— Где ты тут возьмешь пинту? — смеюсь я. — Тебе за ней придется ох сколько идти.
Единственный паб в округе, обслуживающий могильщиков, — это «Герцог Сент-Албан» в конце Суэйнс-лейн, а они нашего па не впустят, потому как он раз так напился, что пытался поцеловать хозяйку, а потом сломал стул.
Тут вдруг раздается треск, и крепь со стороны могилы Айви Мей подается. Это из-за того, что земля вокруг поплыла. Прежде чем наш па успевает сделать хоть что-то, кроме как увернуться от выскочившей доски, эта сторона могилы обваливается.
Происходит это, наверно, быстро, но кажется — долго. Кажется, я бог знает сколько смотрю, как наш па поднимает голову, словно услышал на небесах гром и ждет теперь, когда за ним разразится молния. «Ого!» — то ли мне слышится, то ли он и в самом деле это говорит.
Земля сыплется на него и заваливает по пояс. Потом все вроде замирает, но, похоже, ненадолго, потому что мы с Джо не успеваем ни пошевелиться, ни слова сказать, ни даже вздохнуть.
Наш па ловит на миг мой взгляд и вроде улыбается мне, а потом груда земли лавиной сыплется из стены и сбивает его с ног.
— Человека завалило! — ору я изо всех сил, пытаясь перекричать дождь. — Человека завалило!
Эти слова на кладбище никто слышать не любит.
Земля продолжает двигаться, словно живая, и вот нашего па уже не видно. Его словно здесь и нет. Мы с Джо суетимся вокруг могилы, стараясь не обвалить ее еще больше. Теперь яма заполнена уже на три четверти. Нам нужно большое бревно или лестница, чтобы положить поперек для безопасности. Так уже можно было бы что-то сделать, но ничего такого поблизости нет. У нас была лестница, но кто-то ее забрал.
Когда человека так завалило, то нужно спешить. Через несколько минут он умрет, если ему нечем дышать. Я прыгаю в яму, хотя делать это нельзя, и приземляюсь на четвереньки, словно кошка. Внимательно оглядываю все вокруг и наконец нахожу то, о чем па говорил. Я вижу его палец, торчащий из земли, самый его кончик, и он шевелится. Он не забыл поднять руку вверх. Я начинаю разгребать землю руками. Лопату брать я боюсь. Я рою с таким остервенением — песок набивается мне под ногти, аж до боли.
— Держись, наш па, — повторяю я, роя землю. — Мы тебя вытащим. Я вижу твои пальцы. Мы тебя вытащим.
Не знаю, слышит он меня или нет, но если слышит, это может его подбодрить.
Я рою и рою, пытаясь отыскать его лицо, надеясь, что он успел прикрыть его второй рукой. Времени нет даже наверх глянуть. А мне и глядеть не надо, и так знаю, что бы я там увидел — Джо стоит на краю могилы и смотрит на меня, руки в боки. Он здоровый мужик и может копать часами без устали, но вот чтобы мозгами пошевелить — с этим у него неважно. Тонкая работа не по нему. Лучше пусть стоит наверху.
— Джо, начинай считать, — говорю я, разбрасывая песок. — Начинай с десяти и дальше. — Я так думаю, десять секунд я уже копаю.
— Десять, — говорит Джо. — Одиннадцать. Двенадцать.
Если он досчитает до двух сотен, а я не откопаю лицо нашего па, то это все.
— Тридцать два.
— Шестьдесят пять.
— Сто двадцать один.
Я чувствую — наверху что-то происходит — и поднимаю голову. Теперь поперек могилы лежит лестница. Если стенки опять обвалятся, то я смогу дотянуться до ступенек и вылезти наверх. Потом кто-то прыгает вниз ко мне. Это мистер Джексон. Он широко загребает руками и отбрасывает в сторону холмик, что я накопал. Я не знал, что он такой сильный — он сдвигает землю в сторону, и у меня появляется больше места. Он делает как раз то, что требуется, и мне ему даже говорить ничего не надо.
— Сто семьдесят восемь.
Мои пальцы касаются чего-то. Это вторая рука нашего па. Я копаю вокруг руки и нахожу его голову. Теперь я отбрасываю землю вокруг головы в сторону и поднимаю его руку, освобождая рот и нос. Глаза у него закрыты, и он весь белый. Я прикладываю ухо к его носу, но дыхания не слышу.
Тогда мистер Джексон отодвигает меня в сторону и прикладывает свой рот к папиному, словно целует его. Он несколько раз вдувает в него воздух, и тут я вижу, как поднимается и опускается грудь нашего па.
Я смотрю вверх. Вокруг могилы молча стоят люди — другие могильщики, садовники, каменщики, даже мальчишки, собирающие лошадиный навоз. Все примчались сюда, как только узнали, а узнали быстро. Хотя хлещет дождь, шапки они все поснимали, — стоят и смотрят.
Джо продолжает считать.
— Двести двадцать шесть, двести двадцать семь, двести двадцать восемь.
— Можешь больше не считать, Джо, — говорю я, вытирая лицо. — Наш па дышит.
Джо замолкает. И тут все начинают шевелиться, переминаться с ноги на ногу, покашливать, тихонько разговаривать — делать все то, от чего воздерживались, пока ждали. Некоторые из них недолюбливают нашего па из-за его пристрастия к бутылке, но никто не хочет, чтобы человека засыпало вот так в могиле.
— Дай-ка нам лопату, Джо, — говорит мистер Джексон. — Нам тут еще копать и копать.
Я никогда не был в могиле с мистером Джексоном. С лопатой он управляется не так умело, как я или другие могильщики, но он намерен копать, пока мы не вытащим нашего па. И он не велит остальным возвращаться к работе. Знает — они хотят дождаться, когда мы закончим.
Мне нравится работать с ним бок о бок.
Чтобы откопать нашего па целиком, нужно немало времени. Мы должны копать осторожно, чтобы не поранить его. Сначала глаза у него закрыты, будто он спит, но потом он их открывает. Я, не прекращая работать, начинаю с ним говорить, чтобы он не испугался.
— Мы тебя выкапываем, наш па, — говорю я. — Крепь обрушилась, когда ты был в могиле. Но ты успел закрыть лицо, как меня учил, и теперь жив-здоров. Еще немного — и мы тебя совсем откопаем.
Он молчит, только смотрит на небо, а дождь лупит и лупит, и лицо у него все мокрое. Но он этого вроде и не замечает. Мне в голову начинают закрадываться дурные мысли, но я помалкиваю, потому что не хочу никого пугать.
— Слушай, — говорю я, чтобы выудить из него хоть словечко. — Слушай, тут сам мистер Джексон копает. Ты небось и подумать не мог, что сам хозяин будет за тебя копать?
Наш па по-прежнему молчит. Румянец возвращается на его лицо, но глаза все еще пустые.
— Слушай, а я ведь тебе пинту должен, наш па, — говорю я, впадая в отчаяние. — Слушай, тут сегодня многие проставятся — тебе столько пинт и не выпить. И потом, тебя наверняка снова пустят в «Герцог Сент-Албан». А хозяйка, может, даже позволит тебе себя поцеловать.
— Оставь его, парень, — говорит мистер Джексон очень тихим голосом. — Он только что такое пережил. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.
После этого мы работаем молча. Когда мы наконец откапываем нашего па, мистер Джексон проверяет, не сломаны ли у него кости, а потом поднимает его на руки и передает Джо. Тот кладет его на телегу, на которой возят камни, и двое человек тащат его к воротам. Мы с мистером Джексоном выбираемся из могилы. Мы в грязи с головы до ног, и мистер Джексон направляется за телегой. Я стою, не зная, что делать, — могила не засыпана, а это наша работа. Но тут подходят два других могильщика и берут лопаты. Они ничего не говорят — вместе с Джо начинают работать, засыпая могилу до конца.
Я иду по дорожке за мистером Джексоном и телегой. Догоняю его, хочу как-то поблагодарить, сказать что-то о том, что нас связывает, что я не просто один из кладбищенских могильщиков. Я был рядом с ним в могиле Китти Коулман, и мне хочется сказать ему об этом. И потому я говорю то, что знаю о ней и о нем, чтобы он понимал нашу связь и знал, как я ему благодарен за спасение нашего па.
— Мне жаль ребеночка, сэр, — говорю я. — И ей наверняка тоже было жаль. Она после этого стала сама не своя.
Он поворачивается и смотрит на меня пронзительным взглядом.
— Какого ребеночка? — спрашивает он.
И тут я понимаю, что он ничего не знал. Но брать слова назад уже поздно. И я рассказываю ему.
Первое, о чем я подумала, услышав звон колоколов, это что они могут побеспокоить маму в ее деликатном положении. Правда, мама никогда не относилась к этому королю так, как к его матери. Его смерть, конечно, печальное событие, и я сочувствую бедной королеве Александре, но все равно, когда умерла королева Виктория, было по-другому.
Я открыла окно и выглянула на улицу. Такому дню полагалось бы быть дождливым, туманным и пасмурным, но, конечно же, на дворе стояло прекрасное майское утро — теплое и солнечное. Погода никогда не подстраивается под то, что происходит в мире.
Колокола, казалось, звонят повсюду. Они звучали так скорбно, что я перекрестилась. А потом замерла. Мод у себя в доме тоже открыла окно и выглянула наружу в своей белой ночной рубашке. Она смотрела прямо на меня и вроде бы улыбалась. Я хотела отойти от окна, но это было бы очень грубо, так как она уже увидела меня, а потому я осталась на месте и, к собственной гордости, должна сказать, что кивнула ей. Она кивнула в ответ.
