— Мне позвонил один из наших старых спонсоров, — кричит парень сверху. — Отправь, говорит, машину в аэропорт, а когда я спросил зачем, дядя весь напыжился и заявил, что мне по должности не положено задавать ему вопросы. Пришлось напомнить старперу, что мы тут не блюдем иерархию. У нас горизонтальная структура.
— Сэнди Пинтер?
— Один из этих мыслителей, у которых что ни концепция, то лажа, из, тех, что похерили «Дженерал моторс».
— Пинтер — спонсор «МифТек»?
— Был когда-то. Объявился летом девяносто восьмого. Вы так и не сказали, чем я могу вам помочь. Это Адам вас сюда вызвал?
— Косвенным образом.
— Тайные каналы и все такое?
— Именно.
— Нынче без тайных каналов никуда. По микроволновке вызвали или радаром? Или по радио на средних частотах?
Не апогей, прямо скажем, моего триумфа. Надо мной глумится какой-то недоумок, уверенный, что Америка началась в сентябре 1999 года, или когда там он открыл свой первый пенсионный счет. Но я заслужил его подначки. Что ему сказать? Что меня вызвали по громкоговорителю в аэропорту?
— А что в Калгари?
— Налоговые льготы. Упрощенные стандарты бухучета. Кто его знает? Строгие законы насчет конфиденциальности банковских операций. Высококвалифицированные иммигранты. Мы ж не песчаник добываем в каменоломнях Небраски. Этой лавочкой можно управлять хоть из Джакарты. — Он прищелкивает пальцами, и по стенам отдается эхо. — И все-таки скажите, чем могу быть полезен, а то у меня там целый офис завален проводами, которые еще распутывать и распутывать.
— Имя Райан Бингам ничего тебе не говорит?
— В данный момент оно говорит, что мне мешают работать. Час назад я вполне мог бы решить, что это наш сенатор. Серьезно, мне надо кучу проводов смотать и еще слоноподобную кофеварку почистить. Плюс на моей шее два здоровых охранника, накачанные транквилизаторами. Невменяемость, или как-то так. Они кодекс наизусть вызубрили.
— Как тебя зовут? Дай-ка я запишу.
— Могу тебе дать свой логин. В конторе я под ним числюсь, — отзывается нахал. — Два-би-зет-два-си-ю.
Я смещаю свой центр тяжести по направлению к выходу, но с формальной точки зрения не уступаю и пяди земли. Бросаю взгляд на куб — он сейчас, только что вздрогнул. Он меня просканировал. Мои чувствительные митохондрии приходят в крайнее раздражение от рентгеновских лучей. Уж меня-то тайком не сканируешь.
— Я приехал посмотреть на это, — говорю я, указывая на куб. — Саразен, когда звонил, попал на моего секретаря. Олух перепутал даты. Я работал над прототипом этого устройства в Колорадо.
Юнец выпрямляется и со скептическим видом скрещивает на груди свои тощие бледные руки. Блеф, блеф от начала до конца, всего-навсего очередной выпускник «Старбакса», модный-продвинутый сопляк, который ездит на «фольксвагене» и наверняка вслух превозносит далай-ламу, хотя весь его внутренний мир занимают исключительно фондовые опционы да дневная торговля на бирже по интернету. Уже добрый десяток лет я чувствую у себя за спиной горячее дыхание этого детсада, и они меня пугают. Пора обернуться и дать им отпор. Парень ни черта не знает. Готов спорить, что и в Калгари он не поедет. Эти красавчики за границу не рвутся, особенно туда, где другая валюта, — им лишь бы не отрываться от пинания балды.
Совсем не обязательно, чтобы эта поездка вылилась в сплошное унижение. Я могу прищучить наглеца и удалиться с гордо поднятой головой. Значит, никто тут меня не ждал. Что ж, бывает. Я уже привык. Но по крайней мере я могу обозреть куб и красиво улететь прочь в лучах заката за своей миллионной милей.
— Визит профессиональной вежливости, — поясняю я. Спускайся давай. Покажи мне, что тут у вас есть, иначе Пинтер позвонит Спеку, и Спек выплатит тебе выходное пособие в рублях.
Два-би-зет хлопает неоперившимися крылышками. Топ-топ, слетает вниз по ступенькам в своих шлепках в мгновение ока. В люках на потолке меркнет свет — облака закрывают солнце, — но куб не утрачивает мрачного сияния. Он гомеостатичен. Два-би-зет держится от него на почтительном расстоянии, не поворачивается к нему лицом, демонстрирует нам с кубом профиль. Можно подумать, перед ним незащищенный ядерный реактор.
— Он включен? — спрашиваю я.
— Чего? Он всегда типа включен.
— Типа?
— Ну, я же не специалист, — признается Два-би-зет.
— Наша фирма работает по принципу необходимого знания. Она горизонтальная, но как бы горизонтально-слоеная. Я отвечаю за инфраструктуру. Отправляю и принимаю всякое. Могу вам сказать, что эта штука застрахована, что она хрупкая и что она траспортируется на специальном планшете, который должны были привезти полчаса назад. Еще могу сказать, что с таможней уже связались, и разговор получился не самый короткий. Вообще-то, пришлось звонить им дважды.
— А какое у него прозвище? В головном офисе?
— Так это не головной, а вроде как центр поддержки. Сотрудники работают на дому. А здесь в основном компьютерное обеспечение и склады, — отвечает он. — Думаю, когда отсюда все вынесут, меня тоже попросят на выход. А вы на кого работаете?
— На себя. Как все. Значит, в сухом остатке: ты у них на побегушках и не черта не знаешь.
— Они говорили, на мне все держится. Вы курите? Не возражаете, если я закурю?
Два-би-зет сооружает самокрутку, набивая ее из мешочка, аромат которого подсказывает, что в нем что угодно, только не табак. Гвоздичка или трава? Эти детишки курят что попало, никакой осторожности. Я тоже прошу закурить — вдыхать не буду, просто для создания настроения. Что я, гавайских рубашек, что ли, не носил, в конце концов?
— У меня есть кое-какие соображения насчет кубика, — говорит он. — Понимаете, тут ведь ничего особенного не было, не офис, а так, только курьеры из разных почтовых служб туда-сюда шлялись. Ну и я резвился иногда. Раньше тут было полно звукового оборудования. Усилители и все такое. Я хулиганил в сети и включал все сразу. Хотел посмотреть, не треснет ли стекло в люках на потолке. Не заявится ли кто меня уволить. Знаете, сейчас все психотерапевты твердят, что дети жаждут дисциплины, твердости и четко определенной системы ценностей. По-моему, это правда. Меня всегда хвалили, а мне хотелось, чтобы кто-нибудь ворвался сюда, вырубил музыку и раздал пинков.
— А соображения-то какие? — Я немножко затягиваюсь. Всегда так: думаешь, что не станешь, но удержаться трудно. Всего три сотни миль осталось, я заслужил передышку. Сорок тысяч футов над пшеничным штатом, и никто даже головы не поднимет. Или мне так кажется.
— Уникальный автоматический номеронабиратель, звонящий наугад. Или устройство, снимающее по чуть-чуть деньги со сберегательных счетов и отправляющее их в какой-нибудь банк на Каймановых островах. Или в нем хранятся стертые сообщения голосовой почты.
— Шутки шутишь.
— Не-а.
— У них полно таких штуковин. На бывших военно-воздушных базах. Если говорят, что какая-то база выведена из эксплуатации, это вранье. Скорее уж «эксплуатируется в новом ключе».
— Их же добрая половина штата. Попробуйте когда-нибудь прокатиться на машине по Небраске. Повсюду остатки старых ВВС. На Великих равнинах шагу не ступишь, чтоб на них не наткнуться.
Мы курим и любуемся кубом. Каждый погружен в свои мысли. Может, здесь хранятся бонусные мили, пока их кому-нибудь не начислили?
Оглушительный грохот заставляет нас обернуться, и на наших глазах автоматическая гаражная дверь едет вверх, сегмент за сегментом. Полстены исчезает, открывая взору панораму Миссури и западной Айовы. Пищит парктроник — кто-то едет задом. И тут появляется планшет. На нем налеплены не меньше дюжины оранжевых треугольников и наклейка «огнеопасно» — надо полагать, остались с его предыдущей миссии. Трое рабочих эскортируют планшет — то есть идут задом наперед и помогают водителю заезжать: размахивают руками, так, чтобы он видел их в боковые зеркала. Все трое одеты в изумрудно-зеленые комбинезоны с капюшонами на тесемках, штанины затянуты вокруг ботинок. Кузов полуприцепа весь в дырочках для крепежных устройств. Толстый кабель кольцами свисает с бортов. Машина уже так близко, что нам приходится отойти в сторону. По беспокойному взгляду Два-би-зет, по его неуверенной позе я догадываюсь: он чувствует, как становится здесь лишним. Хотелось бы мне замолвить за него словечко перед кем-нибудь, но, увы, мои рекомендации не имеют веса. Все знают, что я занимаюсь КВПР и вечно пытаюсь пристроить очередного несчастного изгнанника, нахваливая его неслыханные способности.
Стрела погрузчика уже нависла над кубом, из кабины вылезли еще двое рабочих, один прижимает к щеке рацию. Возможно, где-то поблизости вертолет, но я не слышу пропеллера.
Я прошу у Два-би-зет визитку и даю ему свою, хотя, боюсь, они обе уже устарели. Его должность называется — называлась — «компаньон». Я говорю ему «спасибо».
