– Мур-р-р… – спохватилась она.
– Что пишешь?
Он любил её картины. В них всегда было столько жизни! И столько света, и столько правды…
– Не хочу говорить. Увидишь. Но…
– Это дорога?
– Да, она будет делить картину на две части: и по цвету, и по свету, и по смыслу. Добро и зло. Понимаешь? Хорошее и плохое.
– Понимаю. А что на дороге?
– Пока не знаю. Это не важно.
Она приготовила его любимый яблочный пирог. Она привезла с собой муку и всё необходимое для пирога. Он не мог прожить без него даже несколько дней.
Он говорил, что на самом деле не мог прожить несколько дней не без пирога, а без неё. Она ему верила. Потому что это была правда.
Она накрыла стол на улице. Он откупорил бутылку вина.
Волны играли друг с другом, и было так уютно сидеть и наблюдать за ними.
Они сидели, взявшись за руки.
Конечно, после того, как пирог был доеден до последней крошки.
– Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи, любимый. Мур-р-р…
Она не могла спать, если не слышала рядом его дыхания. Совсем рядом. Настолько, что их дыхания могли обниматься друг с другом и становиться единым целым.
Когда он ушёл на рыбалку, она вернулась к мольберту.
Картина была почти дописана. Вся её правая часть была выполнена в светлых тонах, солнце грело невиданных расцветок цветы, животные улыбались друг другу. Нижняя часть картины была очень тёмной. В ней еле-еле угадывались очертания людей, и выражения их лиц были или зловещими, или обречёнными.
Она смотрела на дорогу, разделяющую эти два мира, и понимала, что нужна последняя деталь.
Образы носились в голове неясными видениями.
Решение пришло в одну секунду.
Перевёрнутая машина на обочине. Да. Надо прописать её получше. Это должно быть центральное место во всей композиции.
Очень хорошо.
Она откинулась назад, сощурила глаза.
Окунула тонкую кисть в красную краску. Красным должно быть платье на этой фигуре, лежащей рядом с машиной. Непременно красным.
– Что это? – Голос за спиной прозвучал неожиданно.
Она как будто проснулась.
– Я закончила, – улыбнулась она, ожидая поцелуя.
– Что ты написала? Аварию?
Она взглянула на лицо своего мужа и тихонько ахнула.
Как же она забыла?! Как она не подумала?! Конечно, ему было больно смотреть на эту картину.
– Прости, я не подумала, я так увлеклась…
Она обняла его и сильно прижала к себе. Так, как прижимают маленьких детей, когда они плачут во сне.
– Почему ты написала красное платье?
– Красное? Мне нужно было здесь цветовое пятно.
– Она была в красном костюме. В тот день… – сказал он, с трудом подбирая слова.
Она обнимала его все крепче.
– Прости, прости меня, я не знаю, как это получилось…
Он осторожно отодвинул её.
– Пойдём спать. Ты ни в чём не виновата.
Он поднялся в спальню.
– Знаешь, это, наверное, самая сильная твоя работа.
Её глаза вспыхнули. Она почувствовала, что краснеет. От удовольствия.
– Знаешь, мне тоже так кажется. Спасибо!
Она заснула в его объятиях совершенно счастливая.
Он заботливо скинул прядку волос с её лица и бросил взгляд на фотографию, которая стояла на тумбочке с его стороны кровати, фотографию его покойной жены.
«Спокойной ночи», – прошептали его губы.
Она пробормотала что-то спросонья. Он поцеловал её в лоб.
Весь следующий день она порхала как птичка при первых солнечных лучах. Он говорил, что она теперь не кошечка, а бабочка. Она шутливо бросалась на него с кулаками, кричала, что она кошечка, просила поцеловать в шейку и потом довольно говорила: «Мур-р-р».
Они целый день купались.
Они валялись на песке по пояс в воде и представляли себя привязанными. Как будто это такая казнь: они лежат прикованные и ждут, когда начнётся прилив. Тогда они захлебнутся.
– Начинается прилив… – говорила она нарочито трагически.
Их переворачивала набежавшая волна, и они хохотали, и брызгались, и догоняли друг друга на этом безлюдном песчаном пляже.
Вечером не удался пирог.
– Ты влюбилась?
– Что, неужели пересолила?
– Ага. – Он пытался скрыть разочарование.
Но она расстроилась ещё больше. Из-за него.
– Ужас! Никогда в жизни ничего не пересаливала. И уж тем более пирог!
– Мой любимый пирог…
Неизвестно, кто был расстроен больше.
– Какая я ужасная, испортила нам вечер!
– Да ладно, разве в пироге дело?
Он хотел её подбодрить.
– Конечно в пироге! Что сделать, чтобы тебя развеселить?
– Да я и так весёлый!
Они так хотели поддержать друг друга, что решили отправиться в город. Пробовать местные десерты.
Просто ради разнообразия.
Она вела машину, он целовал её в шею, и она говорила:
– Мур-р-р…
Весь следующий день она работала.
Она переставила мольберт ближе к окну и писала море. Под лучами солнца. Небольшая лодка, на которой кто-то вышел в море под флагом любви. И чайки окружили эту лодку, составив над ней знак всех влюблённых – сердце.
Это были, наверное, рыбаки. Два влюблённых рыбака. Он и Она.
От картины шло такое тепло и такая энергия, что она даже позавидовала своим персонажам. Им явно было так хорошо вместе!
– Тебе нравится, дорогой? – Она стояла с чашкой чая, слегка отойдя от мольберта, и, щурясь, любовалась своей работой. – В этом домике мне всё время хочется писать.
Он задумчиво разглядывал картину.
– Чайки, которые выстроились над лодкой в форме сердца? – медленно спросил он.
– Да. – Она улыбнулась. – Очень символично. Хотя так не бывает.
– Бывает. – Он отвернулся.
– Бывает? Любимый, да ты романтик!
Он быстро поднялся на второй этаж.
– Ты куда? Что-нибудь не так? – удивилась она.
– Мне надо проверить свою почту, – донёсся до неё его голос сверху.
Вечером подгорел пирог.
– Да что же такое? – возмущалась она, сидя за вечерним чаем на открытой террасе.
– Не знаю… – рассеянно ответил он.
– Любимый, все не так серьёзно. Может быть, просто это знак?
– Знак? – переспросил он насторожённо.
– Знак! Что нам пора немного похудеть!…
Она села к нему на колени, и они молча смотрели в тёмную даль моря. Кошку она увидела первой.
– Смотри! – воскликнула она. – К нам пришла кошка! Какая хорошенькая!
Они взяли её на руки, и кошка уютно свернулась клубком. Так, как будто всю свою жизнь провела именно на этом диване.
– Давай оставим кошку себе, – попросила она. – Когда нам хорошо, хорошо должно быть всем.
– Давай. – Он пожал плечами.
Его погибшая жена хотела завести кошку. Не успела. Она хотела назвать её Клеопатрой.
Они не поехали в город. Они легли спать. Их тела дышали друг другом, и это была одна из тех ночей, ради которых существует любовь.
Утром они взяли корзинку и пошли по берегу моря на рынок.
Их запасы пополнились фруктами, зеленью, рыбой и, конечно, мелкой рыбёшкой для нового члена семьи – кошки.
До выставки оставалось не так много. Она села работать.
Он устроился в гамаке с книгой.
Последнее время ей не надо было продумывать композиции заранее. Вдохновение само водило её кисти по холсту.
Она начала большую работу.
Он иногда стоял за её спиной.
– Что ты пишешь?
– Не знаю… не скажу…
Вечером он устроил ей сюрприз. Сам приготовил ужин и накрыл на стол. Зажёг свечи.
Она, поддерживая его настроение, надела чёрное платье. Она вышла из спальни, он стоял внизу, галантно выставив локоть, ожидая её, чтобы проводить к столу.
Она спускалась медленно, манерно, как королева спускается к подданным.
Кошка совершенно неожиданно оказалась у неё под ногами. Она споткнулась, полетела вниз, ударяясь о ступени то головой, то руками.
Он испугался больше, чем она. Он отнёс её в кровать.
Она отказалась от доктора.
– Ничего страшного, – сказала она, – только синяки. Но ты ведь из-за них меня не разлюбишь?
Он кормил её ужином прямо в постели. Фруктами. Потому что рыбу съела кошка. Когда она узнала об этом, она улыбнулась.
– Теперь у нас есть кошка. Теперь надо держать ухо востро.
Она плохо спала. Стонала и ворочалась. Но утром сразу принялась за работу.
Через несколько дней картина была закончена.
– Дорогой, прости, за этой работой я совсем не уделяла тебе внимания!
Её муж ходил мрачный и молчаливый. Иногда он подолгу наблюдал, как она пишет.
В этот раз она изобразила тихий европейский городок. Открытое кафе-шантан, пару за круглым столиком и бродячий цирк на переднем плане. Маленькая девочка жонглирует горящими булавами, а обезьянка, почему-то в костюме спайдермена, протягивает лапу за вознаграждением.
– Не знаю, при чём тут костюм спайдермена? – смеялась она – Совершенно не в жанре. Но мне так захотелось написать его!
Он заболел. Ангина. Он не мог разговаривать. Он боялся заразить её.
Он переехал жить в кабинет.
Он попросил перенести ему её последние работы.
