Для своего неюного возраста Джек двигается на удивление проворно; я не успеваю и глазом моргнуть, как он бросается на меня.
— Гаденыш! — рычит он, надвигаясь на меня. — Я тебя убью!
Мы врезаемся в стол и валимся на него. Джек молотит меня кулаками по лицу и груди; бумаги, ручки, карандаши со стола летят на пол. Падает лампа, но не разбивается и освещает углы комнаты косым зеленым лучом.
— Послушайте! — задыхаюсь я, но Джек не обращает на мои возгласы никакого внимания.
Он бьет меня в челюсть, и я чувствую на языке металлический привкус собственной крови.
— Я тебя убью! — орет он.
В суматохе я краем глаза замечаю, что Тамара с испуганными воплями выбегает из комнаты. Джек продолжает махать кулаками, в пылу ярости ослабив хватку, и мне удается перевернуться на бок и сбросить его с себя на пол. Я бросаюсь к двери, пулей проношусь через кухню, остановившись на секунду, чтобы пригладить волосы и заправить рубашку в брюки, прежде чем выйти в главный зал.
Черт, черт, черт.
Праздник по-прежнему в разгаре, но я себя чувствую так, словно сплю наяву; гости и не подозревают, какая сейчас разразится буря. Все происходит как будто в замедленной съемке, кроме спазмов у меня в животе, когда я потерянно пробираюсь сквозь толпу. Черт, черт, черт. Я понимаю: у меня максимум минута на то, чтобы отыскать Хоуп, смыться с ней, самому все объяснить и избежать крупного публичного скандала. Проходя мимо сцены, я вижу, что Мэтт завладел гитарой и что есть силы наяривает на ней Blitzkrieg bop, приводя собравшуюся внизу публику в неистовый восторг; нажав на дисторшн, Мэтт играет энергичное соло. «Хей-хо! Вперед! Хей-хо! Вперед!» Мерная пульсация басов отдается у меня в ушах, и сердце колотится в том же бешеном темпе. Черт, черт, черт. Меня охватывает паника, я оглядываю зал в поисках Хоуп, но ее нигде нет. Мне кажется, что грудь у меня вот-вот взорвется, точно бомба, и обрызгает ничего не подозревающих гостей кровью и ошметками мяса.
Наконец возле бара я замечаю Хоуп: она болтает с подружкой. Я понимаю, так не бывает, но мне кажется, будто толпа расступается и пропускает меня. Я иду к Хоуп. Увидев меня, она меняется в лице, смотрит на меня сперва с испугом, а потом и вовсе с неприкрытым ужасом, и я догадываюсь, что вид у меня, должно быть, еще тот. Гул толпы стихает, словно я внезапно оглох, и я слышу лишь, как кровь шумит в ушах. Тут-то бы мне обратить внимание на тревожные взгляды гостей и страх в глазах подружки, которая поспешно отходит в сторону. Хоуп делает шаг ко мне. Она так красива — даже сейчас я отдаю себе в этом отчет, — что у меня сжимается сердце; мимолетный вестник грядущей боли.
— Зак, — произносит она, но не успеваю я ответить, как мне в висок врезается кулак; я отлетаю на стойку бара, сшибая бутылки и бокалы, и падаю на пол.
— Я тебя убью, подонок! — ревет Джек, набрасывается на меня, упирается коленями мне в живот и заносит кулак для удара.
Звуки вернулись, но теперь слышен лишь звон разбитого стекла и гневные крики Джека. Откуда ни возьмись, как в мультфильмах, у него в руке оказывается бутылка шампанского. Он держит ее за обернутое фольгой горлышко, как дубинку, и я мгновенно понимаю, что сейчас он размозжит мне голову. Мне удается высвободить руку и отвести удар, и бутылка с глухим стуком бьется об пол. Я пытаюсь сесть, но Джек не дает: он снова замахивается бутылкой, заехав мне локтем по голове. На этот раз преимущество на его стороне, и я осознаю, что он врежет мне прямо по лицу, выбьет все зубы, и бешеный взгляд Джека подтверждает, что живым мне отсюда не выбраться. Смерть от бутылки шампанского — достойный конец для человека, которого на собственной помолвке застали с другой женщиной. Джек поднимает бутылку над головой и начинает медленно опускать, как вдруг кто-то хватает его за руку и останавливает замах. Какая-то невидимая сила отшвыривает его в сторону, точно мешок с грязным бельем, Джек с шумом врезается в буфетную стойку, и на пол летят куски хлеба и соусники.
— Ты в порядке? — спрашивает Джед, помогая мне подняться с пола.
— Не думал, что ты придешь, — бормочу я, переводя дух.
— Спорим, ты рад, что я все-таки пришел, — ухмыляется он, одергивая на мне рубашку и пиджак. — Кто это был?
— Отец Хоуп.
Джед впивается взглядом в Хоуп и Вивиан, которые стоят на коленях возле Джека.
— Шутишь?
Из толпы выходят четверо дюжих молодцов, подчиненные Джека, и медленно окружают нас — так, на всякий случай, — готовые в любую минуту вступить в драку, если начальство велит. Их больше, чем нас, но тут к нам присоединяется Мэтт. Положив гитару на плечо, как таран, он пробирается сквозь толпу в съехавшем набок парике.
— Отвалите от него! — командует он и загораживает меня собой, сжимая гриф, точно бейсбольную биту. — Как ты, Зак?
— Нормально, — отвечаю я.
— Ты что, совсем с ума сошел? — раздается гневный хриплый вопль.
Из толпы вылетает Норм и накидывается на Джека с кулаками. Подчиненные бросаются на него, хватают за руки и оттаскивают от Джека.
Норм отчаянно вырывается, лицо его искажает гримаса ярости.
— Не трогай моего сына, козел! Я тебя урою, слышишь? Урою!
Хоуп и Вивиан помогают Джеку подняться на ноги и осторожно ведут на кухню.
— Он целовался с той девушкой, — потерянно бормочет он, ни к кому не обращаясь. — Прямо в моем кабинете.
Хоуп оборачивается и бросает на меня испепеляющий взгляд, ее глаза, точно лазеры, прожигают мою кожу и кости до самого нутра. На лице у нее написано такое отчаяние и растерянность, что этот образ раскаленным клеймом врезается мне в мозг, опаляя зрачки. Я вздрагиваю и едва не падаю, у меня кружится голова. Но тут чья-то мягкая ладонь ложится в мою руку и сжимает пальцы, удерживая меня.
— Ладно, хватит, — властно и громко произносит Лила. — Мэтт!
— Что, мам?
— Нам пора.
И Кинги — короли ринга уходят, оставляя за собой разгром. Мэтт шагает впереди, Норм с Питом замыкают шествие.
В лифте со мной что-то происходит — наверно, сказываются выпивка, виагра и потрясение последних минут, — я словно вылетаю из тела и парю над нами, рассматривая наши неловкие позы. Адреналин испаряется в воздухе, точно дым. Норм прислонился к задней стенке лифта, красный, с растрепанными волосами, и тяжело дышит, Мэтт задумчиво потирает шею, Джед заправляет рубашку в брюки — она выбилась, когда он швырнул Джека через весь зал, Пит что-то нервно мурлычет себе под нос, беспокойно рассматривая мое безучастное лицо, Лила по-прежнему крепко держит меня за руку. Выражение ее лица — смесь тревоги и мрачной решимости — растрогало бы меня до слез, если бы я сейчас вместе со всеми был внизу и мог заплакать.
Мы выходим в холодную ночь, обсуждаем, кто куда и на чем поедет, но я по-прежнему парю в воздухе, так что все это происходит подо мной. Небо ясное, но из-за огней Манхэттена трудно разглядеть звезды. Мне хочется взлететь высоко, чтобы их увидеть, но, похоже, мой предел — метр над собственной склоненной головой. Джед хлопает меня по спине и обещает завтра позвонить. Мне хочется обнять его в порыве благодарности, но не успеваю я об этом подумать, как Джеда уже и след простыл, а я сижу на заднем сиденье маминой «хонды» с Питом и Мэттом. Норм расположился спереди, а Лила ведет машину по Гарлем-Ривер-драйв. Мы едем домой, точно целую жизнь назад, когда мы еще не знали, как разведет нас судьба. Я прислоняюсь головой к стеклу, от его вибрации я стучу зубами, и это, похоже, единственная ниточка, которая связывает меня с телом. Я так устал, что ничего не чувствую и не соображаю.
Когда мы приходим домой, Лила берет инициативу в свои руки и готовит всем чай. Мы сидим в гостиной, оглушенные произошедшим. Я прижимаю пакетик со льдом к виску, на котором от удара Джека вздулась шишка. Норм с Мэттом принимаются в деталях вспоминать случившееся, причем каждый пересказывает свою версию событий. Наконец Норм спрашивает меня:
— Так в чем там все-таки было дело?
Я рассказываю им обо всем, они кивают, не особо удивленные моим признанием. Почему-то в моем пересказе случившееся кажется не таким уж страшным, а напротив, вполне обыденным, и я в подробностях излагаю собственное мнение о стычке с Джеком — разумеется, не касаясь самого щекотливого вопроса: почему я все-таки целовался с Тамарой. Я анализирую драку, стараясь восстановить точную хронологию, как спортсмены после недавней победы. Пит сидит рядом со мной, положив голову мне на плечо. Он устал и ничего не понимает, но все равно не хочет упустить ни минуты такой редкой семейной встречи. Все пьют чай, в комнате царит удивительно теплая атмосфера родственной близости, и мы наслаждаемся ею, а я вдруг осознаю, до чего нам всем этого не хватало. Сегодня мы все заснем в своих старых постелях — все, кроме Норма, который отказывается разделить со мной комнату, решив переночевать на диване в подвале. По тому, как он старается не смотреть в сторону лестницы, ведущей наверх, я догадываюсь, что ему не хочется приближаться к эпицентру собственной прошлой жизни, к сцене преступления, из-за которого распалась наша семья.
