На ходу вижу, как двое ментов схватили Рябову и волокут к автобусу. Она махает ногами и руками, старается в кого-нибудь попасть. Да, не повезло тетке. Но ей все равно ничего не будет – подержат полчаса и отпустят. А вот если меня повяжут, то это жопа: отобьют почки и дадут пять суток «за участие в несанкционированном митинге и сопротивление властям».
Забегаю в арку. Двор, машины, гаражи. За мной – еще несколько наших, сзади – ОМОНовцы. Прячусь за гаражами. Жутко хочется срать – от страха, само собой. За гаражом уже лежат две высохшие кучи говна. Я пристраиваюсь, чтобы в них не наступить, снимаю штаны. Будет, конечно, прикол, если ОМОНовцы заглянут за гаражи и заметят меня в таком виде.
Во дворе – шум, крики. Кого-то молотят, он орет. От моей кучи говна поднимается пар. Я вытаскиваю из кармана листовку «Беларусь у Эуропу, Лукашенка – у жопу». Мы такие брали у Саковича с пятого курса и потом разбрасывали в аудиториях. У меня осталось штук десять. Вытираю листовкой жопу, подтягиваю штаны и тихонько выглядываю из-за гаража.
Два ОМОНовца накинулись на лысого дядьку в очках, с кожаной сумкой на плече и лупят дубинками по почкам. Дядька орет, как резаный. Сумка медленно соскальзывает с плеча на землю. ОМОНовцы уволакивают мужика.
Больше во дворе никого. Выжидаю еще минут пять и выхожу из-за гаражей. Темнеет. Я подхожу к сумке, заглядываю внутрь. Две бутылки водки. И все. Никаких документов или бумаг, ничего. Можно забирать и нести к чувакам в общагу. Мы победили! Лукашенко – в жопу!
Брестская крепость
За окном автобуса мелькают поля, деревянные домики, коровники и силосные башни.
Классная берет микрофон, стучит по нему, дует.
– Слышите меня, ребята?
– Да!
– Хочу еще раз напомнить наш план на сегодня. Едем, пока не станет темно, останавливаемся в лесу на ночлег, ставим палатки, ужинаем и ложимся. А завтра с утра выезжаем, чтобы часам к двенадцати прибыть в Брест.
– А картошку печь будем? – спрашивает Синицына.
– Да, конечно, и картошку печь, и сало жарить… А вот вы помните, ребята, сколько лет назад была оборона Брестской крепости?
– В сорок первом, значит сорок шесть лет назад! – кричит выскочка Кутепова.
Онищенко говорит мне:
– Пацаны взяли «смагу». Будешь пить?
– Не, я не пью.
– Что, не куришь и не пьешь? Здоровеньким помрешь, да? А поебаться хочешь? Мы не курим и не пьем, только девок мы…
Нестеренко поворачивается к нам.
– Онищенко – ты такой уже пустомеля…
– Чего это я пустомеля?
– Сам знаешь.
– А хочешь, докажу, что не пустомеля? – Он улыбается. – Хочешь попробовать?
Нестеренко фыркает, отворачивается.
Онищенко наклоняется мне к уху, шепчет:
– Знаешь, с кем можно из наших баб поебаться? С Колтаковой. Она уже не целка. Ее летом в деревне пацаны отработали.
– Откуда ты знаешь?
– Она сама рассказала. Что, поверил? Один ноль в мою пользу. Нет, конечно, – пацаны говорили. Короче, один пацан, типа она с ним ходила, завел к себе домой, а потом еще и друзья евоные пришли – накончали ей на пузо, на платье. А она – заяву ментам.
– И что?
– Сели пацаны. По пятнадцать лет – прикидываешь? За то, что групповая. Слушай анекдот. Судят мужика. За групповое изнасилование крупного рогатого скота… Поднимается он. У него спрашивают: а где остальные, где – группа? Я был один.
Онищенко хохочет, я улыбаюсь. Он спрашивает:
– Что понял?
Я киваю.
Стоим на поляне – я, Онищенко, Курилович, Малеев и Усаченок. Все курят, кроме меня.
Малеев говорит:
– А я там знаете, что видел? Затычки. Бабы наши меняли затычки, и старые выбросили.
– Пиздишь, – говорит Усаченок.
– Пошли – покажу, если не веришь.
Онищенко спрашивает:
– А где, в какой стороне?
– В той. – Малеев показывает в сторону леса. Онищенко поворачивается ко мне.
– Пошли посмотрим, Вова.
– Ай, неохота.
– Пошли, что ты ломаешься, как целка? – Пацаны хохочут. – Мы сейчас придем, без нас не начинайте.
– Еще сначала принести надо. – Курилович идет к палаткам.
Выходим с Онищенко на поляну. Курилович держит в руке зеленую бутылку из-под водки.
– Ну что, нашли?
– Не-а. Дай-ка шахнуть, – говорит Онищенко.
– Значит, плохо искали. Держи.
Онищенко отпивает, смотрит на меня.
– Что, может ебнешь, Вова? А то…
Я беру бутылку, подношу ко рту. В ней – мутная самогонка. Горлышко мокрое, в слюнях. Я делаю глоток, протягиваю бутылку Куриловичу. Онищенко перехватывает, делает большой глоток.
– Малый, ты что – охуел? – орет Малеев. – Хочешь один все выжрать?
– Ты говорил – еще есть вторая…
– Ну и что, что есть? А на завтра?
– Завтра возьмем пива.
– Где ты его возьмешь?
– В Бресте. Я тебе отвечаю. Иди за второй, пока Классуха не засекла, что нас нет.
Идем к костру. Онищенко дебильно улыбается, шатается, цепляется за деревья. По остальным ничего не заметно. Курилович хватает Онищенко за плечи.
– Малый, кончай выебываться. Классная засечет – всем пиздюлей ввалит, не только тебе.
– Классная… С пиздой красной…
– Сейчас договоришься… Будет тебе и с красной, и с голубой.
Бабы и Классная сидят у костра, жарят на прутиках сало. Классная говорит:
– А вот и наши мальчики… Где это вы ходите? Мы уже заскучали…
Малеев говорит:
– Мы спать пойдем… Завтра вставать рано…
– Как хотите. А то посидели бы с нами…
Нестеренко смотрит на Санину, ехидно улыбается. Она – самая красивая в классе, лучше всех одевается. Сейчас она в коричневых штроксах «Rifle» с заклепками и в серой югославской ветровке.
Онищенко тихонько поет мне в ухо:
Два футболиста сняли бутсы,
Легли на поле и ебутся.
Наша палатка – за автобусом. Онищенко расстегивает ширинку, сцыт на колесо. Малеев орет:
– Ты что – от водил хочешь получить?
– Водилы – пидарасы, я их завафлю…
– Смотри, чтоб тебя не завафлили, понял?
Онищенко застегивает ширинку, лезет в палатку. Курилович говорит:
– Думаете, ему так дало? Он просто выебывается. Видели – перед Классной ничего такого не говорил. Ну что, ложимся?
– Ну а хули еще делать? – Малеев плюет под ноги. – Бухла больше нет…
Малеев и Курилович лезут в палатку. Усаченок говорит мне:
– Пошли со мной – я покурю.
– Ладно.
Усаченок достает из пачки «Столичных» сигарету.
– Ты точно не будешь?
– Точно.
– Да, ты ж примерный. Ладно…
Он чиркает спичкой, прикуривает, затягивается. Со стороны костра слышны шаги. Усаченок выкидывает сигарету.
На поляну выходят Колтакова и Кутепова. Колтакова говорит:
– А что это вы тут делаете?
– Где Классная? – спрашивает Усаченок.
– Наверно, в автобус пошла, спать…
Усаченок поднимает с земли сигарету, достает коробок.
– Она что, в автобусе будет спать?
– Да.
– А почему не с вами, не в палатке?
– Это ты у нее спроси. Дай лучше сигарету.
– Ты разве куришь?
– Так, балуюсь.
Я тоже тянусь к пачке.
– И ты, Вован? Ну вы даете, примерные… Пошлите, может, погуляем? Не сцыте, не к костру. Здесь дорога есть прямо к шоссе.
Усаченок с Кутеповой идут впереди, я и Колтакова отстаем от них метра на три. По шоссе едут фуры и легковые. Я говорю Колтаковой:
– Я хотел у тебя спросить… Мне про тебя говорили…
– И кто это говорил, если не секрет?
– Секрет.
– И что они такое говорили?
– Ну, что ты… Летом, в деревне…
– Ну и что с того?
– Просто хотел спросить, правда это или нет?
– А любопытной Варваре на базаре кое-что…
