— Ты еще такая молодая. Зачем спешить, подожди.
— Я тебе не нравлюсь?
— Нравишься, — возразил я. — Мы с тобой подружимся.
— Мне дружбы мало, — вздохнула она.
Ее простодушие даже испугало меня. Все девушки, которых я знал раньше, с которыми учился в школе и работал в гостинице, были хитры и расчетливы.
Мы помолчали.
— А что это за книги у тебя в комнате? — наконец спросила она.
— Ты заходила ко мне в комнату? — с легкой иронией спросил я.
— Конечно, — не моргнув глазом подтвердила она. — И в твоем чемодане я тоже все посмотрела.
Господи, ну что прикажешь с ней делать? Кто из нас двоих сумасшедший? Конечно, я без труда добьюсь от нее чего угодно, и это меня соблазняло. Ну добьюсь, думал я, а дальше что? Полюбить с первого взгляда я не способен, а она вон говорит о замужестве. Смогу ли я когда-нибудь рассказать ей о своих мечтах, надеждах? Поймет ли она когда-нибудь меня? Что будет связывать нас, кроме постели? Впрочем, ее такие вопросы не тревожили, я это знал. Нет, я ее не люблю и не хочу на ней жениться, думал я. И дом, который за пей дают, меня не соблазнял. И все-таки я продолжал сидеть с пей рядом, все больше поддаваясь соблазну овладеть ее молодым телом. А если будет ребенок? Она-то ничуть не боится забеременеть, я был в этом уверен. Может быть, даже хочет. Я вырос в доме, где никогда не выражали своих чувств открыто — разве что гнев или страх перед карой господней, где каждый жил, намертво отгородившись друг от друга, в своем собственном темном мирке, и сейчас меня ослепил свет, который сиял в душе этого младенца, ибо она и была всего лишь младенец.
Бесс прижалась ко мне и поцеловала. А, гори все адским пламенем, пронеслось у меня в голове, не думай, забудь обо всем, а если что случится, уедешь… Я целовал ее и гладил, она была такая теплая, нежная, податливая. Ее руки ласкали меня, обнимали. Господи, сколько же ей лет?
— А мама? — прошептал я.
— Она спит.
— А если она увидит?
— Ну и пусть.
Нет, она решительно сошла с ума. Совершенно не зная меня, она готова сейчас, сию минуту стать моей женой.
— Пойдем ко мне в комнату, — сказал я.
— Нельзя, мама рассердится.
Она согласна отдаться мне в своей собственной гостиной, но не хочет идти ко мне в комнату — безумие, чистейшее безумие.
— Не бойся, мама спит, — сказала она.
А ведь она, пожалуй, переспала со всеми ребятами, сколько их есть по соседству, подумал я.
— Ты меня любишь? — шепотом спросила она.
Я с изумлением смотрел на нее, постигая обнаженную простоту ее жизни. Да, вот это, значит, и есть ее жизнь — простая, открытая, как на ладони. А слова — что ж, она вкладывает в них совсем не тот смысл, что я, только и всего. Она сжала мою руку точно в тисках. Я глядел на нее и не верил, что все это происходит со мной наяву.
— Я тебя люблю, — сказала она.
— Не нужно так говорить, — вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своих словах.
— Но я тебя правда люблю.
Нет, эта девушка мне не снится, слишком ясно я слышу ее голос. Она на удивление проста и наивна, но в ней ощущается сила жизни, какой я никогда ни у кого не встречал. А я все сомневаюсь, что Бесс действительно существует, какую же я, должно быть, вел страшную жизнь до сих пор! Передо мной встало каменное лицо тети Эдди, вспомнилась ее злобность, ее затаенность, настороженность, мучительные старания быть праведной и доброй.
— Я буду тебе хорошей женой…
Я высвободил руку и посмотрел на Бесс, не зная, что делать, расхохотаться или ударить ее? Жалко девушку, но придется ее огорчить. Я встал. Черт подери… Сумасшедшая девчонка… Я услышал, что она всхлипывает, и наклонился к ней.
— Послушай, — прошептал я, — ты же совсем меня не знаешь. Давай приглядимся друг к другу, познакомимся.
В глазах ее вспыхнуло недоумение, укор. Зачем приглядываться, зачем знакомиться, когда все так просто: понравился человек — полюбил, не понравился — разлюбил.
— Ты просто считаешь, что я глупая, — сквозь слезы проговорила она.
Я протянул к ней руку. Сейчас я расскажу ей о себе, о своем детстве, о своих мыслях, надеждах, сомнениях. Но она вдруг вскочила со стула, в ярости прошептала: "Я тебя ненавижу!" — и выбежала вон из гостиной.
Я закурил сигарету и долго сидел один. Мог ли я когда-нибудь думать, что найдется человек, который примет меня так просто, так безоглядно и безоговорочно, ничуть не красуясь своей добротой? Скажу правду: как я ни противился, я все-таки привык мерить себя теми мерками, которые навязало мне мое окружение, да я и не представлял себе раньше, что окружение может быть иным. И вот теперь моя жизнь изменилась слишком уж резко. Встреться я с Бесс где-нибудь на плантации, я бы и не ждал от нее ничего другого. Но найти столько радостного ожидания, такую доверчивость и веру в людей на Бийл-стрит в Мемфисе? Мне хотелось пойти к Бесс, поговорить с ней, объяснить все, но что вразумительное мог я ей сказать?
Когда я проснулся утром и вспомнил о наивных надеждах Бесс, я прямо-таки обрадовался, что купил вчера консервы. Мне было бы теперь трудно сидеть с ней за одним столом и глядеть ей в глаза. Я оделся, чтобы идти на улицу, потом сел прямо в пальто и шляпе на кровать и положил ноги на стул. Открыл банку и, затягиваясь время от времени сигаретой, стал доставать пальцами горошек с мясом и есть. Потом я незаметно выскользнул из дома и пошел на пристань, сел там на пригорке и, подставив лицо холодному ветру и солнцу, стал смотреть на пароходы, плывущие по Миссисипи. Сегодня я в первый раз пойду на свою новую работу. Деньги копить я умею, недаром я столько лет голодал. На душе у меня было легко. Никогда я еще не чувствовал себя таким свободным.
Подошел какой-то парнишка-негр.
— Здорово, — сказал он мне.
— Здорово, — ответил я.
— Чего делаешь?
— Ничего. Жду вечера. Я в кафе работаю.
— Подумаешь, велика радость, — скривился он. — А я напарника себе ищу. — Он старался казаться развязным и бывалым, но в его движениях и интонациях сквозила неуверенность. — Решил на Север податься, зайцем в товарных вагонах.
— Зачем тебе напарник, одному зайцем легче, — сказал я.
Он с натугой усмехнулся.
— Ты из дому удрал? — спросил я.
— Ага. Уже четыре года.
— Чем занимался?
— Ничем.
Мне бы тут и насторожиться после его ответов, но я еще плохо знал жизнь, плохо знал людей.
Мы поболтали с ним немного, потом начали спускаться по тропке к заросшему камышом берегу. Вдруг парнишка остановился и показал куда-то пальцем.
— Что это, гляди!
— Вроде бидон какой-то, — сказал я.
Действительно, в камышах стоял огромный бидон. Мы подошли к нему и хотели поднять, но он оказался тяжелым. Я вытащил пробку, понюхал.
— Виски, — сказал я.
Парень тоже понюхал пробку, и глаза у него округлились.
— А если продать, а? — предложил он.
— Да ведь бидон-то чей-нибудь? — возразил я.
— Слушай, давай продадим!
— А вдруг нас сейчас кто-нибудь видит?
Мы посмотрели вокруг, но никого поблизости не было.
— Это контрабандное виски, — сказал я.
— Ну и пусть контрабандное, а мы продадим, — настаивал он.
— Не надо трогать бидон с места, — возразил я. — Вдруг полицейские увидят.
— Мне как раз денежки нужны, — продолжал свое парень. — В дороге пригодятся.
Решили, что лучше всего продать виски какому-нибудь белому, и пошли по улицам, высматривая покупателя. Увидели стоящий автомобиль и в нем какого-то мужчину, он нам приглянулся, и мы направились к нему.
— Мистер, мы нашли в камышах большой бидон виски, — обратился к нему парнишка. — Не хотите купить?
Белый прищурился и изучающе оглядел нас.
— А виски хорошее? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я. — Посмотрите сами.
— Вы меня не разыгрываете, а, черномазые? — подозрительно спросил он.
— Идемте, я вам покажу, — сказал я.
Мы привели белого к бидону; он вытащил пробку, понюхал, потом лизнул языком.
— Матерь божия! — Он недоверчиво поглядел на нас. — И вы действительно нашли бидон здесь?
— Ну конечно, сэр.
— Если вы мне врете, черномазые, убью обоих, — шепотом пригрозил он.
— Что вы, сэр, зачем мы станем врать, — ответил я.
Парнишка глядел на нас и в замешательстве переминался. Интересно, почему он молчит, подумал я. В моем тупом, детском, наивном мозгу зашевелилась какая-то смутная мысль. Она никак не прояснялась, и я ее прогнал.
— Ладно, ребята, несите бидон к машине, — приказал белый.
Я струхнул, но парнишка с готовностью подскочил к бидону, и мы вдвоем потащили его по улицам, а белый шел за нами и покрикивал. Вот и машина; мы поставили бидон перед задним сиденьем на пол.
— Держите, — сказал белый, протягивая парню бумажку в пять долларов. Машина отъехала, причем белый несколько раз тревожно оглянулся, видно, опасаясь подвоха. А может, мне так показалось.
