допустим, в середине семидесятых он полгода катался по стране за «Грейтфул Дэд», но там все было просто: держись каравана крашенных вручную маек и не волнуйся, что тебя прикончат, если узнают, что ты за ними следишь (конечно, если не считать Алтамонта[21]). Кроме этого, Тео осознал, что у него нет ни малейшего представления, зачем он вообще едет за Бёртоном. Правда, гонять за шерифом выглядит агрессивнее, чем подыхать от беспокойства, свернувшись калачиком на диване.
Черный «кэдди» въехал в ворота для скота, которые вели на прилегавший к океану участок ранчо. Тео притормозил под прикрытием шеренги эвкалиптов, не выпуская из виду шерифа. Травянистая терраса, спускавшаяся к пляжу, была слишком открытой, чтобы незаметно последовать за Бёртоном. Пришлось пережидать, пока «кадиллак» не скроется за вершиной следующего холма примерно в полумиле от дороги, прежде чем ехать дальше. Тео видел, как «кэдди» переваливается по рытвинам, взбираясь наверх: грязь летела из-под передних колес. Он вдруг пожалел, что не поехал на красном вседорожнике. «Мерседесу» с задним приводом, наверное, туда не взобраться вообще.
Когда «кэдди» перевалил через гребень, Тео вырулил из-за деревьев и на полной скорости рванул через ворота на поле. Высокая трава хлестала по днищу изделия германских автопромышленников, колеи и ухабы сотрясали Тео, а Живодера швыряли по всему салону, как плюшевого мишку. По инерции они влетели на первый склон. Оказавшись почти на гребне, Тео сбавил газ, и «мерс» практически остановился. Тео вдавил педаль, и задние колеса вгрызлись в грязь. Застрял.
Тео оставил Живодера и ключи в машине, а сам побежал наверх. Вид открывался больше чем на милю вокруг: на востоке — какие-то скалы у линии деревьев, на западе — океан, а прямо к северу — прибрежная терраса. Она изгибалась вдоль береговой линии и терялась из виду. К югу же… так, с юга он сам пришел. На юге ничего нет — только его хижина, а за ней — подпольная лаборатория в ангаре. Не видно отсюда только черного «кадиллака».
Он проверил батарею сотового телефона и оба пистолета — заряжены — и пешком направился к скалистому обрыву. Только там и мог прятаться «кадиллак». Значит, там должен быть и Бёртон.
