Наконец Марлена выходит из вагона с чемоданом в руке и шествует мимо него, не удостоив и взглядом. На ней соломенная шляпка с большими полями, прикрывающими фингал.
— Марлена! — кричит он и хватает ее за руку.
— А ну, пусти, — останавливает его Граф.
— Прошу тебя. Умоляю, — Август падает на колени прямо в грязь и, не отпуская Марлениной левой руки, подносит ее к лицу и принимается обливать слезами и осыпать поцелуями, в то время как Марлена с каменным выражением лица смотрит вперед.
— Марлена! Дорогая! Взгляни на меня. Я у твоих ног. Я молю о снисхождении. Что мне еще сделать? Дорогая… любимая… давай зайдем в вагон! Поговорим. Все уладим.
Порывшись в кармане, он вытаскивает кольцо, которое пытается надеть ей на безымянный палец. Она выдергивает руку и уходит.
— Марлена! Марлена! — пронзительно кричит он, и кровь отливает от тех немногих мест на его лице, что не украшены кровоподтеками, а волосы разметались по лбу. — Ты не имеешь права! Это не конец! Слышишь? Ты моя жена, Марлена! Пока смерть не разлучит нас, помнишь? — поднявшись на ноги, он покрепче сжимает кулаки и снова кричит: — Пока смерть не разлучит нас!
Марлена, не останавливаясь, сует чемодан мне. Я разворачиваюсь и шагаю следом, не отводя глаз от ее тонкой талии, парящей над бурой травой. Лишь дойдя до края площади, она снижает скорость настолько, что мне удается ее нагнать.
— Чем могу служить? — спрашивает портье, поднимая на нас глаза, едва колокольчик над входом в гостиницу возвещает о нашем приходе. Выражение участливого радушия на его лице тут же сменяется сперва тревогой, а потом и пренебрежением.
Все это мы уже наблюдали на лицах буквально каждого встречного. Сидящая на скамейке у парадного входа пара средних лет бессовестно глазеет на нас с разинутыми ртами.
Да и мы тоже — хороша парочка. Фингал у Марлены под глазом обрел выразительный голубой цвет, но хотя бы форма лица не изменилась. На моем же лице, распухшем и разбитом всмятку, кровоподтеки перемежаются с кровоточащими ранами.
— Мне нужна комната, — говорит Марлена.
Портье смотрит на нее с нескрываемым отвращением.
— Комнат нет, — поправив пальцем очки, он возвращается к своему гроссбуху.
Я ставлю чемодан и подхожу поближе.
— А снаружи написано, что есть.
Он надменно поджимает губы.
— Это ошибка.
Марлена трогает меня за локоть:
— Пойдем, Якоб.
— Нет уж, не «пойдем», — отвечаю я и вновь поворачиваюсь к портье. — Леди нужна комната, и они у вас есть.
Он подозрительно косится на ее левую руку и поднимает бровь:
— Мы не сдаем комнаты неженатым парам.
— Я там жить не собираюсь, только она.
— Угу, — мычит портье.
— Эй, поосторожней, приятель! — говорю я. — Мне не нравится то, что вы подумали.
— Пойдем, Якоб, — повторяет Марлена. Она бледнеет еще сильнее и уже совсем не поднимает глаз.
— Ничего я не подумал, — отвечает портье.
— Якоб, ну пожалуйста, — не унимается Марлена. — Пойдем куда-нибудь еще.
Я в последний раз бросаю на портье уничтожающий взгляд, дающий понять, что, если б не Марлена, я сделал бы из него котлету, и подхватываю чемодан. Марлена направляется прямо к двери.
— Эй, а я знаю, кто вы! — говорит сидящая на скамейке женщина. — Вы девушка с афиши! Да, точно. — Она поворачивается к своему спутнику. — Норберт, это девушка с афиши! Верно? Мисс, вы ведь звезда цирка, правда?
Марлена распахивает дверь, поправляет шляпку и выходит. Я следую за ней.
— Постойте! — окликает нас портье. — Я полагаю, мы сможем для вас…
Но я уже захлопываю за собой дверь.
В гостинице через три дома обходится без подобных инцидентов, но портье мне снова не нравится. Ему просто не терпится узнать, что случилось. Он буквально раздевает нас блестящими, любопытными, бесстыжими глазами. Я догадываюсь, что пришло бы ему в голову, будь Марленин фингал единственной нашей травмой, но поскольку я избит куда сильнее, все не так очевидно.
— Номер 2Б, — говорит он, покачивая ключом и продолжая поедать нас глазами. — Вверх по лестнице, в самом конце коридора.
Я поднимаюсь на второй этаж вслед за Марленой, не отводя взгляда от ее точеных ножек.
Повозившись некоторое время с ключом, она отходит в сторону, оставив ключ в замке.
— Не получается. Может, ты попробуешь?
Я верчу ключом в замочной скважине, и наконец засов отодвигается. Толкнув дверь, пропускаю Марлену внутрь. Она бросает шляпку на кровать и подходит к открытому окну. Порыв ветра раскачивает занавеску, то втягивая ее в комнату, то выдувая обратно, за оконную раму.
Номер простенький, но неплохой. Обои в цветочек, занавески, ворсистое покрывало на постели. Дверь в ванную комнату открыта. Сама ванная просторная, и даже лохань в ней на ножках в форме львиных лап.
Я ставлю чемодан на пол и неловко замираю в углу. Марлена стоит ко мне спиной. На шее у нее — там, где была застежка колье, — краснеет порез.
— Может, нужно что-нибудь еще? — спрашиваю я, крутя в руках шляпу.
— Нет, спасибо, — отвечает она.
Еще некоторое время я стою, глядя на нее. Больше всего мне хочется подойти к ней и заключить в объятия, но я ухожу, тихо закрывая за собой дверь.
Поскольку я никак не могу придумать, чем бы еще себя занять, то отправляюсь в зверинец и берусь за работу. Нарезаю, замешиваю и отмеряю корм. Осматриваю нарывающий зуб у яка и нянчусь с Бобо, который завершает обход вместе со мной.
Стоит мне заняться уборкой навоза, как появляется Алмазный Джо:
— Тебя хочет видеть Дядюшка Эл.
Поглазев на него минуту-другую, я швыряю лопату на солому.
Дядюшка Эл в вагоне-ресторане расправляется с бифштексом и жареной картошкой, куря при этом сигару и пуская колечки дыма. Прихвостни с протрезвевшими лицами толпятся за его спиной.
Я снимаю шляпу.
— Вы меня звали?
— А, Якоб! — подается вперед он. — Рад видеть. Помог Марлене уладить дела?
— Она в гостинице, если вы об этом.
— Ну, не только.
— Тогда мне не совсем понятно, что вас интересует.
Помолчав, он кладет сигару в пепельницу и складывает руки куполом.
— Чего ж тут непонятного? Мне нужны оба.
— Насколько мне известно, она не собирается от вас уходить.
— Он тоже. Но ты только представь, что тут будет твориться, если оба останутся, но не сойдутся. Август просто вне себя от горя.
— Но ведь вы же не предлагаете, чтобы она к нему вернулась.
Дядюшка Эл улыбается и кивает.
— Он ее ударил, Эл. Ударил.
Он размышляет, потирая подбородок.
— Ну да. Но мне-то какая разница? — Он указывает на соседний стул. — Садись.
Я подхожу и устраиваюсь на краешке.
Дядюшка Эл оглядывает меня, склонив голову на бок.
— И что, это правда?
— Что?
Он барабанит пальцами по столу и поджимает губы.
— Ну, что ты и Марлена… гммм… как бы это сказать…
— Нет.
— Ммммм, — мычит он, не переставая размышлять. — И то ладно. Признаться, не думал. Но и то ладно. В таком случае ты сможешь мне помочь.
— И как же?
— Я разговариваю с ним, ты разговариваешь с ней.
— К черту.
— Ну да, тебе-то больше всех не повезло. Ты же друг обоих.
— Нет уж, ему я не друг.
Дядюшка Эл вздыхает и напускает на себя выражение всетерпения.
— Постарайся понять Августа. Так уж у него выходит. Он не виноват. — Склонившись, он смотрит мне прямо в лицо. — Боже правый! По-моему, тебе следует показаться врачу.
— Врач мне не нужен. И, уж конечно, он виноват.
Пристально взглянув мне в глаза, Дядюшка Эл вновь откидывается на стуле.
— Он болен, Якоб.
Я молчу.
— У него парогнойная шлюзокрения.
— Что-что?
— Парогнойная шлюзокрения, — повторяет Дядюшка Эл.
— Вы хотите сказать, параноидная шизофрения?
— Ну да. Какая разница. Суть в том, что он не в своем уме. Но зато как хорош! В общем, мы стараемся его не трогать. Конечно, Марлене сложней, чем всем нам. Потому-то мы должны ее поддерживать.
Я ошеломленно трясу головой:
— Да вы вообще думаете, что говорите?
— Мне нужны оба. А если она не вернется к Августу, он будет неуправляем.
— Он ее ударил, — повторяю я.
— Да, я в курсе, это очень неприятно. Но ведь он ее муж, верно?
Я надеваю шляпу и поднимаюсь.
— И куда это ты направляешься?
— Работать, — отвечаю я. — Не все же сидеть тут у вас и слушать, что Август ее правильно ударил, потому что она его жена. И что он не виноват, потому что помешанный. Раз уж он помешанный, его тем более следует держать подальше.
— Если хочешь, чтобы тебе и дальше было где работать, лучше сядь.
— Знаете что? Пошла она к чертям, эта работа! — говорю я, направляясь к двери. — До свидания. Не могу сказать, что рад был вас повидать.
— А как же твой дружок?
