— Думаю, я выдержу, — сказала я, натягивая белую хлопковую пижаму. — В конце концов, они же просто дети.
Я видела, что удивила его.
— Мисс Голландский Очиститель. — Он любил меня так называть. Эрнест посмотрел на меня с улыбкой, а потом рухнул на кровать и вытянулся во весь рост. — Я бы хотел, чтобы у меня была хоть какая-то поблажка, раз уж я их отец.
Я выключила свет и легла рядом с ним, отбросив простыни.
— Нет, так не бывает.
— Вот что я тебе скажу: я лучше сплю, когда они рядом. Даже если я не слышу их дыхания, я знаю, что оно теплое, ровное и спокойное. Так они засыпают. Они еще не сделали ничего дурного в жизни.
— Я надеюсь, что они будут часто сюда приезжать. Мальчики приносят с собой жизнь.
Мы долго лежали неподвижно — так долго, что я решила, что Эрнест заснул. Затем, понизив голос почти до шепота, он сказал:
— Я хотел бы иметь дочь.
Он застал меня врасплох. Я почувствовала, как мой пульс участился.
— Правда?
— Да. От тебя. Я хочу, чтобы у нас был ребенок.
В один момент я ощутила бурю эмоций: радостное возбуждение и ужас одновременно, а также все то, что между ними. Я была рада, что мы были в темноте и он не мог прочитать все по моим глазам.
— Ты действительно думаешь, что мы к этому готовы? Мы еще даже не женаты.
— Свадьба сейчас — это просто формальность, согласна? Мы вместе, и только это имеет значение. И в любом случае никто никогда не готов к ребенку. Мне это стало ясно еще в Париже с Бамби. Я просто сходил с ума и продолжал думать о том, что теряю, вместо того чтобы представлять, каким он вырастет замечательным человеком и невероятной личностью. И даже не представлял, сколько он принесет в мою жизнь.
— Тебе кажется, что чего-то не хватает, раз у тебя нет дочери? Ты об этом?
— Отчасти. — Он передвинулся на свою половину кровати и тяжело вздохнул. — Я просто хочу, чтобы у нас с тобой был ребенок. И я не понимаю почему, но я постоянно думаю о дочке. Иногда она кажется мне такой ясной и реальной, что я почти верю, что она уже у нас есть. — Он с трудом сглотнул, его голос сел от эмоций. — У нее твои волосы и твои глаза, и все хорошее в ней от тебя.
— А что в ней будет от тебя?
— Немного, пока она не подрастет. Тогда она научится рыбачить, плавать и ходить под парусом, как ее братья. Наша девочка рано научится плавать, будет как маленькая выдрочка, с веснушками от солнца.
От его слов во мне пробуждались чувства, к которым я была не готова.
Чем больше он говорил, тем отчетливее я начинала ее представлять, эту маленькую сияющую сущность дочери, золотой листочек, дрожащий в луче солнечного света.
— Выдра с двумя родителями-зайцами?
— Именно так, — сказал он. — Она будет читать по три книги до завтрака, как Мышонок, будет забавной, как Гиги, порядочной и доброй, как Бамби. В ней будем все мы.
— Ну, она просто прелесть. Как такую не захотеть? — Я замолчала, стараясь успокоиться. Мы так далеко зашли за один этот разговор, что мне нужно было время все обдумать. — Может быть, после того, как мы поженимся?
— Конечно, если для тебя важно, чтобы все было как у всех.
— Я не вынесу еще один скандал, а тебе нужно закончить книгу. Мы поймем, когда придет время.
— Мы будем так счастливы, — сказал он, прижимаясь ко мне. — Кто мог такое предсказать еще тогда, в Испании? Даже мы не могли.
— Никто, — тихо ответила я. — Точно не мы.
Глава 48
Был ясный, погожий день — день парящих фрегатов [17], плоских ватных облаков и томного, бездонного солнца. «Пилар», раскачиваясь на легком ветру, стояла на привязи в одной из наших любимых маленьких бухточек. Мы с Эрнестом остались на палубе, а мальчики взяли лодку и отправились на риф ловить рыбу с Бамби, который только вчера прибыл на остров. Он провел часть каникул с Хэдли и Полом в Майами, поэтому был уже достаточно загорелым, с взъерошенными светлыми волосами, точеными плечами и лицом, которое было настолько прекрасным, что напоминало об Ахилле или Аполлоне — лучших красавцах Олимпа.
Ему уже исполнилось шестнадцать, и он был безгранично предан своим братьям. Они плавали вдоль подветренной стороны рифа, плотно прижав к лицу маски для подводного плавания. Их легкие, деревянные гарпуны покачивались на медленных волнах. Стояла очень хорошая погода. Мальчики двигали своими длинными ногами и босыми ступнями.
Всем троим было невероятно комфортно в воде, но вокруг, прямо за маленькой полоской рифа, был безбрежный океан, таящий многочисленные опасности.
Я прикрыла солнцезащитные очки рукой, чтобы лучше видеть мальчиков.
— Думаешь, с ними все в порядке?
— Конечно, — ответил Эрнест. — Они с Бамби и знают, что нужно держаться вместе.
— Они, похоже, даже не боятся.
— Мышонок точно нет, вода — его стихия. Но Гиги знает об опасностях, которые могут поджидать по ту сторону рифа, и боится их. Ему не хотелось бы, чтобы его братья узнали об этом: с ними ему очень хочется казаться храбрее, чем он есть на самом деле.
Эрнест сходил вниз и вернулся с двумя высокими стаканами рома с кокосовой водой, колотым льдом и ломтиками лайма. Напиток был прохладным и очень вкусным, а лайм пощипывал язык, но я все равно не могла перестать переживать за мальчиков.
— Как ты думаешь, там их правда может поджидать какая-нибудь неведомая тварь?
— Вполне возможно. Прилив начался.
— По крайней мере, вода чистая. — Я стояла и смотрела на мальчиков, держа стакан в руке. Лодка раскачивалась подо мной. Я могла видеть форму рифа и то, как прилив кипит вокруг темных зубцов кораллов. Патрик поймал большого протоптера, Бамби остановился, чтобы помочь ему снять рыбу с наконечника гарпуна. Они оба смеялись, закидывая добычу в лодку, но теперь в воде должна была остаться кровь. Я повернулась к Эрнесту и предложила: — Возможно, нам лучше быть рядом с ними?
Он с любопытством взглянул на меня.
— Наверное, это хорошо, что ты так беспокоишься о них.
— Думаешь? Очень трудно заботиться о других. В итоге ты постоянно беспокоишься и чувствуешь себя беспомощным, мечтая, чтобы они жили вечно. А это все равно невозможно.
— Это и есть любовь для тебя. — Эрнест щурился от солнца, поднимая лебедкой якорь. Взобравшись на мостик, он завел маленький двигатель и увел судно вперед так, что мы едва не коснулись носом шлюпки, а левым бортом «Пилар» — рифа, и все же сумели остановиться не слишком близко к нему. Все это время я не сводила глаз с мальчиков, думая, что Эрнест, скорее всего, прав: по своей природе любовь всегда связана с риском. Но это совсем не значит, что все будет просто.
— Так лучше? — спросил он, когда, опустив якорь, снова подошел ко мне.
— Отсюда все видно. Спасибо.
Эрнест обнял меня, положив подбородок на мое плечо.
— Да, мамочка. Теперь все видно.
Мальчики без устали проплавали весь день и наловили много рыбы, которую мы приготовили сразу же, как вернулись в Финку. Рабирубия, протоптеры, бериксы — все, что наловили, они почистили сами, даже Гиги помогал потрошить и разделывал рыбу с точностью хирурга. Мы съели ее с беконом, луком и ломтиками испанского сыра, который Эрнест всегда держал в холодильнике. Рене приготовил прекрасный салат из помидоров и яблочный пирог, посыпанный сахаром и украшенный ложкой мягкого домашнего мороженого. Это был настоящий пир, достойное завершение нашего дня. Потом мы долго сидели за столом, освещенным свечами, как будто это было Рождество, а мальчики рассказывали мне свои любимые истории.
Патрик и Гиги больше всего любили рассказывать о летних каникулах в Вайоминге и о «Л-Бар-Т». Мальчики хвалились, как однажды увидели черного медведя, который напугал всех лошадей. У Эрнеста была самая пугливая лошадь, поэтому она отшвырнула его к ограде, о которую он сильно порезал лоб. Они поделились множеством историй, большая часть которых была о шрамах, падениях и царапинах, полученных вместе или по отдельности. Гиги говорил громче всех, выдавая множество деталей, как прирожденный рассказчик. Я чувствовала, что для него было важно говорить о каникулах, проведенных с семьей. Многие из них он проводил со своей няней в Ки-Уэсте, в доме на Уайтхед-стрит, или с ее семьей в Сиракузах в Нью-Йорке, пока не стал достаточно взрослым, чтобы отправиться в дорогу одному.
