Когда рефлексия совсем уж зверствовала, она показывала ужасное кино, в котором учитель интеллектуально быстро сдает, становится равнодушным и малоэмоциональным, так называемым «дефектным шизофреником», и заканчивает свою жизнь в отделении у Шостаковича. А Косулин иногда приносит ему дешевые сигареты.
К тринадцатому января уже невозможно праздновать. Наоборот, срочно необходимо начинать детокс, но уникальный русский праздник старого-нового времени требует от натур романтичных особого внимания. Косулин традиционно приглашал в этот день к себе коллег по работе. Поскольку обжорство в семье Косулиных считалось немодным, да и к концу каникул уже ничем не удивить, было решено приготовить легкий обед: фирменный семейный суп из креветок с оливками, запеченную нежирную телячью ногу, на сладкое – то, что гости принесут. Косулины всегда ответственно готовились к приему гостей, тщательно убирали в доме, покупали лучшие продукты, думали над сервировкой.
Пражская пауза Косулина удивительным образом подействовала на семейные отношения. Заставшая пустой дом Лида так испугалась, что брутальный король турецких батареек померк в ее глазах, вытесненный мятежным мужем. В семье начался новый цикл взаимного сближения и признания единства общей судьбы, что тайно радовало обоих. Супружеский секс опять стал волнующим событием, а вина Лиды и победа Косулина привнесли в него новые краски.
Однако Лида не находила удовольствия в общении с друзьями Косулина. В обществе психологов она всегда чувствовала себя лишней и глупой. Их язык казался ей странным, слова были русские, но употреблялись в непонятных смыслах. Они говорили откровенно о том, о чем обычные люди никогда не говорили. Они могли запросто говорить о сексе, смерти, чувстве зависти – о том, о чем Лида говорить не умела и не хотела учиться. Иногда ей казалось, что друзья мужа видят ее насквозь, а поскольку она их насквозь не видела, то к общению не стремилась. Тем более сейчас, когда хрупкий семейный мир только что чуть не рассыпался, как карточный домик. Выпив ритуальный бокал шампанского и получив заслуженные комплименты красивому столу, она сбежала к подружке.
К обеду собрались Шостакович, Паяц, Белла, Агния и близкий друг Косулина – Денис Себяка. Себяка в больнице не работал, трудясь на ниве родной сестры психиатрии – наркологии. Себяка больничный мир понимал хорошо, а еще лучше понимал самого Косулина.
Под суп выпили по рюмке водки, расслабились и разговорились. Вообще, психологи – народ такой – только дай поговорить. Между нами, даже шутка неприличная имеется, что психологи друг друга словами трахают. Мы с сестрой, правда, не можем подтвердить такой вид взаимодействия как единственно предпочитаемый, но уж точно гарантируем его высокую популярность в психологической среде.
Говорили о том о сем: о зарплате – низкой и почти у всех одинаковой, а потому спокойно обсуждаемой, о частной практике, о том, кто, где, чему собирается учиться. Психологи постоянно учатся: профессия заставляет быть в тонусе развития, а это требует регулярных вложений.
Под телятинку уровень искренности повысился, и заговорили о проблемах – личных и профессиональных. Агния рассказывала про суицидального пациента, который ее постоянно пугает. Это вызвало волну спокойной профессиональной злости: кто ж любит, когда ему все время грозят смертью? Стали вспоминать своих пациентов, делиться, как переживали напряжение и страх – придет ли на следующую сессию пациент или убьется и записку оставит с каким-нибудь неприятным содержанием. Кто-то рассказывал про свое маленькое кладбище, которое рано или поздно образуется у каждого клинициста.
Белла, смеясь, поведала жуткую историю про пациента, который был гомосексуалистом и не знал об этом. Намедни он с неподдельным ужасом прошептал ей доверительно, что у него болит попа, и, краснея, намекнул, что кто-то из пациентов ночью его изнасиловал. Она в глубине души ужаснулась и, заверив, что честь его будет отреставрирована, пошла жаловаться. Оказалось, что никто его не насиловал, а страдает он сенестопатиями, то есть достоверными телесными ощущениями того, что в реальности не происходит. Лечатся сенестопатии очень плохо. И однажды утром, пока персонал был на пятиминутке, этот пациент надел себе пакет на голову. Хотел умереть. Спас его другой пациент.
Все стали вспоминать сенестопатии из своей практики: огромного червя, от которого очень просила избавить одна из пациенток Шостаковича, суккубы и инкубы, каждую ночь донимающие сексом, пятеро псевдомладенцев в животе женщины и беременного мужчину и т. д.
От темы сенестопатий решили избавиться с помощью десерта – помогло. Разговор перешел с пациентов на жизни самих обедающих. Косулин долго молчал, всем подливая, и в итоге не выдержал:
– Я, наверное, уволюсь. Не могу больше.
Все загалдели. Разговоры об увольнении были типичными в больничной среде – текучка огромная, но некоторые не могли решиться годами. Косулин был настроен серьезно.
Себяка внимательно посмотрел на друга:
– Саш, неужели и ты сломался? Не может быть! Ты же кремень. Что за история?
Косулин рассказал всю историю с Новиковым в подробностях, и главное: каждый день бездействия его просто убивает, что ненависть его растет, и, если ничего не сделать, он точно заболеет, а так много злиться в его возрасте опасно – может и рак развиться. Или сойдет с ума и подложит в больницу бомбу. А поскольку суицидальное поведение не в его вкусе, то только месть и окончательная реабилитация Новикова принесет ему удовлетворение.
Себяка поинтересовался:
– А ты не думал, что он и шизофреник, и педофил, а даже если и не педофил, то шизофреник. К детям-то, может, не надо его, мало ли что?
Паяц поддакнул:
– Я ему всегда говорил, что не стоит так доверять ему. Пациенты всегда врут!
– Даже если он и шизофреник, это ничего не меняет. Полечится и пусть живет дальше, зачем же его уничтожать? Чтобы нам с тобой потом всегда работа была? Или больница без дела не простаивала? Так желающие найдутся и без него, свято место пусто не бывает.
Себяка, бывший психоаналитиком по зову сердца, начал поэтично рассказывать про член отца, которым вознамерился стать Косулин, дабы победить плохую мать – психиатрию. Все поржали.
– Может, я и член отца, трагедии в этом не вижу. По-своему даже приятно. Но чего мы все терпим да терпим? Нас учат уважительному отношению к пациентам, а на деле пациент – мелкий гвоздик в большой машине. И наше отношение мы смело можем засунуть себе в задницу, и это будет не сенестопатия, а самый что ни на есть профессионализм в жопе. Меня больше всего поражает, что врачи, когда сами в больницу попадают, очень возмущаются. Почему мы так не любим друг друга? – вдруг погрустнел Косулин.
– Саш, так это же основной вопрос русской революции: почему мы друг друга совсем не хотим любить? – Агния, активный участник протестного движения, знала, о чем говорит.
– Господи, да чего тут непонятного, все хотят любви, очень хотят, но не умеют и боятся любви хуже черта. А ненавидеть легче, привычнее, опыта больше, – сказала Белла.
– Я вам как специалист по подведению итогов скажу, – начал Шостакович. – Мы просто вырождаемся и не хотим жить вместе как биологическая популяция. Нас, жителей всея Руси, Господь послал на три буквы, и мы радостно пошли. Вроде был момент, помните, в начале перестройки… каяться начали, осмыслять без истерики и трибунала, что это было в последние семьдесят лет с нами, но процесс быстро свернул на продажу родины, и никто не успел ничего понять и ни о чем договориться. Ни прощения толком попросить, ни простить. Так и ходим до сих пор, боимся друг друга.
Ведь если свою семью знает кто в трех поколениях – это уже удача, порода, аристократы! А те, кто на прием приходит, толком не знают ни национальности, ни истории семьи. Ничего про себя не понимают и понимать не хотят! Нам всем на семейную психотерапию надо, копать, копать, кто мы такие, раскапывать!
Представляете, недавно на группе потрясающий случай был: народ выяснять начал, а чего это в группе так много агрессии, чего все злые такие и бить морду готовы по первому зову. Копали и накопали: в группе были и внуки энкавэдэшников, и репрессированные, и чистых кровей графиня затесалась, и честные коммунисты, представляете? И все без осознания.
Расщепляться-то мы умеем. На первый-второй рассчитаться – это в крови: красные против белых, болотные против поклонных, и все так страстно, без башки. Потому что внутри любовь и ужас. И если ты меня не полюбишь, как я хочу, то я тебя уничтожу. Когда старушечьи истории слушаешь годами – сразу понимаешь: кого ругают, того и любят больше всех.
Косулин, подняв бровь, уточнил у Пашки:
– Ты хочешь сказать, что Путина болотные на самом деле очень любят? Жить без него не могут?
– Конечно! Да! На самом деле – да! Его поимели, как всех царей имеют. Сначала сказали: Царь, ты лучший, ты супергерой – давай вперед, измени, наконец, что-нибудь. Сделай нас счастливыми европейцами! А мы пока займемся своими делами, в основном продажей родины. Ну а теперь нормальная фаза разочарования, но тоже божественная – ты плохой супергерой, ты Мистер Зло, ты опять должен решить все наши проблемы. Манихейский бред в масштабах страны! Вот что меня бесит, так это примитивный Восток в голове наших интеллектуалов: они реально верят, что все зависит от царей. В пример Сталина приводят – мол, умер, и репрессии кончились. Как будто Сталин лично миллионами доносы на соседа писал и лично каждого гнобил в ГУЛаге. Да любой шахтер и то реальней мыслит: он знает, что всех в итоге переживет. Для него Путин – Вовка, а не Мистер Зло. Он просто человек, обыкновенный царь! Вот вы, если вас так обижать будут, вы что сделаете? На х… пошлете, правильно? Глупые интеллектуалы, ничего не понимающие в человеческих отношениях, верят в идеальное как дебилы, реальности видеть не хотят, все рай на земле ищут – дебилы, честное слово! А от поиска рая всегда одни проблемы!
