Меня он не убедил. Не знаю, убедил ли он себя.
— Понимаю, генерал, — кивнул я.
— Знаете, как бывает с молодыми девушками, — продолжил он. — Они видят только внешний блеск. А такой человек, как Форрестер, — тут все понятно. Офицер, герой.
Я молча кивнул и налил себе чашку черного кофе.
— Именно таким воином она считала меня, когда мы поженились. Но очень скоро она убедилась, что я — всего-навсего агент по закупкам, только в военной форме.
Он снова наполнил свой стакан.
— Современная армия — сложнейший механизм. На каждого солдата на передовой приходится пять-шесть тыловиков, отвечающих за обеспечение. Я всегда гордился тем, что отбирал только лучшее.
— Не сомневаюсь, генерал.
Генерал посмотрел на меня сверху вниз. Возможно, это была игра воображения, но мне вдруг показалось, что он стал выше ростом.
— Вот почему я пришел поговорить с вами, мистер Корд, — сказал он негромко и с достоинством, — а вовсе не потому, что вы упомянули о моей жене. Вернувшись в город, я сразу отдал распоряжение о создании экспертной комиссии. Завтра она приедет знакомиться с вашим самолетом. Я позвонил вашему мистеру Морриси, но, видимо, он не сумел с вами связаться.
Я с удивлением смотрел на него, испытывая глубочайший стыд. Я должен был бы сообразить и позвонить Морриси, прежде чем открывать пасть.
— Видите, мистер Корд, вам не нужно ради меня заключать сделку с Форрестером. Если ваш самолет окажется на уровне, армия его закупит.
Когда дверь за ним закрылась, я жадно закурил. Телефонист соединил меня с Форрестером.
— Джонас Корд. Я нахожусь в гостинице «Уолдорф». Хотелось бы поговорить.
— Мне тоже. Утром ваш самолет будут испытывать.
— Знаю. Именно об этом я и хочу поговорить.
Не прошло и десяти минут, как он постучал в дверь моего номера. Лицо у него было красное, и вообще было похоже, будто он целый день пил не переставая.
— Похоже, старик уверовал, — сказал он.
— Вы действительно так считаете? — поинтересовался я, глядя, как он наливает себе выпить.
— Говорите, что хотите, но Гэддис — настоящий солдат и дело свое знает.
— Налейте и мне тоже, — попросил я.
Он налил вторую рюмку и протянул ее мне. Я ее принял.
— По-моему, вам пора кончать играть в солдатики.
Форрестер пристально посмотрел на меня.
— Вы хотите мне что-то предложить?
— Думаю, что теперь у нас будет много дел с армейским ведомством. Мне нужен человек, который знает там все ходы и выходы, представляет себе, какие там требования к самолетам. Он будет осуществлять контакты, находить нам сторонников. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Понимаю, — ответил он. — Например, не встречаться с Вирджинией Гэддис, поскольку это повредит компании.
— Примерно так, — спокойно подтвердил я.
Он выпил рюмку одним залпом.
— Не уверен, получится ли у меня. Я поступил в ВВС еще мальчишкой.
— Никогда не знаешь, пока не попробуешь. Кроме того, так вы будете даже более полезны ВВС. Вы сможете реализовать кое-какие свои идеи.
— Кстати, об идеях, — он посмотрел на меня, — эта принадлежала вам или Гэддису?
— Мне. Я принял решение утром после нашего разговора в кабинете Морриси. И она не связана с тем, примут мой КА-4 на вооружение или нет.
Неожиданно он ухмыльнулся:
— Я тоже принял решение сегодня утром. Я решил согласиться, если вы предложите мне место.
— Где бы вы хотели начать? — спросил я.
— С самого верха, — сразу же ответил он. — В армии уважают только начальника.
— Резонно, — согласился я. — Отныне вы — новый президент компании «Самолеты Корда». Какое жалованье вас устроит?
— Я выбирал должность, значит, вам назначать оклад.
— Двадцать пять тысяч в год плюс накладные расходы.
Форрестер присвистнул.
— Не обязательно было давать так много. Это в четыре раза выше того, что я получаю сейчас.
— Вспомните об этом, когда придете ко мне за прибавкой.
Мы расхохотались и выпили за это.
— Я хотел бы обсудить кое-какие усовершенствования машины, которые можно провести до завтрашних испытаний.
В этот момент в номер вошел Макалистер.
— Уже почти шесть часов, Джонас. Сколько еще заставлять их ждать? Дэн только что разговаривал с Дэвидом Вулфом. Он говорит, что Норман грозится уйти.
— Сейчас иду, только переоденусь.
Я застегивал рубашку, когда зазвонил телефон.
— Ответь за меня, Мак.
— Так как насчет некоторых изменений? — спросил Форрестер.
— Поезжайте на аэродром и поговорите об этом с Морриси.
— Это Лос-Анджелес, — сообщил Макалистер, прикрывая трубку рукой. — Но времени нет.
— Скажи им, я только что уехал на совещание. Пусть перезвонят черев пару часов в офис Нормана.
Я стоял около окна, наблюдая за тем, как Берни переписывает свои акции на мое имя. Он сдался только после того, как я пригрозил ему иском: он регулярно обкрадывал компанию. И вот теперь он медленно водил пером по бумаге, отказываясь от своего детища. Человека можно жалеть даже тогда, когда он вам совершенно не нравится. И именно это я сейчас чувствовал.
Норман был эгоистичным, мерзким типом. Он был начисто лишен порядочности и чести и ради собственной власти был готов принести в жертву кого угодно. Однако когда он ставил очередную подпись под свидетельством о владении акцией, мне казалось, что с пера его стекают не чернила, а кровь.
С тридцатиэтажной высоты я смотрел вниз на улицу. Отсюда все люди казались малюсенькими. У них крохотные мечты, микроскопические планы. Завтра суббота, выходной день. Кто-то поедет на пляж, кто-то — в парк. Они будут беззаботно сидеть на траве рядом с женами и смотреть, как резвятся детишки. Счастливчики!
Им не приходится жить в джунглях, где ценность человека определяется по его способности жить среди волков. Они не родились у отца, который мог любить только сына, похожего на него. Их не окружают люди, которые думают только о том, как бы припасть к источнику богатства. И любили они по велению чувств, а не по расчету.
У меня стало кисло во рту. Возможно, так оно и происходит внизу, но на самом деле я этого не знаю. И у меня нет особого желания это узнать. Мне нравится наверху.
Это все равно как быть в небе: рядом нет никого, кто бы говорил мне, что можно, а чего нельзя. В моем мире ты сам устанавливаешь правила. И всем приходится по ним жить, нравятся они им или нет. Это — пока ты наверху. А я собирался оставаться здесь долго. Так долго, чтобы, упоминая мое имя, люди знали, о ком говорят. Обо мне, а не о моем отце.
Резко отвернувшись от окна, я подошел к столу, взял свидетельства и просмотрел их. Они были подписаны правильно. Бернард Б. Норман.
Берни поднял глаза и попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось.
— Много лет назад, когда Берни Норманович открыл свой первый дешевый синематограф на Четвертой улице, никто и подумать не мог, что однажды он продаст свою компанию за три с половиной миллиона долларов.
Неожиданно мной овладело полное безразличие. Мне уже не было его жаль. Он обокрал компанию более чем на пятнадцать миллионов, оправдывая это только тем, что он когда-то ее основал.
— Наверное, это вам тоже потребуется, — сказал он, засовывая руку в карман и вытаскивая сложенный лист бумаги.
Это было заявление об отставке с поста президента компании и председателя совета директоров. Я не мог скрыть своего удивления.
— Что-нибудь еще от меня нужно?
— Нет, — ответил я.
— Не совсем, — мягко произнес он и направился к телефонному аппарату. — Оператор, это мистер Норман. Теперь можете соединить мистера Корда. — Он протянул мне телефонную трубку: — Вас.
Я взял ее и услышал:
— Вас вызывает Лос-Анджелес, мистер Корд.
Ожидая соединения, я поймал на себе хитрый взгляд Берни. Он подошел к двери и обернулся к племяннику:
— Идешь, Дэвид?
Вулф начал было вставать, но я повелительно сказал, прикрывая рукой трубку:
— Останься!
Дэвид взглянул на дядю, едва заметно качнул головой и вновь опустился в кресло.
— Почему я на что-то рассчитывал от моей плоти и крови? — вопросил Берни и ушел.
В трубке раздался женский голос, который показался мне смутно знакомым:
— Джонас Корд?
— Да, я. Кто это?
— Айлин Гайар. Я ведь день пытаюсь дозвониться до вас. Рина… Рина…
Ее голос сорвался. От зловещего предчувствия у меня похолодело сердце.
— Да, мисс Гайар? Так что насчет Рины?
— Она… она умирает, мистер Корд, — выдавила она сквозь рыдания. — И хочет вас видеть.
— Умирает?! — повторил я.
Я не мог этому поверить. Только не Рина. Она неистребима.
— Да, мистер Корд. Энцефалит. Поторопитесь. Врачи не знают, сколько она протянет. Она лежит в клинике Колтона в Санта-Монике. Я могу ей передать, что вы едете?
