Миссис Бейкер как-то странно на меня посмотрела.
— Конечно будет. — Она снова повернулась к кастрюле. — Я только сегодня утром говорила с вашей бабушкой. За два часа ничего не изменилось. Говяжий студень за ночь застынет. Окорок доставят сегодня вечером. Все должно быть готово сегодня к концу дня. Миссис Коулман хотела, чтобы я все приготовила заранее, чтобы завтра помочь ей с другими делами — временной девушкой она не очень довольна. Правда, я ведь тоже что угодно делать не стану. Вот на коленях с тряпкой — хоть ты меня зарежь, ползать не буду. — Она устремила сердитый взгляд в кастрюлю. Я знала, что ей не хватает Дженни, хотя сама она в этом никогда не признается.
Она явно думала, что похороны будут в пятницу. Если папочка и перенес похороны на другой день, никто об этом не знал, кроме него и, возможно, бабушки. Ни у него, ни у нее я спросить не могла, к тому же правду они бы мне все равно не сказали.
Когда на следующее утро я спустилась к завтраку, бабушка и папочка сидели за столом перед нетронутыми чашками с кофе в своих лучших траурных одеждах. На их лицах было какое-то особое выражение, но, когда я села за стол перед тарелкой с остывшей овсянкой, они просто сказали мне: «Доброе утро, Мод». Я попыталась есть, но не смогла, так что просто размазывала кашу ложкой по тарелке.
Раздался звонок в дверь. Папочка и бабушка вскочили со своих мест.
— Я сама, — сказала бабушка временной горничной.
Я уставилась на папочку, но он на меня не смотрел — уставился в газету, хотя не думаю, что он и вправду ее читал.
Я слышала тихие голоса в прихожей, потом тяжелые шаги по лестнице, скрип ступенек. Скоро шаги зазвучали наверху — в комнате мамочки, и тут я поняла, что Саймон был прав.
— Почему ты это сделал, папочка?
Он по-прежнему не смотрел на меня.
— Доедай свою кашу, Мод.
— Я не хочу есть. Почему ты перенес день похорон?
— Иди и переоденься в свое новое платье, Мод, — раздался голос бабушки у дверей.
Я не шелохнулась.
— Я хочу знать, почему ты это сделал. Я имею право знать.
— Нет у тебя никаких прав! — зарычал отец, шарахнув кулаком по столу так, что кофе из обеих чашек пролился. — Не смей больше так говорить. Ты моя дочь, и ты будешь делать то, что я тебе приказываю! А теперь иди и переодевайся!
Я не шелохнулась.
Папочка сердито посмотрел на меня.
— Я что — уже не хозяин в своем доме? Меня что никто не слушает? Ее влияние простирается так далеко, что даже моя собственная дочь не делает то, что я ей говорю?
Я не шелохнулась.
Папочка схватил мою тарелку с овсянкой и швырнул на пол. Она разбилась у ног ошарашенной горничной.
— Ричард, — остерегающе сказала бабушка. Она посмотрела на меня, ее лицо сильнее, чем всегда, бороздили морщины, словно она плохо спала. — Похороны твоей матери состоятся сегодня. Мы решили, что лучше будет провести тихую службу, чтобы там не было нежелательных элементов. А теперь иди к себе и оденься. Поторопись, а я пока скажу пару слов миссис Бейкер. Экипаж скоро будет у подъезда.
— Я не хотел, чтобы похороны превратились в демонстрацию суфражисток, — сказал вдруг папочка. — Ты видела, что произошло, когда ее выпустили из тюрьмы, — они устроили из этого празднование, победу. Черт меня побери, если я позволю им сделать из нее мученицу. Они ее называют падшим товарищем. Пусть катятся к чертовой матери. — Он сел с такой гримасой боли на лице, что я почти готова была простить его.
Я знала, что ничего не могу сделать, а потому бросилась наверх. Проносясь мимо мамочкиной комнаты, которую я избегала целую неделю, предоставив бабушке делать там все, что нужно, я услышала стук. Они забивали гвозди в гроб.
У себя в комнате я быстро оделась. Потом мне пришло в голову, что кое-что я все-таки могу. Я нашла бумагу, перо и нацарапала записку, задумавшись на секунду, потому что не сразу вспомнила адрес. Я так часто видела его на страницах писем в местной газете. Потом, схватив шляпку и перчатки, я снова бросилась вниз — мимо папочки и бабушки, которые стояли в прихожей. Они удивленно посмотрели на меня, а я побежала дальше — на кухню.
Миссис Бейкер стояла у стола, скрестив руки на груди и глядя на припасы, разложенные на столе, — в центре всего красовался большой окорок, политый желе.
— Миссис Бейкер, — прошептала я, — если только вы хоть немного любили мою мать, пожалуйста, найдите кого-нибудь, кто бы немедленно доставил эту записку. Пожалуйста, ради нее. Как можно скорее, иначе будет поздно.
Миссис Бейкер скользнула взглядом по адресу, потом, не сказав ни слова, зашагала к задней двери и распахнула ее. Садясь с папочкой и бабушкой в экипаж, я увидела, как миссис Бейкер остановила какого-то мальчика и дала ему записку. Уж не знаю, что она ему сказала, но он припустил так, будто догонял шапку, которую сдул у него с головы ветер.
Шел дождь. Люди из похоронной конторы насыпали перед нашим домом солому, чтобы копыта не цокали, но нужды в этом не было — шум дождя заглушал все другие звуки. Некоторые из соседей увидели похоронные дроги и встали у себя в дверях, но большинство ожидало, что это произойдет завтра.
В экипаже все молчали. Я смотрела на дома, мимо которых мы проезжали, а потом увидела длинную кирпичную ограду кладбища. Гроб стоял на дрогах со стеклянными бортами, и дождь заливал их. Когда мы проезжали мимо, люди на нашем пути снимали шляпы.
На кладбище мистер Джексон подошел к экипажу, держа большой зонт, помог сойти сначала бабушке, потом — мне. Он едва заметно мне кивнул, и я кивнула ему в ответ. Потом он провел нас через ворота ко входу в часовню, где нас ждала тетя Сара. Она была на двенадцать лет старше мамочки и жила в Линкольншире. Они не были близки. Тетя клюнула меня в щеку и пожала руку папочке. Потом мы вошли в часовню, где должна была начаться служба.
Я села на передней скамье между папочкой и тетей Сарой, а бабушка — рядом с папочкой. Поначалу нас было только четверо да викарий из церкви Святой Анны, который вел поминальную службу. Но когда мы начали первый церковный гимн «Ближе к Тебе, Господи»,[36] я услышала присоединившиеся к нам голоса у себя за спиной. Я повернулась и увидела сзади Саймона и мистера Джексона.
Когда мы закончили второй гимн «Будь со мной» (который мамочка, конечно же, терпеть не могла), хлопнула дверь и в ней появилась Каролина Блэк. Она тяжело дышала, шапочка на ее голове сбилась, волосы растрепались. Папочка напрягся.
— Черт бы ее подрал, — пробормотал он.
Каролина Блэк села в середине ряда и поймала мой взгляд. Я кивнула ей. Когда я снова повернулась лицом вперед, то почувствовала, как папочка рядом со мной закипает, и тогда я едва заметно улыбнулась и подняла подбородок, как это делала мамочка, когда демонстрировала неповиновение.
«Черт бы подрал тебя, — подумала я. — Подрал бы черт тебя самого».
Когда все закончилось — когда гроб отнесли на кладбище и уложили в могилу с этой гигантской урной наверху, когда Саймон и его отец начали ее засыпать, размеренно работая под дождем, когда я развернулась и пошла прочь от моей мамы в сторону дома, — Каролина Блэк догнала меня и взяла за руку. И вот тогда я наконец заплакала.
Это просто преступление — перевести столько продуктов. Она даже не извинилась — просто сказала, что планы поменялись и на поминках их будет всего четверо. А я, нате вам, — наготовила на пятьдесят!
Я была готова взять и уйти, вот только мисс Мод пожалела. За одну неделю она потеряла маму и Дженни. И лучшую подружку, если верить тому, что говорит поденщица Уотерхаусов. Ей только не хватало, чтоб еще и я ушла.
Про то, что случилось сегодня, я Мод ни за что не скажу. Может, вообще никому не скажу.
После похорон Китти Коулман наш па, Джо и я начали засыпать могилу. Почва здесь песчаная, на лопату за раз много не возьмешь, даже в такой дождь. На лугу, в песке, копать всегда труднее. Вот глина, хотя врезаться в нее и тяжелее, но она комкуется — ее легче брать на лопату.
Мы с этой могилой старались работать поосторожней — уж слишком она близко к Айви Мей. У нее глубина двенадцать футов, так что здесь смогут упокоиться, когда придет их время, и Мод, и ее папа, и бабушка. Мы поставили дополнительные крепи, чтобы песок не обвалился. Если с песком чуть ошибешься, он тебя самого похоронит.
Какое-то время мы бросаем песок, могила уже до половины засыпана. Дождь льет, и мы все промокли до костей. И тут шапка спадает с нашего па прям в могилу.
— Я сейчас достану, — говорю я ему.
— Не надо, сынок. Я сам, — отвечает он и прыгает вниз с такой легкостью, словно он опять мальчишка. Приземляется прямо на свою шапку и начинает смеяться. — Точно в яблочко, — говорит он. — С тебя пинта.
