— Если хочешь, чтобы тебе и дальше было где работать, лучше сядь.
— Знаете что? Пошла она к чертям, эта работа! — говорю я, направляясь к двери. — До свидания. Не могу сказать, что рад был вас повидать.
— А как же твой дружок?
Я замираю, положив руку на дверную ручку.
— Коротышка с сучкой, — задумчиво поясняет он. — И еще один, как бишь его зовут? — он щелкает пальцами, будто бы пытаясь припомнить.
Я медленно разворачиваюсь. Так вот куда он клонит.
— Ну, ты понял, о ком я. О том никуда не годном калеке, который уже черт знает сколько времени жрет мою еду и занимает место в моем поезде, хотя с тех пор палец о палец не ударил. С ним-то что будем делать?
Я гляжу на него в упор и весь горю от ненависти.
— Ты что же, и правда думал, что сможешь провезти в моем поезде «зайца», а я об этом не проведаю? И что он не проведает? — Лицо у него суровеет, глаза вспыхивают.
И вдруг черты его лица смягчаются. Он тепло улыбается и с мольбой простирает ко мне руки.
— Послушай, ты же меня неправильно понял. Работники этого цирка — моя большая семья. И я искренне забочусь о всех и каждом. Но при этом понимаю, что иногда кому-то одному приходится принести жертву, чтобы всей семье было лучше. А ты, похоже, не понимаешь. Так вот, в интересах семьи — чтобы Август и Марлена помирились. Надеюсь, теперь мы друг друга поняли?
Я гляжу прямо в его маслянистые глаза, думая лишь о том, с каким удовольствием всадил бы прямо между ними томагавк.
— Да, сэр, — наконец отвечаю я. — Несомненно.
Рози стоит, поставив ногу на лохань, а я подпиливаю ей ногти. На каждой ноге их по пять, как у человека. Занимаясь одной из передних ног, я вдруг замечаю, что все как один рабочие в зверинце бросили работу и замерли, таращась широко распахнутыми глазами на вход.
Я поднимаю взгляд. Ко мне приближается Август. Вот он уже прямо передо мной. Прядь волос падает ему на лоб, и он поправляет прическу распухшей рукой. Его верхняя губа, треснувшая, словно сосиска на гриле, синевато-лиловая. Покрытый кровавой коркой нос расплющен и свернув набок. В руке зажженная сигарета.
— Боже праведный, — говорит он, пытаясь улыбнуться, но из-за треснувшей губы у него ничего не получается. — Трудно сказать, кому досталось больше, а, малыш?
— Что вам нужно? — спрашиваю я, нагибаясь и спиливая край огромного ногтя.
— Скажи, ты ведь больше не сердишься?
Я не отвечаю.
Он некоторое время наблюдает за моей работой.
— Послушай, я понимаю, что вел себя не лучшим образом. Порой воображение берет надо мной верх.
— А, так вот что это было?
— Постой, — говорит он, выдувая дым. — Давай так. Кто старое помянет, тому глаз вон. Что скажешь, малыш? Мир? — и протягивает мне руку.
Я выпрямляюсь, вытянув руки по швам.
— Вы ее ударили, Август.
Остальные молча за нами наблюдают. Август столбенеет. Шевелит губами. Отдергивает руку и перекладывает в нее сигарету Руки у него в кровоподтеках, ногти поломаны.
— Да. Я знаю.
Я отворачиваюсь и всецело посвящаю себя ногтям Рози.
— Poldz nogе[27]. Poloz nogе, Рози.
Она поднимает огромную ногу и переставляет на землю. Я подталкиваю перевернутую лохань под другую переднюю ногу. «Nogе! Nogе!» Рози переносит вес и ставит ногу на лохань. «Teraz do przodu»[28] — подталкиваю я ее пятку пальцами, пока ногти не нависают над краем лохани. «Хорошая девочка!» — похлопываю я ее по боку.
Она поднимает хобот и приоткрывает рот в улыбке. Я поднимаюсь и глажу ее по языку.
— Ты не знаешь, где она? — спрашивает Август.
Я наклоняюсь и изучаю ногти Рози, проводя руками по ее подошве.
— Мне нужно ее увидеть, — продолжает он.
Я начинаю подпиливать. В воздух выстреливает тонкая струйка порошка.
— Что ж. Как хочешь, — дрожащим голосом произносит он. — Но она моя жена, и я ее отыщу. Пусть мне придется обойти все гостиницы в городе. Я все равно ее отыщу.
Я поднимаю глаза как раз в тот миг, когда он отбрасывает недокуренную сигарету. Пролетев по воздуху, окурок попадает прямо в открытый рот Рози и с шипением гаснет на языке. Она в панике трубит, тряся головой и запуская в рот хобот.
Август удаляется. Я вновь поворачиваюсь к Рози. Она глядит на меня с несказанной грустью, а в ее янтарных глазах стоят слезы.
Мне бы следовало подумать, что он будет искать ее по всему городу. Но я вовремя не озаботился, и в итоге она во второй попавшейся нам гостинице. Отыскать — легче некуда.
Поскольку за мной наверняка наблюдают, я жду благоприятного момента — и как только появляется возможность, сломя голову несусь в гостиницу. Выждав некоторое время за углом и убедившись, что хвоста за мной нет, я перевожу дыхание, снимаю шляпу, вытираю лоб и захожу.
Портье поднимает глаза. Ага, это уже другой. Он тупо пялится на меня.
— А вам что нужно? — спрашивает он так, как если бы уже видел меня — ну, или как если бы к нему постоянно заглядывали помятые гнилые помидоры.
— Мне нужна мисс Ларш, — отвечаю я, вспоминая, что Марлена зарегистрировалась под девичьей фамилией. — Марлена Ларш.
— Постояльцев с такой фамилией у нас нет.
— Нет, есть, — говорю я. — Утром я ее сам сюда провожал.
— Извините, но вы ошибаетесь.
Поглядев на него долгим взглядом, я взбегаю вверх по лестнице.
— Эй, парень! А ну вернись!
Но я несусь наверх, перепрыгивая через ступеньки.
— Если вы туда подниметесь, я вызову полицию! — кричит он.
— Давайте!
— Вызываю! Видите, уже звоню!
— Давайте!
Я стучу в дверь самыми целыми из костяшек пальцев.
— Марлена?
Миг спустя портье оттаскивает меня от двери и швыряет об стену. Схватив меня за лацканы, он повторяет мне прямо в лицо:
— Я же тебе сказал, ее здесь нет.
— Оставь его, Альберт. Это друг, — говорит, появляясь в вестибюле, Марлена.
Он замирает, горячо дыша мне в лицо. Глаза у него расширяются от недоумения.
— Что-о-о?
— Альберт? — переспрашиваю я в не меньшем недоумении. — Альберт?
— А как же раньше? — бормочет Альберт.
— Это не тот человек. Другой.
— Сюда приходил Август? — спрашиваю я, сообразив наконец, что к чему. — Все в порядке?
Альберт смотрит то на меня, то на нее.
— Это друг. Он с ним подрался.
Альберт отпускает меня и делает неловкую попытку поправить мой пиджак, после чего протягивает руку:
— Прости, парень. Ты ужасно похож на того, другого.
— Ничего, все путем, — я, в свою очередь, тоже протягиваю ему руку. Он пожимает ее так, что я морщусь от боли.
— Он будет вас преследовать, — говорю я Марлене. — Вам надо отсюда переехать.
— Не глупи, — отвечает Марлена.
— Он уже здесь был, — вставляет Альберт. — Я сказал ему, что у нас таких нет — и, похоже, он это проглотил. Потому-то я так удивился, когда ты… ну, то есть он… снова здесь появился.
Внизу звонит колокольчик. Мы с Альбертом встречаемся взглядами. Я заталкиваю Марлену в номер, а он спешит вниз.
— Чем могу служить? — спрашивает он в тот миг, когда я закрываю дверь. Судя по его голосу, это не Август.
Прислонившись к двери, я с облегчением выдыхаю.
— Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы вы позволили мне подыскать для вас гостиницу подальше от цирка.
— Нет. Я предпочту остаться здесь.
— Но почему?
— Он здесь уже был — и думает, что я где-нибудь еще. Кроме того, мне все равно не удастся избегать его вечно. Завтра мне придется вернуться в поезд.
И об этом я тоже не подумал.
Она уходит в дальний конец комнаты, попутно проведя рукой по столику, и опускается в кресло, откинув голову на спинку.
— Он приходил мириться, — говорю я.
— И ты согласился?
— Нет, конечно! — возмущенно отвечав я.
Она пожимает плечами.
— Надо было согласиться. А то еще уволят.
— Он же ударил вас, Марлена.
Она закрывает глаза.
— Боже мой! И что, он всегда был таким?
— Да. Ну, прежде он меня не бил. Но эти перепады настроения? Да, всегда. Я никогда не знала, что увижу, когда проснусь.
— Дядюшка Эл говорит, что у него параноидная шизофрения.
Она опускает голову.
— И как вы выдерживаете?
— А у меня разве есть выбор? Я вышла за него прежде, чем узнала. Ты же й сам видел. Когда он счастлив, более обаятельного человека не найти. Но стоит ему выйти из себя… — Марлена вздыхает и молчит так долго, что я начинаю сомневаться, будет ли продолжение. Когда она вновь заговаривает, голос у нее дрожит. — Впервые такое случилось недели через три после нашей свадьбы, и я до смерти напугалась. Он так избил одного рабочего в зверинце, что тот лишился глаза. А я все видела. Тогда я позвонила родителям и спросила, можно ли мне вернуться домой, но они даже не стали со мной разговаривать. Мало того, что я вышла замуж за еврея, так теперь я еще хочу развестись? Отец велел матушке передать мне, что в его глазах я умерла в тот самый день, когда от них сбежала.
