Кажется, у Ковальчука удлиняется шея, когда он заглядывает в тетрадь к Маше Синицыной.
Все это видит, естественно, классный руководитель, который как коршун, вдруг срывается с учительского трона и налетает на Ковальчука, дважды сильно ударив его.
Педагог выхватывает у обомлевшего Ковальчука тетрадь для контрольных работ и рвет ее в клочья.
— А что я такого сделал? — Ковальчук всхлипывает от обиды.
— А нечего в чужие тетради заглядывать, — отвечает учитель, бесцветные глаза которого вдруг потемнели от злости.
Педагог возвращается за учительский стол.
Маша Синицына, чуть обернувшись назад, сочувственно смотрит на Ковальчука. Она понимает, что учитель вышел из себя вовсе не потому, что мальчик списывал у нее. Это произошло потому, что он посмел дотронуться до ее косы, до ее волос…
Маша чувствует себя виноватой в случившемся, ей жаль Ковальчука. И чтобы хоть как-то загладить свою вину, понятную только ей, девочка достает из портфеля чистую тетрадь и протягивает ее Ковальчуку.
В это время Катька наклоняется к уху Маши.
— Он сегодня совсем озверел….
Маша беззвучно кивает головой, соглашаясь с Катькой.
— И хватит болтать, Карнаухова! — сразу истерично, выходя из себя, кричит учитель.
При этих словах он со злостью швыряет об пол большой деревянный треугольник, который тут же раскалывается.
— А то расчирикались на уроках, как птички-синички…
В классе при этих словах сразу пошли мальчишьи ухмылочки. Ведь это так приятно, когда ругают не их, а примерных учениц…
— И прошу запомнить: с завтрашнего дня на всех моих уроках Карнаухова и Синицына будут сидеть отдельно, — сказал учитель тоном, не допускающим возражений. — Уж не знаю, кто из вас на кого плохо влияет, но по последней контрольной по алгебре у вас двойки. Так что милости прошу сегодня на дополнительные занятия после уроков. Думаю, пару недель можно будет позаниматься с Мухиной и прочими отстающими из других классов…
Мухина со злорадством смотрит на Синицыну и Карнаухову.
Катька Карнаухова, острая на язычок и смелая потому, что у нее в этой школе мама работает завучем, кривит в насмешливой улыбке губы.
— Сегодня я никак не могу. После уроков сразу бегу в музыкальную студию. Сами понимаете, занятия музыкой платные… И завтра тоже…
— И ты, Синицына, тоже не можешь? — спросил преподаватель с легкой иронией.
Маша поднимается с места. Видно, как волнуется «тихая», примерная и безотказная ученица.
— Да, я тоже не могу, — неожиданно громко, на весь класс сказала она. — Когда же мне делать остальные уроки? Я ведь еще в школьном хоре пою два раза в неделю, и к тому же во Дворец пионеров хожу заниматься в драматический и танцевальный кружки. И мне надо готовиться к Олимпиаде по русскому языку… И еще — каждую неделю стенгазету выпускать, которую вы мне поручили…
Учитель явно удивлен. Такой «дерзости» он никак не ожидал от тихого ангелочка в школьном фартучке с «крылышками» и косичкой, повязанной большим красивым бантом.
— Чем ходить на всякие там драматические кружки и «танцульки», не лучше ли на дополнительных занятиях по алгебре позаниматься? — сказал он ворчливо, явно недовольный таким ответом ученицы.
— А может, она артисткой станет, когда вырастет, — вдруг неожиданно вставила свое слово Катька, солидарная с подругой. — И почему это вы с таким пренебрежением говорите о драматических кружках и танцах? И что вы всем свою математику насаждаете? Вон сколько предметов еще интересных есть — история, география, литература, например…
Маша смотрит на подругу-заступницу с благодарностью.
Учитель смотрит на Карнаухову с плохо скрываемой ненавистью.
— Ну, ну, храбрая Карнаухова… Известно почему. А с матерью твоей я поговорю еще. Дерзишь учителю…
В это время звенит звонок с урока.
Учащиеся кладут учителю на стол тетрадки с контрольными работами по геометрии.
Маша складывает школьные принадлежности в портфель, чего-то не находит, наклоняется под парту…
— Что ты ищешь? — спрашивает Катька.
— Не могу найти свою вторую авторучку… Да ладно, пошли.
Маша Синицына и Катька Карнаухова идут домой после уроков, рисуя веточками узоры на сугробах.
— Так тебе не надо сегодня на музыку? Ты наврала? — спросила Маша.
— Конечно, — самодовольно ответила подруга. — А ты замечаешь, как он к нам придираться стал? Чтобы девочки, почти отличницы, ходили на дополнительные занятия с Мухиной…
Катька останавливается, чуть понижает голос.
— А еще… Знаешь, что мне мама говорила… Только пообещай «честное пионерское», что никому не скажешь…
— Честное пионерское, — говорит Маша устало и как-то потеряно.
— Моя мама говорит, что это очень непедагогично сравнивать одну ученицу с другой, причем, одну унижая, а другую — хваля при этом…
— Ты про Мухину говоришь? Да она после того случая меня просто ненавидеть стала, и все время подножки подставляет…
— Я дома слышала, — продолжала подружка тоном заговорщицы, — как мама говорила отцу, что она уверена: наш классный из предыдущей школы, скорее всего, ушел из-за своего «сволочного характера». И что в нашей школе он успел «перегрызться» чуть ли не со всеми учителями из-за «уроко-часов», которых у него и так больше, чем у других учителей, потому что он преподает еще и в старших классах тоже… Вот моя мама и говорит: «Спрашивается, зачем столько денег старому холостяку и, вообще, чего от него можно ждать хорошего?»
— А что это означает: старый холостяк? — перебивая подругу, робко поинтересовалась Маша.
Катька, «такая умная», конечно же, со слов своей матери, задумалась ненадолго.
— Ну, старый и… противный такой, разве ты сама не видишь?
Школьницы доходят до поворота, прощаются и расходятся в разные стороны.
… В классе идет урок алгебры.
У доски выполняет решение задачи Иванов.
За третьей партой одиноко сидит Маша Синицына.
На последней парте в этом же ряду — явно скучающая Катька Карнаухова.
Классный руководитель ходит между рядами, заглядывая к ученикам в тетради. Он останавливается время от времени, что-то подсказывая или перечеркивая в ученических тетрадках, кого-то одобрительно хлопая по плечу, кому-то давая «подзатыльник».
Маша, которая знает, что скоро учитель подойдет и к ней, сидит вся бледная от напряжения и натянутая, «как струна».
Классный руководитель останавливается возле Синицыной, «по-учительски заботливо» кладет ей руку на плечо, наклоняясь над тетрадкой и, заодно успев близко полюбоваться ее профилем.
Ученица нервно дергает плечом, пытаюсь сбросить руку учителя.
Учитель, не спеша, сам убирает руку с плеча.
— А вот и неправильное у тебя решение… Смотри на доску.
При этих словах учитель перечеркивает в тетради Синицыной неверно выполненный пример. Причем, делает он это Машиной авторучкой, которая у нее недавно пропала. И идет дальше по ряду, заглядывая в тетрадки к другим ученикам.
Театр двух актеров, декорацией в котором служат школьные стены, продолжается…
Маша Синицына пытается списывать пример с доски, который решает Иванов. Но туман ей застилает глаза… Ее руки дрожат.
Учитель тем временем подходит к доске, смотрит, что пишет Иванов.
— Пока что все правильно… Продолжай в том же духе, — говорит он ученику довольным тоном.
— Старайтесь решать самостоятельно. Но кто затрудняется, сверяйтесь с Ивановым, — обратился преподаватель ко всему классу.
Он подошел к столу, расстегнул молнию на черной кожаной папке, с которой он обычно приходит в класс, и достал оттуда какую-то книгу. Затем взял со стола классный журнал и пошел вдоль центрального ряда.
Педагог доходит до третьей парты, где сидит Синицына, и садится рядом с ней на место Катьки Карнауховой. Кладет «Журнал» на парту, на него сверху кладет явно зачитанную книжку темно-зеленого цвета, которую уже однажды видела Маша Синицына.
С третьей парты учитель смотрит на доску.
— Так, так… Молодец, Иванов. Чувствую, ты сегодня пятерку заработаешь…
Классный руководитель отодвигает от себя ученический «Журнал», на котором лежит замусоленный томик Куприна, в сторону Маши. И берет ее дневник в ярко-зеленой обложке. Начинает просматривать отметки, ставит, где положено, свою учительскую роспись. Закрыв дневник, не возвращает его на место, а кладет на него руку. Свою волосатую руку, с перстнем и длинным отполированным ногтем на мизинце, который вызывает отвращение у Маши.
Маша в это время абсолютно машинально, абсолютно ничего не соображая, списывает с доски решение Иванова. Скосив глаза на руку учителя, она вдруг с ужасом и содроганием замечает, что жуткая рука… гладит ее дневник. Ей кажется, что этот кошмар длится уже целую вечность… Она сжимает свои хрупкие ручонки, чтобы унять в них дрожь…
