НЕ УСПЕЛ Спенсер Кларк убедить министра финансов отказаться от услуг частных компаний по производству банкнот, как к нему явился амбициозный изобретатель с предложением нового сорта бумаги для купюр, призванной остановить фальшивомонетчиков. Изобретателем был ничтожный банкрот по имени Стюарт Гвинн, а его бумага оказалась удивительно жесткой и блестящей, какую никто прежде не изготовлял. Еще она была очень дешевой, произведена на обычной мельнице и окончательно обработана в величайшем секрете самим Стюартом Гвинном. Он называл ее «мембранной бумагой», но затем отдал предпочтение «национальной бумаге» — после того как получил контракт и не без размаха обосновался в здании Казначейства в качестве «добровольного инженера-консультанта и химика Национального бюро денежных знаков». «Добровольный» означало, что он не получал жалованья, сохраняя «свободу перемещаться, как мне заблагорассудится, вместе с моими помощниками и производственным персоналом». Прибыль он извлекал из контракта на поставки мембранной бумаги.
Кларк был в восторге от своей новой находки и ожидаемо оскорбился, когда узнал о прибытии детектива Бейкера с особыми инструкциями расследовать личность и деятельность Гвинна. Он указал на то, что изобретатель не является сотрудником Казначейства, но работал в здании министерства с соблюдением всех предосторожностей для секретной финальной обработки бумаги собственного изобретения. Его владения были столь надежно защищены, а секрет держался в такой тайне, что даже ревизор денежных знаков не имел права к нему заглядывать. Стоя с Бейкером перед запертыми дверями лаборатории Гвинна, Кларк сообщил разъяренному детективу, что впустить того внутрь представляется решительно невозможным.
Но Бейкер не даром ел свой хлеб детектива. Дернув дверь примыкавшей к комнате котельной, он устремился к противоположной стене и оказался внутри неприступной твердыни Гвинна. Мастерская была завалена бумагой и полна людей, снующих туда-сюда сквозь главный вход на другом конце помещения. Двери были распахнуты во двор, где рабочие перекладывали мостовую. Молодой жизнерадостный сотрудник, который, похоже, был оставлен за старшего, встретил Бейкера без малейшего удивления или тревоги, с готовностью ответил на его короткие вопросы. Каким образом, например, он обеспечивает то, чтобы все эти люди не стащили бумагу?
— Никак, за исключением того, что ночью мы пересчитываем листы.
В ответ Бейкер распорядился очистить от посторонних и запереть помещение.
Еще больше сюрпризов поджидало следователя, когда он начал обыск в печатных цехах. Замечательная мембранная бумага мистера Гвинна стала сюрпризом для искушенных печатников, работавших с роликовыми прессами. Чтобы получить хороший оттиск и облегчить прохождение через ролики, обычную бумагу для изготовления денежных знаков сперва смачивали; это не научный метод, но опытному печатнику было известно, как должна вести себя бумага, попав на печатный станок. Новая мембранная бумага, по словам изобретателя, в смачивании не нуждалась. На деле она просто его не выдерживала — при малейшем попадании влаги безнадежно сморщивалась. С другой стороны, в сухом виде она была такой плотной и глянцевой, что не впитывала типографскую краску, и изображение размазывалось. Печатники пребывали в растерянности, но Кларк и Гвинн усматривали в капризности бумаги решающую гарантию надежности: если с ней не могли ничего сделать казенные печатники, не смогут и фальшивомонетчики. А пока нужно придумать новый тип печатного пресса.
Сухая печать была философским камнем типографского ремесла. Его годами безуспешно искали в Европе и Америке: метод печати, который сделал бы ненужным предварительное смачивание бумаги. К крайнему изумлению Бейкера, неизвестный изобретатель и государственный чиновник относительно невысокого ранга сочли разгар безнадежно затянувшейся войны благоприятным моментом возобновить поиски святого Грааля печатного дела. Бейкера поддержал новый союзник, Чарльз Нил — смущенный и подавленный главный печатник Бюро.
Когда весной 1863 года Гвинна приняли на должность, Нил покрывал острую потребность Союза в наличных деньгах за счет пятидесяти роликовых станков, за которыми день и ночь трудились около ста человек, получая с каждой машины приблизительно 800 оттисков в день на стандартной бумаге для банкнот. Во исполнение своего контракта Гвинн проектировал новый вид печатного пресса, который бы придавливал печатную форму с нанесенной на нее краской к сухому листу мембранной бумаги строго вертикально и с достаточной силой, чтобы получить оттиск. Первый из этих революционных прессов доставили в Казначейство в мае. Он управлялся с помощью ручного маховика, и не прошло трех часов, как сломался. В компании из Балтимора заказали и втащили наверх, в печатный цех, еще пять таких машин, где они вскоре взорвались.
Впрочем, Гвинна судьба машин не интересовала. Его заботило лишь качество печати: с каким бы усилием ни налегали на маховик, печатная доска не могла оставить достаточно четкий оттиск на его бумаге. Нил, ортодоксальный типограф, указывал на то, что метод Гвинна обречен на неудачу, поскольку, как бы сильно печатная доска ни вдавливалась в лист бумаги, между ними неизбежно оставались пузырьки воздуха: во время прохода бумаги через валы роликовых машин пузырьки выдавливало. При печати по системе Гвинна избавиться от пузырьков воздуха не представлялось возможным, а они мешали краске ровно лечь на бумагу. Однако Гвинн был убежден, что ему нужно больше мощности — гидравлический пресс, падающий вниз с чудовищной силой. Он заказал у одной из фирм Питтсбурга новую партию машин, которые вскоре присоединились на верхнем этаже здания Казначейства к первоначальным шести, ремонту не подлежавшим. Один за другим из строя вышли и новые механизмы.
Теперь Гвинн был одержим. По мере того как станки взрывались, он заказывал новые; в конце концов на этаж к Нилу втиснули 76 машин, и под их страшной тяжестью в здании начали прогибаться балки. Твердое намерение Гвинна достичь максимального давления печатных досок на свою сухую бумагу достигло апогея, когда он устроил на декоративном карнизе здания систему подъемных кранов и блоков, чтобы подвесить доходивший до ста тонн груз. Груз поднимался вверх при помощи паровой машины, а затем сбрасывался вертикально вниз; сила удара должна была передаваться посредством масляных гидравлических цилиндров на печатный пресс, расположенный под самой крышей. Вне всякого сомнения, все с тревогой смотрели на новые прессы в ожидании их неминуемого взрыва, однако, по счастью, первыми вышли из строя гидравлические цилиндры снаружи. Второе испытание привело к тому же результату. Это последнее хитроумное изобретение, как впоследствии отметил Бейкер, было по определению небезопасным, бессмысленным и обошлось в 20 000 долларов.
То, что начиналось как внедрение нового дешевого сорта бумаги, непостижимым образом раздулось до эксперимента с вероятными человеческими жертвами, грозившего обрушить первое в мире офисное здание на головы всех его работников, а также оказавшихся в опасной близости людей. Расходы были возмутительны: каждый взорвавшийся печатный пресс Гвинна обошелся в $ 1700 (в сравнении с жалкими $ 120 за надежные механизмы, привычные Нилу и его печатникам), причем роликовые прессы работали в семь раз быстрее. Даже бумагу из предположительно надежно охраняемой мастерской мог стащить кто угодно. По словам Нила, Гвинн хвалился заключением «таких договоренностей с государством, что даже если бы сюда явился лично министр финансов, то только в качестве визита вежливости». На следующий день после обыска в печатных цехах Гвинна Бейкер распорядился арестовать изобретателя и доставить его в старую Капитолийскую тюрьму — ветхое здание, спешно превращенное в самые новые и переполненные арестантами казематы Вашингтона.
Там Твинн и гнил. Доклад Бейкера откладывался вследствие «явного нерасположения обладавших всей информацией сторон давать такие свидетельские показания, которые могли бы скомпрометировать Гвинна». Оказалось, что изобретатель вытащил из Казначейства 35 000 долларов на оплату своей работы и продолжал тянуть деньги; тем временем он повсеместно был должен. Однако поставлявшие Казначейству машины фирмы стеснялись заявить об этих долгах: они поставляли оборудование стоимостью в несколько тысяч долларов, будучи уверены, что Гвинн является полноправным представителем Казначейства, размещая заказы под гарантии государства, и никто не хотел его осуждения, пока долги не выплачены. Гвинну находили массу правдоподобных оправданий. Владелец одной фирмы-поставщика, правда, появился в Вашингтоне, чтобы удостовериться в надежности Гвинна, и был так впечатлен размахом его деятельности под крышей Казначейства, что тихо исчез, не решившись побеспокоить кого-либо, не говоря о Кларке или Чейзе, доброе расположение которых высоко ценил.
