— Затягивает, да, — деликатно комментирует он.
— Это у меня ужасная привычка. Простите.
— Ерунда. Вот, пожалуйста. — Он кладет книгу на подлокотник между ними. — Объяснить, что тут у них происходит?
— Нет, нет, не утруждайтесь. Мне надо работать.
— Вот поэтому меня и уволили, — шутит он. — Пока все работают, я читаю эту чертову Джейн Остин!
Уволили? До этого он не так ситуацию описывал.
— Хорошо, что вы можете шутить на эту тему.
— Это проще, когда у тебя есть новая работа.
— Да? Рада слышать.
— Благодарю. Да, прямо на следующий день после того, как меня выперли, я разговаривал со своим итальянским товарищем и он рассказал мне, что есть такое место. Похоже, мне повезло.
Эбби задумывается, сколько же Дэйву Беллингу лет. Примерно ее возраста? Чуть старше?
— О, смотрите, — замечает она, — несут первый обед.
— Первый обед?
— Да, на этом рейсе будет два обеда из-за разницы в часовых поясах.
— О, круто.
— Так и есть.
Они поедают пластмассовую курицу с резиновой морковью, закусывают какой-то розовой конфетой и отпускают язвительные замечания по поводу качества еды: так возмущаются унылыми самолетными обедами все пассажиры, уничтожая их тем не менее до крошки.
— Так, а почему вы летите в Атланту? — интересуется Эбби.
— Да просто хотел со своими повидаться, прежде чем на новую работу выходить.
— Значит, вы из тех краев?
— Да, из Джорджии. Небольшой городок под названием Оцилла.
— Хорошо там?
— Нормально. Но жить бы я там уже не смог. Я там вырос, и этого вполне достаточно. А вы? Вы откуда?
— Изначально из Рочестера, Нью-Йорк.
— Ага, значит, вы тоже «изначально». После чего бывает куча остановок.
— Ну, не так уж и много. Я училась в колледже в Бингемтоне, потом на год уехала за границу, в Милан, там познакомилась с мужем. То есть сейчас он мне уже не муж. Бывший. Но тогда-то он не был бывшим. Не знаю теперь, как его называть.
— Позвольте мне, как корректору, вас поправить: ваш будущий муж, впоследствии ставший бывшим, но на тот момент еще даже не настоящий.
Эбби смеется.
— Вы так бы и в газете написали?
— Теперь вам должно быть ясно, почему меня уволили.
Она улыбается.
— Так вот, я встретилась с этим, как его там, в Милане. Он там родился. Это был мой первый серьезный роман, я тогда была… — она смолкает.
— Были?..
— Ну не знаю, глупой, наверное. Ведь мне было всего двадцать три.
— Ну, тут уж грех жаловаться, вам ведь посчастливилось родить троих детей.
— Это верно. Я сама себе то же самое говорю.
— У меня детей нет, — рассказывает он. — Я хотел. Но моя жена — тогдашняя — не хотела. Как я ни уговаривал, она не соглашалась. Но вот представьте: разводимся мы году в девяносто шестом, потом она встречает какого-то парня и они заводят четверых! Так что, я думаю, она не просто не хотела детей. Она не хотела их от меня!
Эбби не отвечает.
— Что такое? — интересуется он.
— Да нет, ничего. Ничего. Просто задумалась, — отвечает она. — Похоже, что вы восприняли это мужественно. Ну, не упиваетесь жалостью к себе. Меня это восхищает.
Дэйв смущенно улыбается.
— Это не так.
— Нет, я серьезно.
Он снова принимается ковырять заусенец.
— Я уверен, что вы к собственному разводу так же относитесь.
— Вы не слышали, как я поносила своего бедного бывшего. Хотя он не бедный, ни в каком смысле. Богатенький подонок, на самом-то деле, простите за выражение.
— Почему подонок?
Эбби дернула головой, словно на нее летела пчела.
— Просто подонок. Не знаю. У нас был такой страстный роман — я так считала. А теперь мне кажется, что он просто хотел английский подучить.
— Да ну.
— Это не совсем шутка. Он ужасный англофил. Он настоял, чтобы мы назвали детишек традиционными английскими именами, по крайней мере он считал их традиционными.
— Это какими же?
— Генри, Эдит и Хильда.
— В духе Викторианской эпохи.
Она закрывает лицо руками.
— Знаю, знаю. Я так этого стесняюсь. Он заставил меня их так назвать! Честно. Я была молодой идиоткой. К тому же для итальянцев эти имена непроизносимы. Так что их миланские бабка с дедом — надо сказать, действительно хорошие люди — даже не могут как следует выговорить имена внуков. Смешно.
— А где сейчас этот ваш бывший муж?
— В Лондоне. Он был настолько влюблен в этот город, что переехал туда. Вроде как чтобы найти для всех нас достаточно большой дом. Я даже с работы ушла — я тогда была всего лишь помощником в бухгалтерии, все случилось еще до того, как я получила степень магистра. А потом он присылает мне письмо о том, что у него якобы «шалят нервы», что бы это ни означало. Разрыв тянулся долго, и выглядело все просто отвратительно. Прямо о своей новой подруге он мне так и не сказал. Он по-прежнему живет там. В Лондоне. С ней.
— Полагаю, какая-нибудь настоящая англичанка.
— Вообще-то, к моему огромному удивлению, она из Неаполя.
— Ох, — смеется Дэйв, — вот это он вам поднасрал.
Такое забавное выражение заставляет ее улыбнуться.
— Так я и подумала, — продолжает она. — Ну да бог с этим. Дэйв, надеюсь, вы не будете против, если я поинтересуюсь, сколько вам лет?
— Сорок пять. А вам?
— Сорок. Только исполнилось.
— Серьезно? — удивляется он. — Вы оказались моложе, чем я думал.
— Ох, спасибо большое.
— Нет, нет, я не в этом смысле. Я к тому, что вы занимаете такую ответственную должность. И у вас трое детей и все такое. Мне прямо стыдно.
В разговоре возникает пауза. Эбби сидит лицом к Дэйву и не может просто так отвернуться.
— Почитаем? — предлагает он, открывая книгу там, где они закончили.
— Спасибо за предложение, но давайте без меня. Мне надо поработать.
Она временами поглядывает на него. Они улыбаются друг другу, он помахивает книгой, спрашивая: «Не надумали?»
Через какое-то время она отрывается от работы, чтобы пошутить. Но Дэйв спит, на груди у него лежит раскрытая книга. Джейн Остин, думает она, какой мужик будет читать Остин? Он же не гей? Да не похоже. У нее мало знакомых южан. Эти его кваканье и робость для нее такая экзотика. Дитя природы.
А что, если он проснется и увидит, с каким вниманием она его разглядывает? Эбби продолжает изучать его краем глаза. Он вроде не особо высокий, хотя по сидячему человеку рост нелегко определить. Толстовка, джинсы, кроссовки. Свободная уличная одежда. Лежащая на книге рука небольшая, но грубая и сильная, ногти обкусаны, с заусенцами. Он должен быть не так прост, как кажется. Очевидно, он все еще страдает из-за развода. Но он об этом не говорит — не из тех, кто готов излить тебе все свое горе.
Дэйв поворачивается во сне, и его рука ложится на подлокотник между ними, касаясь ее локтя. Эбби не шевелится, решив не прерывать контакт, спустя какое-то время она снова начинает дышать.
Примерно через час он открывает глаза, моргает и зевает.
— Простите.
— За что? — шепчет она.
— Я, кажется, задремал на минуту, — тихо отвечает он. — Эй, а чего мы шепотом?
— Может потому, что свет выключили. — Она показывает в сторону туалета. — Простите, мне надо отойти на минуту.
— Господи, — говорит он, расстегивая ремень и вскакивая на ноги. — И вы ждали из-за меня?
— Да нет. Вовсе нет. — Эбби втягивает живот и выбирается в проход, достает из багажной полки сумку и направляется к туалету. Закрывшись, она изучает свое отражение в зеркале, хотя при таком освещении выглядит она не очень. «Бля, какая я страшная». Она достает из сумки шариковый дезодорант, проводит им под мышками. Потом открывает упаковку влажных салфеток, вытирает лицо и руки, замазывает кремом пятна на лице, рисует линию подводкой, другую — помадой. Или не надо. Она прижимает к губам бумажное полотенце, в последний раз смотрит на поцарапанное отражение, убирает со щеки ресницу. Поправляет бюстгальтер — он у нее на косточках, и одна из них неприятно давила, смотрит под рубашку: старый черный лифчик. Заглядывает в штаны: голубые бабушкины трусы. Отличное сочетание: сверху похоронное кружево, снизу парашют. Да не будь дурой — кому есть до этого дело. Еще одна освежающая салфетка. Готово.
Она возвращается.
Он подскакивает на ноги.
Эбби набирает полные легкие воздуха и проскальзывает обратно на свое место.
— Вы там душ принимали?
— Почему вы так думаете? Я что, так долго?
— Вы выглядите так бодро и все дела. Не знаю, как вам, девушкам, это удается. Я во время путешествий похож на старый башмак.
— У нас, женщин, свои секреты, — с гордостью объявляет она.
— Ну, — с энтузиазмом откликается он, — это же прекрасно.
Нет, не гей, думает она.
— Слушайте, мы же в самолете, — говорит Эбби, дотрагиваясь до его руки. — Никто не ждет, что вы будете выглядеть лучшим образом.
