Космач теперь не сомневался, что у нее с Палеологовым были личные, интимные отношения, женственная Светлана Алексеевна совсем не умела скрывать своих чувств и, похоже, до сих пор переживала разлуку. А разница в возрасте была лет в десять, и, видно, этот молодой талантливый сотрудник втирался в доверие к своей начальнице старым известным способом.
— На него это похоже, — подбодрил он. — Хотя академик отзывался о нем неплохо. Называл его судьей.
— Да, в нем есть что-то такое. И выражается это в высшем цинизме. — Она встряхнулась и стала размышлять вслух. — Но я не об этом… Мне сейчас пришло в голову: не он ли тут замешан? Имею в виду гибель секретарши… Нет, сам он на такое не пойдет. Мы никак не можем отследить, кто же стоит за Палеологовым. Сам по себе он мало что значит. Так, очень инициативный исполнитель и не более. Есть один ответственный работник из московского правительства, это мы знаем. Но далее ниточка тянется в Петербург. Идейный вдохновитель там. Скажу вам по секрету, мы пристально наблюдали за квартирой академика, а также за людьми, которые там появлялись. Мы ждали петербургского эмиссара, в тени которого работает Палеологов. Вычислить вас им не удавалось, и Барвин был последним шансом. Но из Петербурга приехал только профессор Желтяков и с целями совершенно иными…
— Тут я вам не помощник, — развел руками Космач. — И гадать не хочу, кто за кем стоит…
— Да, там черт ногу сломит, — озабоченно проговорила Светлана Алексеевна и встряхнулась. — Вам надо опасаться, Юрий Николаевич, все это очень серьезно.
— Знать бы кого…
— Охрану здесь мы обеспечим. А как быть с вашим деревенским прибежищем?
— Бог не выдаст, свинья не съест.
— А боярышня Углицкая?.. Вы оставили ее одну? Он так и не понял, то ли это угроза, то ли проявление заботы…
— За нее я спокоен.
— Так уверенно говорите… Впрочем, вам виднее. — Она была не на шутку взволнована. — Мы вынуждены работать вот в таких условиях, под защитой армии. Передвигаться в инкассаторских машинах с сопровождением. Да, и такое бывает. И нет у нас тут намеленных сонорецкими старцами камней, о которых вы так красочно писали.
Это уже напоминало жалобу, причем довольно искреннюю — впору подойти и по головке погладить…
— Не завидую, — для порядка пробурчал в бороду Космач.
— И это лишь внешняя сторона, мы привыкли… — по-бабьи вздохнула Светлана Алексеевна. — А есть и то, к чему привыкнуть невозможно. В правительстве никто не знал, что такое ЦИДИК, пока не создали историко-архивную группу. Раньше так называлась наша ГУРА… Считали чисто научным заведением, финансировали, и никто особенно не вникал в его деятельность. Сидит там старый, заслуженный академик, правозащитник, интеллигент номер один, совесть нации… И пусть сидит, все при деле. Когда же начали работать, оказалось: ни в один закрытый архив мы без ведома центра попасть не можем. Главки и министерства дают разрешения, Главное архивное управление проходим без проблем! А для того чтобы получить бумагу в ЦИДИКе, нужно составить проектное обоснование, расписать, что мы там ищем, откуда получена информация, что искомое находится именно там и нигде более. И с какой целью!.. То есть ставят заведомо невыполнимые условия и отказывают. Кстати, чтоб вывезти ценности из страны для реализации за рубежом, надо было опять добиваться разрешения центра. Ладно, думаем, конкуренция, но проверили, он не работает в этом направлении, то есть одни контрольные функции. Как собаки на сене!
Она сделала передышку, набрала номер телефона, послушала и положила трубку.
— Да, ЦИДИК, это была серьезная организация…
— Почему была? Даниленко уверен, и будет, — сказал Космач.
Светлана Алексеевна вздохнула и взяла новую сигарету.
— Возможно… Мы несколько раз обходили ЦИДИК через премьера, по прямому указанию, и получали неплохие результаты. Но тут же начиналась какая-то странная возня… Грязная возня. В зарубежной прессе вдруг появлялись публикации, дескать, группа мошенников, засевшая в правительстве, распродает на европейских аукционах национальное достояние. Прямо такие борцы! Ясно, откуда ноги растут… А потом Барвин сам в нескольких интервью прозрачно намекнул на несостоятельность правительства и премьера. Да, мы продавали кое-что, но почти всегда адресно, конкретно. Личная переписка, некоторые малозначительные документы, холодное оружие и даже драгоценности. Все это было изъято после революции и в пору военного коммунизма у богатых людей, прилипло к рукам чекистов и впоследствии осело в домах новой элиты. Но в тридцать седьмом году начался известный передел власти и капитала, ценности опять изъяли, но еще раз украсть не успели, да и боялись. И не наказания, прошу заметить. Считалось, эти вещички приносят несчастье… Потом война, эвакуация… Одним словом, многое сохранилось. Мы находили за рубежом потомков и предлагали выкупить реликвии. На самом деле рыночная стоимость, например, столового серебра, женских украшений девятнадцатого века и тем более всевозможных писем невысока, но потомки покупали очень задорого. Все вырученные средства шли в пенсионный фонд — это было принципиально и, мы считаем, справедливо. Осудить правительство легко…
Она говорила и не забывала о себе, более того, сама вслушивалась в сказанное и как бы оценивала свои удачные слова и обороты, делая паузы. И у нее еще был заряд, как у опытного стайера, но Светлана Алексеевна вдруг споткнулась, достала новую сигарету, но не прикурила.
— Знаете, Юрий Николаевич, из головы не выходит… Имею в виду гибель Копысова и секретарши. Не понимаю, что происходит. Если это война, то кого с кем?.. Может, вы все-таки позвоните к себе в деревню? Хотя бы предупредить, чтоб была осторожнее. У вас там есть надежные люди? Которые бы помогли в случае чего?
— Кому помогли? — переспросил Космач.
— Вашей боярышне. Она же осталась одна!
— Нет, она ушла домой.
— Я боюсь, схватят по дороге!
— Не понимаю, какой смысл хватать ее?
— Не хочу вас пугать… Но ситуация складывается непредсказуемая. Боярышню могут взять заложницей, чтоб оказать давление на вас. Сейчас не брезгуют никакими средствами…
— А зачем на меня давить?
— Цели могут быть самые разные… И неожиданные. — Она не хотела называть истинную причину. — Например, заставить выполнять чужую волю.
— Думаю, до этого не дойдет, — легкомысленно отмахнулся он.
— Вы упорно недооцениваете опасность. — Светлана Алексеевна даже улыбнулась. — Поражаюсь вашему спокойствию! Вот что такое жить в глухой деревне, в отрыве от этой сумасшедшей цивилизации. Мы тут, наверное, уже все неврастеники… Простите, я позвоню заместителю, попрошу выяснить некоторые обстоятельства.. — Она набирала номер. — Если это действительно случайность, то ничего… Но если… Боюсь произнести вслух, не верю… Кстати, я звоню Сергею Ивановичу Ровде! Что ему передать?
— Ничего.
— Да, я знаю, у вас были натянутые отношения… Но профессор сильно изменился.
Похоже, телефон опять не отвечал. Светлана Алексеевна вызвала секретаря и попросила связать ее с Ровдой.
— Факс из приемной Шашерина, — доложил тот. — Совещание в тринадцать тридцать.
— Меня не будет, — проговорила она задумчиво и подождала, когда секретарь закроет дверь. — У Барвина была личная причина не пускать нас в закрытые фонды. Мы случайно обнаружили документ, проливающий свет на некоторые тайные дела академика. Его предшественник имел доступ к архивам… В общем, занимался изъятием компрометирующих материалов на высокопоставленных деятелей коммунистической элиты. И совершил обыкновенное воровство — вынес из хранилища масонский атрибут, некогда принадлежавший знаменитому Сен-Жермену. Вещица уникальная, оценивается в несколько миллионов долларов. По каким-то оперативным соображениям в закрытых архивах умышленно скрывают некоторые драгоценности, документы. Прячут от глаз музейщиков и общественности… Воришку схватили и тут же расстреляли, хотя краденого не нашли. Слишком много видел и знал… А символ розенкрейцеров попал в руки академика и до сегодняшней ночи находился у него. Как вы думаете, кто его получил по наследству?
— Не имею представления, — в бороду пробубнил Космач.
— По нашим данным, профессор Желтяков. Только он входил и выходил через черный ход.
— Значит, вы проворонили несколько миллионов.
— Но кое-что выиграли, Юрий Николаевич, — с гордостью произнесла она. — Сейчас другое время. Еще недавно все было иначе. В разгар нашей войны с ЦИДИКом мы без всякого согласования отправили официальное письмо с предложением добровольно сдать государству незаконно присвоенную драгоценность. Тогда еще был дух романтизма, жаждали рыцарского поединка… В результате нас разогнали, точнее сказать, перевели на нелегальное положение, в котором находимся и сейчас. А в качестве отступного, через третьих лиц, премьер распорядился безвозмездно передать на Запад масонский архив. Но ему и это не помогло, отправили заседать в Думу…
