«Прости, Россия. Мы, сербы, не можем быть с тобой больше ни в каком союзе, пока ты не начнёшь управлять сама собой, пока не перестанешь торговать своими союзниками, продавая их за гроши и пустые лозунги. Мы не сможем быть с тобой до тех пор, пока ты не освободишься от антиславянских элементов…»
Шумели, галдели — и всё об одном: о выборах в скупщину, а затем и президента. Предлагали разное: кто вывести народ на центральную площадь и устроить там лагерь по типу украинских оранжистов. И писать плакаты, листовки. Другие призывали устроить марш под лозунгом «Сербы идут!» Но больше было предложений начать расписывать заборы, стены домов призывами бойцовского характера. Раздавались голоса: «Хватит сидеть в обороне! Пора переходить в наступление!»
Заговорил с ними Фёдор Светов. Он сказал, что так уж вышло, в информационной войне, которую навязал русским мировой сионизм, все главные орудия в руках противника: радио, газеты, телевидение. Русский народ оказался безоружным и в одночасье потерпел поражение. Но русские не сидят сложа руки: они копят силы для наступления. И для начала составляют списки тех, о которых говорил Генри Форд — главных виновников войны.
Фёдор подробно рассказал о том, что происходит в России. И предложил сербским партизанам также составлять списки главных врагов Югославии. О том же, что собирается делать экипаж «Пчёлки», и о самой «Пчёлке» Фёдор пока умолчал. Он остерёгся раскрывать перед сербскими друзьями свои конкретные планы.
Драгана почуяла сердцем осторожность Фёдора и не обиделась на него. Проводив друзей и условившись с ними об очередной встрече, она предложила Фёдору перейти к делу. Ей не терпелось нанести первый удар по главным разрушителям её Родины, — их-то имена ей были известны.
Сборы были недолги. Орудия борьбы у Фёдора готовы; он в своей лаборатории разрабатывал их много лет и теперь предложил нанести первый удар по скупщине. Как и в России, здешняя дума кишела врагами народа, которые, как и у нас в России, ловко выдавали себя за патриотов. К депутатам скупщины вполне были применимы слова мудреца, который на замечание «Дураков-то и евреев не так много — как же они умудряются быть повсюду?» сказал: «Да, это верно: дураков и евреев не так уж и много, но расставлены они так ловко, что их везде хватает».
Вот по тем, кто «расставлен так ловко», Фёдор и решил нанести свой первый удар.
На боевую операцию полетели Драгана, Борис, Павел и Фёдор. Драгана по заданию Фёдора завесила «Пчёлку» посередине улицы, на которой стояло здание скупщины, — а если по нашему, по-русски — Государственная дума. Над главным входом в здание, на гладком квадрате из розового мрамора, Фёдор, при помощи самолётного компьютера, укрепил фотонную плату, которая тут и «зажгла» портрет спикера думы — лысого толстяка с тремя подбородками и с лоснящейся кожей на круглом мясистом лице. Его звали Лазарь Починок. Злой и коварный был этот человек, и поначалу депутаты его боялись, но как только они прознали о его связях с королями игорного бизнеса и пивными баронами и о наличии у него крупных счетов в швейцарских банках, его перестали бояться. В лицо ему говорили дерзости. Особенно донимал спикера депутат от либералов, нахал с лужёной глоткой Любомир Жирный. Однажды в день рождения спикера Жирный, умевший неплохо рисовать, подарил Лазарю писанный маслом его портрет собственной работы. Все находили портрет неплохим, но только Любомир то ли по небрежности, то ли по злому умыслу изобразил спикера в таком виде, какой бывает у него в момент крайнего раздражения: со склоненной набок головой и приоткрытыми зубами в левом углу рта, спикер обиделся и не хотел брать портрет, но кто-то ему сказал, что портрет шуточный, вроде дружеского шаржа, и Лазарь подарок принял. Вот этот-то портрет и дала Фёдору Драгана. Его и решил вписать Фёдор в центре мраморного квадрата. Увеличенный в десятки раз, спикер с приоткрытыми зубами будет смотреться как чрезвычайно обозлённый, готовый разорвать в клочья каждого, кто к нему приблизится.
Любопытно, что в Сербии среди видных политиков — министров, депутатов, известных журналистов — не было сербов. Вот печальный факт, по которому можно изучать еврея: если уж им удалось протиснуться в коридоры власти, они очень скоро вытеснят, передушат всех чужаков; возле себя иного по крови они не терпят; только свои да наши, — по виду, по духу, по составу крови — свои! Только свои!
Так было в России в 1917 году, после захвата власти большевиками. Все наркомы, все члены ЦК, все редактора и журналисты — только евреи! А если не хватало евреев, Ленин находил латыша, литовца, чеха, поляка… Только бы не русского! И даже татар, долго живущих рядом с русскими, — не надо! И башкир, всегда дружественно настроенных к русским, тоже не надо!.. В результате появилась страшная статистика: в первом советском правительстве Ленина и одного не было русского! В наркомате просвещения у Луначарского — Боже упаси!.. И духа русского не должно быть! А на единственный в Москве театр для детей Луначарский нашёл молоденькую жидовочку Наталью Сац. И так везде, во все щели понатолкали евреев. Именно в те первые годы советской власти, спасаясь от Троцкого-Бронштейна, ставшего главнокомандующим сухопутными и морскими силами русской армии, в Париж приехал отец писателя Куприна, полковник генштаба царской армии. На вокзале его встречали журналисты. Спросили:
— Ну, как там в Петрограде советская власть укрепилась?
— Да, в Петрограде укрепилась.
— А в Москве?
— И в Москве тоже.
— А во всей России?
— На всю Россию у них жидов не хватило.
А примерно в то же время не то с ликованием, не то с плохо скрываемой угрозой английский премьер Уинстон Черчилль говорил:
«Нет надобности преувеличивать роль, сыгранную в создании большевизма и подлинного участия в русской революции, интернациональных евреев-атеистов. Более того, главное вдохновение и движущая сила исходят от еврейских вождей. В советских учреждениях преобладание евреев более чем удивительно. И главная часть в проведении террора, учреждённого Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, была осуществлена евреями и в некоторых случаях еврейками. Такая же дьявольская известность была достигнута евреями в период террора, когда Венгрией правил Бела Кун.
Всемирный заговор для ниспровержения культуры и переделки общества на началах остановки прогресса, завистливой злобы и немыслимого равенства продолжал непременно расти. Он был главной пружиной всех подрывных движений XIX-го столетия. Сейчас эта шайка необычных личностей, подонков больших городов Европы и Америки, схватила за волосы и держит в своих руках русский народ. Фактически став безраздельным хозяином громадной империи. Нет нужды преувеличивать роль этих интернациональных и большей частью безбожных евреев в создании большевизма и в проведении русской революции. Их роль несомненно очень велика, вероятно, она значительно перевешивает роль всех остальных».
Из речи в Палате Представителей
5 ноября 1919 года.
Повесив на думе портрет спикера, наши друзья полетели к другим объектам.
Фёдор на ходу объяснял, что в корпус самолёта встроен механизм, который может впечатать в стену дома или в какой-нибудь другой твёрдый предмет заданные слова, или знаки, или рисунок. И это изображение нельзя будет ничем вытравить. Если ваш автограф на кирпичах или на плите мрамора кто-то и захочет стереть или смыть, то сделать это можно будет только удалив сами кирпичи или мрамор. Да и то на время. А пройдёт день-другой — и рисунок или плакат снова проявится.
— Ну, здорово! — восклицал Павел Неустроев. — Если это так, то я готов облепить своими автографами всю Москву. Я уж знаю, что нужно написать на стенах Думы, правительства и в других местах. И тут с нашей стороны не будет никакого криминала; они против нас выпускают миллионными тиражами газеты, отравляют жизнь голубым ящиком, а мы их… этим.
Ребят из сербского партизанского отряда с собой не взяли, от них пока свои конкретные дела держали в тайне.
В полёте Драгана неотлучно находилась возле Фёдора, следила и запоминала каждое его движение. Подступалась с просьбой:
— Ну, дайте, я буду управлять; я знаю, где и что надо печатать.
Фёдор качал головой:
— Нельзя. Дело ювелирное.
И, подводя машину к зданию скупщины, объяснял:
— Столбы и провода нам не страшны: машина их обходит автоматически, ближе, чем на два метра, не подойдёт, и угол здания, и крышу не заденет. Она тут в городе и высоту, и скорость держит минимальную; и может, если я нажму вот эту кнопочку…
Показал Драгане нужную кнопку на пульте.
— Вот… Мы заняли удобную позицию.
Подал Драгане пульт:
