Обежала машину огромными шагами. А потом случилось чудо, которое в данной ситуации, учитывая все мои неудачи и фатальное невезение, было именно самым настоящим чудом, так вот, случилось чудо, и ключ сразу попал в замок, и уже через секунду я сидела в машине, раз — и дверь закрыта, и еще через секунду заперта, полсекунды хватило на то, чтобы прийти в себя после случившегося чуда и нажать на пимпочку, торчащую около стекла на двери. И в эту же секунду в окне возникла раскрасневшаяся морда дочери Хятиля, которая кричала что-то совершенно тухлое; я не смела рассматривать ее внимательнее, только перелезла, не обращая внимания ни на ручник, ни на коробку передач, ни на другие, не менее мучительные, препятствия, на водительское сиденье и вставила ключ в замок зажигания.
В такие минуты в голову лезут безумные мысли; поворачивая ключ, я успела на миг задуматься о том, что если когда-нибудь буду об этом рассказывать, то, дойдя до этого места, непременно спрошу что-то вроде: и как думаешь, она завелась?
Так вот, не завелась. Я повернула ключ, но мотор издал лишь жалобное агонизирующее бормотание, в глазах заскакали мушки, а машина вдруг вся затряслась и запрыгала. На приборной панели, или как там она называется, был небольшой ящичек, на дне которого, когда я попробовала завести машину еще раз, задрожали и зазвенели горсть монет, две спички и гнутая скрепка. Отметила про себя, что они все иностранные, эти монеты, но дальше уже было просто опасно обращать внимание на такие малозначительные вещи, так как эта женщина за окном уже практически лежала на капоте и что-то кричала, что именно, через стекло разобрать сложно, но тон ее воплей не оставлял никаких сомнений в серьезности ее намерений. Она была вне себя, правда, причина ее ярости оставалась мне непонятной, и почему она вдруг ополчилась именно на меня, неужели она действительно думала, что я пыталась обмануть ее отца, или она просто такой человек, что ей необходимо излить свой гнев, и если последнее мое предположение верно, то даже злиться на нее бессмысленно, ее было просто жалко и все.
К счастью, я сидела внутри машины и не могла поверить в то, что эта взбешенная и внушительная, но на самом деле наверняка вполне нормальная и разумная женщина станет вдруг бить стекла и пытаться залезть в окно. Конечно, вместе с этой мыслью в голове всплыли и другие, и прежде всего о том, что хочется поскорее забыть о случившемся, отключиться и погрузиться в темное и безопасное неведение. Мотор чихал и визжал, а я все поворачивала и поворачивала ключ туда-сюда и чувствовала, как в машину пробирается едкий запах горелой проводки. С каждой последующей попыткой завестись звук двигателя становился все более слабым и усталым, наверное, аккумулятор постепенно разряжался, не знаю, но пришлось среди всей этой суеты взять паузу и, набравшись решимости, взглянуть на яростно орущую за окном женщину. Она явно кричала что-то вроде «Тебе не уйти», и ее голос сквозь стекло казался слабым и приглушенным, словно это ругались за стенкой соседи, однако выглядела она по-настоящему жутко, этого нельзя было не признать, как, впрочем, и того, что ее неистовство было самым что ни есть естественным, да плюс ко всему все это происходило буквально на расстоянии вытянутой руки.
А потом, скорее всего, с последней из возможных попыток она вдруг завелась, машина, и испустила громкий, слегка гнусавый рык.
Сдала назад и выехала из тени больших машин. На секунду показалось, что бурный конфликт с этой Хятиля еще не исчерпал себя, она ни в какую не хотела меня отпускать и висела сбоку, ухватившись за дворники, но, к счастью, не стала, например, влезать на капот или совершать какие-нибудь другие трюки, наоборот, довольно быстро разжала пальцы и замерла на краю стоянки в измятом, заснеженном черном пиджаке и, это было видно, громко шипела. Я не стала больше смотреть на нее, развернула машину и двинулась к воротам.
Навстречу шли люди, залитые ослепительным снежным светом, те, кто был на кладбище, я по-прежнему их всех боялась и ужаснулась при мысли, что ненароком могу кого-нибудь задавить; без сомнения, это была бы насмешка судьбы, последняя капля в чаше терпимости любого человека. Однако мне удалось вылавировать между смутными черными силуэтами, не признав среди них знакомых и никого не задавив, к выезду с территории кладбища, а оттуда на куцую после вырубки еловую аллею, где единственным признаком жизни оказалась промелькнувшая вдали серо-рыжая белка, цвета подпортившегося мяса.
На заснеженной дороге отпечатались следы только одной машины, скорее всего, той самой, под колеса которой я едва не угодила на стоянке. Когда я свернула с еловой аллеи направо, неподалеку от неудачно стоявшей коптильни чуть было не съехала в открытое поле, лишь тогда сообразив, насколько дорога скользкая, а для людей с моим уровнем вождения даже чересчур; каждый раз, когда я пыталась нажать на газ, колеса начинали проскальзывать и машина совсем не слушалась. Последний поворот у края поля, перед пересечением с широким шоссе, пришлось преодолевать практически ползком. Два мальчугана, пробегая мимо, показывали на меня пальцем и смеялись. Будь я на их месте, меня бы это тоже рассмешило. Я успела заметить, как они погрузились в солнце, низкое, но такое яркое, что ребятня просто растворилась в нем.
На перекрестке я заволновалась и окончательно все перепутала, совершив нечто крайне идиотское и совершенно непростительное. Нажала на газ и бросила сцепление. Машина резко рванула вперед. Другие машины, маленькие, и большие, и огромные ревущие фуры, приближались с обеих сторон на огромной скорости, я ни о чем толком не успела подумать, зажмурилась, резко повернула влево и надавила на газ. На последнее мое действие машина отреагировала тем, что просто заглохла. Хотелось закричать «только-не-это» и «избави-Боже» и прибавить несколько безбожностей или других грубостей, но, вместо того чтобы продолжить причитания, я почти интуитивно повернула ключ в зажигании, и она рванула вперед, машина, и если бы у меня было хоть мгновение на раздумья, то, конечно, я без труда поняла бы весь этот механизм, но тогда мне оставалось только радоваться, что хоть что-то сработало. Я сидела и поворачивала ключ в замке снова и снова, а потом машина вдруг взяла и выплюхнулась — другое слово для этого звука и движения трудно подобрать — через встречную полосу прямо на автобусную остановку, которая случайно оказалась у меня на пути, я не успела ее заметить, но, вспоминая об этом сейчас, думаю, что она была моим спасением и чудом, хотя само по себе наличие остановки неподалеку от перекрестка конечно же никакое не чудо.
Машины сигналили, с грохотом проносились мимо, а я сидела, вцепившись в руль от охватившего меня ужаса. И не хотелось ничего, кроме тишины и спокойствия, совсем чуть-чуть, только десять секунд, чтобы ткнуться лбом в леденящий сине-серый руль. Но я знала, что за мной могут гнаться, и вынуждена была ехать дальше, несмотря на дрожь по всему телу.
Взяла курс на Кераву и прибавила газу. Вдоль дороги отвесной стеной стояли высокие ели, казалось, это огромные мужчины выстроились в ряд, сложив руки на груди. В зеркало я видела, что со стороны кладбища на перекресток выехало сразу несколько машин, и так как впереди дорога была свободна, я осмелилась прибавить газу настолько, сколько смогла выдавить из моих закоченелых ступней в промокших ботинках. Но и это в конце концов ситуацию не спасло, а скорее усугубило, как я теперь, уже задним умом, понимаю, ведь машина, похоже, была еще на летней резине. Я опасалась соскользнуть в кювет или выехать на встречную, а между тем из неисчерпаемых запасов ситуационно-бессознательного безумия, которое в последнее время заполняло мою голову всевозможным, совершенно не относящимся к делу бредом вдруг всплыла мысль о сыне и о песне, какую он, только-только получив права, постоянно напевал, что-то там было про то, как охренительно скользить по встречной полосе. Помню, я выговаривала ему, во-первых, за ругань в общественном месте, а во-вторых, за то, что он таким образом накликает на свою голову беду.
Но погрузиться в воспоминания глубже я не успела, так как снова пришлось сосредоточиться на дороге. Я ехала медленно, но все же не настолько медленно, чтобы не замечать своего продвижения вперед: неожиданно еловые стены остались позади, а потом и вовсе исчезли из виду, и по обе стороны дороги открылась ослепительная белизна полей с грубоватыми вкраплениями человеческих поселений. И хотя знакомые пейзажи начинались дальше, за центром города, уже сейчас тоска и горечь зашевелились в животе от одной только мысли, что я вряд ли в ближайшее время вновь смогу приехать сюда, в Кераву. А потом незаметно для себя самой я оказалась на перекрестке, после которого дорога переходила в автостраду с четырьмя полосами; мимо стали проноситься машины, я даже не осмеливалась смотреть в их сторону, зная, что ничего, кроме проявлений злобы, от них ждать не приходится. Какая-то красная развалюха прогремела по соседней полосе, обогнав меня, но затем перестроилась вправо и поехала прямо передо мной, вздымая вихри снега. В заднем окне мелькнула круглая льняная головка, а рядом с ней крошечный кулачок, из которого торчал средний палец.
