Лили нырнула за угол и оказалась на блестящей кухне, где у центрального стола с мраморной столешницей Эллисон наливала в две чашки кофе из блестящего стального кофейника.
— Божественный аромат… — заметила Лили, взяв чашку.
— А ты выглядишь…
— Не очень хорошо.
— Слишком худой. — Эллисон положила теплое печенье на блюдце Лили. — Посмотри на себя. Одежда просто болтается.
— У меня нет аппетита. И я не могу сидеть дома без дела, поэтому мы целыми днями гуляем по городу. За прошлую неделю Уилл ни разу не спал днем в своей кроватке — только в коляске. Я уже боюсь, что она вот-вот сломается.
— Значит, насколько я понимаю, с Робертом на прошлой неделе не все прошло гладко?
Лили налила в кофе сливки.
— Даже не знаю, с чего начать. Он все еще очень сердится на меня за то, что я поверила, будто совет директоров фонда сомневается в нем. Кроме того, я не сказала ему, что Кристиан приставал ко мне в туалете французского бутика. — Она загибала пальцы, перечисляя обиды мужа. — И последний, достаточно важный момент — ему ужасно не нравится, какой я стала. Судя по всему, только слабые и пустые люди беспокоятся о том, что говорят у них за спиной.
— Ох, Лили, уверена, он так не думает.
— К сожалению, думает. И знаешь что? Он прав. Я достойна жалости. То есть хочу сказать… Я в буквальном смысле тряслась от страха из-за Ди и Морган. А теперь не могу взять в толк, почему вдруг захотела подружиться с ними. Конечно, я поняла это только после того, как разрушила свой брак! Я испортила все, потому что мечтала стать светской дамой! Светской! О чем я только думала?
— Не суди себя слишком строго. Тебе было очень непросто. Ты не понимала, кто ты есть на самом деле, и в какой-то момент ошиблась в выборе приоритетов. Такое часто случается с молодыми мамами.
— С тобой ведь такого не было, — мрачно заметила Лили.
— Было. Но в тот момент мой муж не искал свое место в жизни, так что он был рядом и поддерживал меня, насколько возможно. А тебе пришлось пройти через это одной, потому что Роберт решал свои проблемы. Вы оба пребывали в депрессии, и, естественно, это отразилось на семейной жизни. По-другому быть не могло.
— Но даже если так, нам с Робертом просто невозможно быть вместе. Как создать стабильную семью, если мы не в состоянии говорить откровенно? Когда поженились, я думала, мы всегда будем поддерживать друг друга. Я стану развлекать его, когда он будет не в настроении, и наоборот. Вот как это должно было быть.
— Лили, спустись с небес на землю, — фыркнула Эллисон. — Только одинокие так идеализируют брак. На практике все неясно, и запутанно, и отвратительно, и просто грязно. Но ты терпишь все это и справляешься с глупостями. Дай Роберту немного времени, чтобы он мог зализать свои раны. Он все обдумает и вернется к тебе.
— Ты не можешь знать наверняка.
— Могу. — Она тряхнула блестящими темными волосами, которые струились по спине. — Иначе это будет глупость, а я знаю, что он не дурак. — Эллисон схватила Лили за руку. — А теперь бери печенье. Я не выпущу тебя из кухни, пока все не съешь.
В середине июля в «Нью-Йорк мэгэзин» вышла статья Бет Дженклоу. По заголовку: «Знакомьтесь, настоящие стервы» — сразу становилось понятно, что читателя ждет совсем не лестное описание группы светских дам под предводительством Морган де Рамбулье и Дианы Меддлинг, которые упиваются своей властью и манипулируют окружающими. В основном речь в статье шла о смерти Эмили, но также упоминались и другие жертвы их интриг, включая Лару Бэннер — стилиста из Голливуда, которая однажды не устояла перед чарами Кристиана, и Морган с Дианой вынудили ее уехать из города. Еще более серьезным обвинением стала переписка по электронной почте между Ди и Эмили, которую обнаружила миссис Лейберуоллер. Ди отвечала на просьбу Эмили включить ее в организационный комитет «Коллекция Людвига». Одно из таких писем было приведено целиком:
«Дорогая Эмили, сомневаюсь, что тебе удастся стать организатором вечера. Во-первых, ты не сможешь заплатить 20 тысяч долларов за столик, так ведь? И во-вторых, организаторы должны привлекать гостей благотворительного бала. А твое имя на приглашении только оттолкнет многих, ты не считаешь? Обнимаю, Диана».
Лили нашла абзац, в котором Бет писала о ней. После ужина с Робертом она все же позвонила ей и призналась, что идею написать про Эмили подала Ди и что она очень сожалеет о сделанном. А Бет, в свою очередь, оценила честность и раскаяние Лили и написала о ней даже с сочувствием.
«Через несколько недель после нашего первого интервью миссис Бартоломью позвонила мне домой и призналась, что очень переживает из-за гибели Эмили. Она сожалела, что во время нашей встречи была не до конца честна со мной. Мы встретились еще раз, и со слезами на глазах она сказала мне следующее: „Окружающие твердят тебе: „Ты не несешь ответственности за то, что произошло“, — и ты им веришь. И они правы, но лишь отчасти. Я видела все предупреждающие знаки, но, к сожалению, проигнорировала их. Я решила, что Эмили прочтет статью и поймет, насколько это глупо — мечтать пробиться в светское общество. Мне казалось, что таким образом я могу помочь ей. Конечно, теперь я понимаю, как сильно ошибалась. Эмили была очень ранимой девушкой. В качестве героини я должна была выбрать кого-то более сильного — я имею в виду в эмоциональном плане. За последний год я поняла одну вещь: в светском обществе выживают только толстокожие хищники. Как акулы или даже сильнее“».
Статья Бет вызвала колоссальный резонанс. Вслед за ней в «Нью-Йорк обсервер» и других газетах, редакции которых расположены на Манхэттене, появилась целая серия материалов о психологическом терроре среди взрослых. Телеканал «Прайм-тайм лив» посвятил этой теме часовую программу. Возникло даже что-то вроде движения против благотворительных вечеров, а количество гостей на некоторых мероприятиях высшего уровня уменьшилось по сравнению с прошлым годом наполовину. Многие женские журналы стали гораздо меньше писать о светских дамах, как юных, так и в возрасте, и в результате несколько высококлассных дизайнеров перестали бесплатно предоставлять наряды и дарить сумки тем, кто мог пробиться в организаторы благотворительного вечера.
Естественно, бойкот не может продолжаться долго. К зиме о статье все забудут, снова начнутся вечеринки, и светские дамы и самоуверенные типы вернутся к привычному образу жизни, непонятному простым людям. Единственным отличием станет то, что Морган и Ди, хотя и останутся на сцене, уже не смогут диктовать свою волю.
В августе в Нью-Йорк на две недели приехала погостить мать Лили. Стояла сильная жара, и Лили предупредила, что от раскаленного тротуара в воздухе стоит запах тухлой рыбы и гниющего мусора, но отговорить Маргарет от поездки было невозможно.
— Я имею право увидеть моего единственного внука, — заявила она по телефону, сразу поставив точку в возможном споре о целесообразности самого приезда или его сроках.
Увидев мать — в широких брюках клюквенного оттенка, соломенной шляпе, сильно надушенную розовым ароматом, — Лили ощутила нежность и безмерную радость от встречи.
— Ты так замечательно пахнешь, — сказала она, крепко обнимая Маргарет.
Днем они в основном ходили по распродажам, а вечера проводили за приготовлением каких-нибудь простых блюд и беседами за бокалом охлажденного белого вина. Маргарет удивлялась, как это удобно, когда бакалейный магазин и аптека расположены всего в нескольких минутах ходьбы от дома, и восторгалась, заходя в многоэтажные кондиционируемые магазины, такие как «Сакс» на Пятой авеню и «Бергдорф-Гудман». Ее реакция напомнила Лили о том, что нужно ценить город, который она уже начала воспринимать как должное и даже хотела покинуть. В день перед отъездом, поужинав горячими пирожками и салатом, мать поставила на стол бокал шардонне и внимательно посмотрела на Лили.
— Ты готова обсудить, что происходит у вас с Робертом? — спросила она.
Лили вздохнула.
— А я все думала, когда ты об этом спросишь.
— Вот я и спрашиваю. — Маргарет усмехнулась. В морщинках вокруг ее рта скопилась темно-розовая помада, а ресницы были так обильно накрашены тушью, что напоминали паучьи лапки.
— Ты такая красивая… — Лили почувствовала, как сердце защемило от любви к матери.
— Девочка, не тяни время.
— Я не тяну. Честно, мам, я уже рассказала тебе все. Насколько я знаю, Роберту удалось сохранить работу, а живет он все лето у родителей, пока они путешествуют по Греции или еще где-то.
— Я спрашиваю не об этом. Я хочу знать, что ты чувствуешь. До того как это случилось… — Мама теперь называла историю на благотворительном балу словом «это». — Мне казалось, ты не особо довольна вашими отношениями.
