— Э, Милутин, деньги не пахнут! — сказал печатник. — А он, видно, денежки любит!..
— Это хорошо! — согласился Милутин. — Но если пристав хоть мизинцем шевельнет, раздавлю его, как таракана…
Эти небрежно брошенные слова были полны такой спокойной уверенности, что все вздрогнули.
— Этого не будет! — сурово возразил печатник.
— А что? Сдаться ему, что ли?
— Не будет этого! — решительно повторил печатник.
— Да тише вы! — сказал студент.
Милутин положил руки на стол.
— Надо решить, кто у нас отвечает за все, — сухо произнес он.
— Ты отвечаешь! — со вздохом сказал печатник. — Ты!.. Но мы не анархисты, мы не должны запугивать народ террористическими выходками…
В зал вошел маленький босой мальчонка с худеньким личиком. В одной руке у него была связка ставрид, нанизанных сквозь рты и жабры на веревку. На согнутом пальце другой руки он держал полукилограммовую камбалу, плоскую и грязную, как тряпка. Ставриды были еще совсем мокрые, и солнечные лучи, врывавшиеся в дверь, сверкали на их спинках нежными серебристо-зелеными бликами.
Мальчонка посмотрел по сторонам и, увидев незнакомых людей, подошел к столику.
— Свежая рыба! — сказал он, вопросительно глядя в глаза сидящим.
— Не нужно, — с раздражением отмахнулся коренастый.
— Дешево отдам, — умоляюще сказал мальчик. — За связку три лева, а за…
— Не надо нам, мальчик, — словно извиняясь, сказал Милутин и погладил мальчика по голове. — Вечером уезжаем, куда нам ее девать?
Мальчик вздохнул и пошел прочь. Оказывается, гораздо легче поймать рыбу, чем продать!
Студент посмотрел на худенькую шею, на хилые, костлявые плечи мальчика и вдруг крикнул:
— Эй, парнишка!
Мальчик быстро обернулся. В его взгляде мелькнула надежда. Студент вынул из кармана никелевую монету в пять левов и протянул ему.
— Возьми! — сказал он. — Возьми и купи себе чего-нибудь вкусного…
— А рыбу берешь? — с радостью спросил мальчик.
— Не надо! Это тебе на угощение!
Мальчик посмотрел на сидевших, весело подмигнул им и выбежал на улицу.
— Пора идти! — сказал Милутин. — Время не ждет…
— Да, — кивнул печатник. — Лучше всего найти пристава сейчас, пока он не вернулся в участок…
— А Вацлав? — спросил студент.
— Вацлав не пойдет с нами, — решительно сказал Милутин.
— Как же мы впишем его в пропуск?
— Не будем его вписывать! — ответил Милутин. — Как-нибудь договоримся с твоим капитаном…
— А если не договоримся? — с сомнением спросил печатник.
— Договоримся!.. У Вацлава чешский паспорт, с ним дело проще.
У Вацлава действительно был фальшивый чехословацкий паспорт, по которому он значился преподавателем археологии Пражского университета. Этот паспорт в сочетании с удивительно наивной внешностью отводил от него подозрения.
— Хорошо! — согласился печатник. — Пусть будет так!
Словак понял, что говорят о нем, и вопросительно посмотрел на товарищей.
— Вацлав, подожди нас здесь! — по-русски обратился к нему студент. — Мы скоро вернемся!..
— Здесь? — уныло спросил Вацлав.
— Можешь прогуляться по городу… Но через полчаса ты должен быть здесь.
— Скажи ему, — напомнил Милутин, — что если что-нибудь случится, пусть немедленно возвращается в Варну… Там он свяжется со Струмским, и тот позаботится о нем…
Студент перевел. Вацлав спокойно выслушал и слегка кивнул головой. Все четверо встали. Студент улыбнулся словаку.
— Мы вернемся, — сказал он. — Ничего не случится…
— Знаю! — улыбнулся в ответ и словак. — Ничего не случится…
Вацлав остался в ресторане. Вокруг было все так же тихо; буфетчик по-прежнему дремал за стойкой. Диковинная красная рыба продолжала вращаться на бечевке, и Вацлав вдруг понял, что эта рыба навсегда сохранится у него в памяти. Такие вот мелкие детали иной раз остаются на всю жизнь, а важные, решительные моменты забываются.
Вацлаву припомнилось одно из таких далеких впечатлений раннего детства. Ему было года три. Какая-то огромная лошадь упала на улице. Вокруг нее столпились люди, одни молча смотрели, засунув руки в карманы, другие пытались ее поднять.
Вацлав и сейчас помнил печальные глаза лошади, ее вытянутую в мучительном напряжении шею. Запомнились и серое небо, и потемневшие крыши, и невеселые, унылые лица людей. Тогда впервые его детской души коснулась печаль — предвестник человеческой скорби. Это далекое воспоминание не умирало в душе и не могло умереть. Оно редко навещало его, но раз или два в год всплывало в памяти. Картина поблекла, очертания стали расплывчатыми; была лошадь черная или белая, этого он уже не помнил. Воспоминание сохранилось, как потемневшая от времени гравюра, которая из сознания не исчезает, но все реже и реже привлекает к себе взгляд. И — странное дело! — сквозь темный налет и пятна времени все отчетливее проступали печальные глаза лошади, все более невеселыми становились лица людей…
Вацлав посидел в ресторане еще несколько минут и вышел на улицу.
4
Пристав сидел в казино и внимательно рассматривал кружку с пивом. Краска на столиках еще не просохла, и он старался не касаться липкой кромки.
Пристав уже второй год служил в городке, но никто не видел его в помятой или несвежей форме. И сейчас его китель сиял крахмальной белизной, а синие форменные брюки были словно только что из-под утюга. Рядом на стуле лежали на газете его перчатки.
Он пил пиво медленно, с расстановкой, ибо это была его вторая и предпоследняя кружка в этот день. Прошлым летом буфетчик из местных греков не вел счета кружкам и даже не позволял приставу расплачиваться. Теперь же новый буфетчик, кряжистый, как дуб, бритоголовый софиец, смотрел на пристава свысока и получал с него все до последнего лева. Пристав следил за ним в оба, но вот уже две недели не мог придраться, чтобы вызвать буфетчика в участок.
Казино стояло на высокой естественной террасе на берегу моря. Тыльной стороной оно выходило на сплошь заросшие бурьяном и диким кустарником развалины древней византийской церкви, под красивой античной аркой которой примостился со своей жаровней кебапчия[2]. Впереди расстилался залив, а с самого высокого места, с эстрады для музыкантов, виднелось и открытое море.
В казино стояла немая тишина; кроме пристава, там никого не было. Неторопливо, маленькими глотками цедил он пиво, делая вид, что вовсе не изнывает от скуки.
Время близилось к пяти. Каботажный пароходик уже отчалил, и последние провожающие давно разбрелись по узким улочкам городка. Над морем кружили чайки и садились на вытащенные из воды ветхие прогнившие сети. По мелководью юрко сновал нырок. Худой, костлявый мальчишка в мокрых, обвисших трусиках бросал в него камешками. Нырок исчезал под водой, потом как ни в чем не бывало всплывал неподалеку, невозмутимый и спокойный.
Залив словно замер. На его гладкой как зеркало поверхности отчетливо отражались древние крепостные стены, мачты парусников, осмоленные деревянные причалы пристани. Песчаные дюны на той стороне совсем уже потемнели. В убаюкивающей тишине угасающего летнего дня лишь ветряная мельница на перешейке лениво размахивала своими крыльями, и приставу казалось, что он слышит их дребезжащий, старческий скрип.
Он допил пиво и собрался было спросить счет, когда в зал вошли четверо мужчин. Пристав сразу догадался, что они ищут его, потому что они направились к его столику. Старший из них, рослый мужчина с усами, выглядел спокойным и уверенным; в глазах его читалось плохо скрытое насмешливое любопытство. Лица двух других были самыми заурядными, но во взгляде четвертого — коренастого, с грубыми чертами лица — пристав уловил чуть ли не затаенную ненависть. Что им надо от него? Смутное беспокойство коснулось души пристава, но тотчас исчезло.
Незнакомцы приблизились. Младший из них сказал спокойно:
— Господин начальник, сегодня мы уезжаем в Созополь. Будьте любезны выдать нам пропуск…
Пристав снова насторожился. Гладко, без запинки высказанная просьба, очевидно, была обдумана заранее.
— На чем едете? — небрежно спросил он.
— На моторке Адамаки…
— Предъявите ваши удостоверения, — сказал пристав.
Все четверо полезли в карманы. Пристав собрал удостоверения и начал, не торопясь, просматривать их. Одно удостоверение было фальшивым — он понял это с первого взгляда. Возможно, что и остальные фальшивые? Пока он медлил с проверкой, мозг его работал лихорадочно. Конечно, можно сказать, что у него нет при себе бланков, и пригласить их в участок. Там будет проще простого арестовать их. Но можно и иначе: выдать пропуска, а задержать их уже на пристани. Одно ясно: сейчас он один против четверых, а это кое к чему обязывает.
