Аркадий осмелел и оттаял на ее груди, потянулся расстегнуть застежку на спине, но Тулупова, поцеловав его несколько раз в макушку, а в его лице весь еврейский народ, сказала:
— Пусть это будет в Новом году, Аркаша. Пусть все новое начнется с Нового
года — я еще не готова.
У Хирсанова отобрали пропуск на первой проходной, при входе в комплекс зданий Администрации Президента. На все вопросы офицер службы охраны через стекло показал подписанное кем-то распоряжение с печатью. Хирсанов бросился было звонить, но вдруг понял, что это — конец. Ничего изменить нельзя. Он поехал домой и три дня лежал и ждал, что за ним придут. Он ел, спал, читал, и всякий раз ему казалось, что этот кефир утром он ест в последний раз. И кусок обжаренного с луком мяса имеет точно такой же последний вкус, потом кровать, ее удивительная горизонтальность, чистые простыни, кофе — все имело свое определение и вкус расставания. Жена нудно спрашивала из своей спальни, как кукушка в часах, с заданной периодичностью:
— Что ты все дома? Тебя что — выгнали?
Когда четвертым днем за ним не пришли, голова заработала иначе. Он рассмотрел из окон квартиры весь двор, машины и людей, и не нашел слежки. Обошел дом и купил в ближайшем магазинчике хлеб, молоко и десяток яиц. Нес пакет и думал: вот набор пенсионера — финал жизни. К вечеру Хирсанов спустился в гараж и подогнал свой джип к подъезду. Он решил, что его могли уволить без объяснений, — он свободен. В голове нашлись аргументы в том смысле, что арестовывать и судить его нельзя, что он нужен, что он много знает, более того, знает то, что не знает никто. Да, его ждет унизительная опала на некоторое время, но потом начнутся выборы и он может пригодиться. В памяти всплывали фамилии знакомых ему людей, которые попадали в немилость, а потом глядишь — снова на этаже, с табличкой на двери. Затем пришла мысль о том, что он никому не нужен до Нового года — посмотрел на календарь — уже двадцать пятое, почти ничего не осталось. Самолеты на горные курорты в Швейцарию и Францию стояли под парами — кто его вспомнит в мертвый сезон, когда никто уже не работает?
Савилов тоже смотрел на календарь, но иначе — до Нового года хотелось завершить эту работу и уехать на неделю к родителям в Новокузнецк. В Москве решили ничего не предпринимать: тут пресса, люди, любое происшествие скрыть трудно — ждали выгодного момента и смотрели, как в окнах домов постепенно вечерами зажигаются лампочки на украшенных елях. Оперативная машина, грузо-пассажирский Volkswagen, менялась два раза в сутки, а иногда Савилов приезжал на своем старом “Форде”, который мечтал сменить, и ждал в соседнем квартале. Когда Хирсанов выходил из магазина, Савилов специально проехал мимо, навстречу, пытаясь разглядеть лицо и прочитать его психологическое состояние. Проехал — но ничего не понял.
На хирсановскую машину поставили маячок, еще когда она стояла в гараже. Все делалось правильно, как положено, но не хотелось ждать, мерзнуть под крепчающим морозцем. Один день в оперативной машине просидел Сковородников, для того, чтобы привыкал и приглядывался.
— Лейтенант, мы тут что, будем Новый год справлять? — на четвертые сутки спросил Савилова водитель оперативки. — Это не я спрашиваю — это жена.
— У тебя есть предложения? — ответил Савилов и добавил: — Попробуем что-нибудь сделать.
Он поехал в контору, нашел в деле распечатку последних звонков Хирсанова, среди них — один межгород. По коду выходило, что это граница Горьковской и Владимирской областей, поселок Урицкого, владелец телефона — некто Анатолий Вальтерович Ниханс, предприниматель. Савилову очень хотелось успеть к родителям, к семейному столу, и в голове начинали рождаться комбинации, суть которых состояла в том, чтобы организовать приглашение приехать на праздники в поселок Урицкого, к этому Нихансу. Он не знал точно, какие между ними отношения и не насторожит ли такое приглашение Хирсанова, но захватывать его и везти куда-то он рассматривал как самый крайний вариант. Ничего путного на ум не приходило. Он позвонил в оперативную машину — новостей не было: из дома не выходил, никому не звонил и ему — никто. Савилов набрал номер библиотеки, где работала Тулупова. Трубку взяла Маша, он ее сразу узнал.
— А где ваша строгая начальница? — игриво спросил Савилов.
— Кто говорит?
— Говорит советское информбюро. Работают все радиостанции Советского Союза…
— Кто это?
— Никто. Маша, ты одна?
— Кто говорит? — возмущалась Маша, но не могла бросить трубку из-за женского любопытства и еще оттого, что она догадывалась, кто это звонил. — Кто?
— Это — я. Ваш незнакомый друг.
— Кто?
Савилов еще чуть потянул время и напомнил Маше о своем посещении и о том, что она ему понравилась и вот он звонит.
— Кстати, Маш, вы не знаете, где находится поселок Урицкого?
— Далеко. Моя завбиблиотекой недавно туда ездила, говорила, что это часов пять на электричке или меньше, я ее сейчас спрошу…
— Не надо, — остановил ее Савилов. — Если пять или меньше, я туда не поеду точно, в такую даль на Новый год. Буду искать другие варианты. А вы где справляете, Маш?
— Еще не знаю, — сказала Маша, хотя обещала справлять Новый год со своим молодым человеком, который ей все еще нравился, но уже не очень.
— Я все понял, — многообещающе сказал Савилов и распрощался.
Повесив трубку, он подвел черту вслух:
— Дуракам везет. Значит, недавно он там был с библиотекаршей.
Савилов спустился в столовую на нулевой этаж, заказал себе порцию борща со сметаной, два вторых — мясное и рыбное, клюквенный морс, чай, а на салфетке за едой набросал SMS, как бы от Ниханса. Задача была проста: написать текст, который, с одной стороны, привлекал бы, но, с другой, там не должно быть ничего, что могло бы насторожить, например, обращений на “ты”, на “вы”, потому что неизвестно, как они общались между собой, должен угадываться стиль человека… После обеда Савилов отдал отпечатанный на принтере текст в отдел компьютерной обработки, с тем чтобы они отправили SMS как бы с телефона Ниханса, и у Хирсанова на мобильном телефоне источник определился как положено.
Через час Кирилл Леонардович Хирсанов прочитал сообщение, которое, как он решил, было в типично восторженном духе Толи Ниханса: “У нас пошла такая охота по первому снежку! Погода прелесть. Надо не только работать, но отдыхать. Встречу на высшем уровне. Жду в любой день, чем раньше, тем лучше. С наступающим! Если я вне зоны — значит, на охоте. Жду”.
Хирсанов нажал на номер контакта в телефонной книге своего мобильника. Подождал и получил ответ: “Телефон находится вне зоны действия сети”.
“На охоте”, — подумал Хирсанов.
На самом деле на охоте был он сам, причем не в роли охотника.
Тулуповой на работу позвонила Клара и сказала, что хочет на праздники
уехать — с двадцать девятого декабря по третье января — в подмосковный дом отдыха.
— И с кем же ты хочешь уехать? — обреченно спросила Людмила Тулупова.
— Ма, ну какая разница. С кем, с кем — с людьми…
— Я знаю этих людей?
— Ма!
Людмила знала, что этот разговор обязательно должен состояться, но теперь он был почему-то очень болезненный, болезненный как никогда.
— А Сережка?
— Сережка тоже уезжает — я знаю, со своей этой, училкой, они тоже куда-то намылились.
— А между прочим, нас всех приглашают на Новый год в гости, в хорошую семью. Там уже купили настоящую живую елку, до потолка, — мне уже позвонили.
— И?
— Что “и”?
— Я должна водить хоровод под этой елкой? С неизвестными мне людьми?
— Ничего ты не должна! — еле сдерживая себя, сказала Тулупова и бросила трубку.
Ей вдруг так стало страшно предстоящего Нового года, мучительного одиночества в чужом доме, и самое страшное — изображать любовь, захотелось немедленно броситься к телевизору и смотреть всю их новогоднюю глупость, все их тупые шутки и чокаться, чокаться шампанским с экраном до одурения.
“Как быстро подкрадывается этот Новый год, как быстро!” — подумала она.
Утром пятого дня жена Кирилла Хирсанова вышла из спальни в красном широком пеньюаре с оборками и тонкой вышивкой по краям. Она зашла в ванную комнату и долго плескалась под душем, слушая музыку по радио. Хирсанов вышел из своей комнаты, заметил через неприкрытую дверь силуэт жены, услышал неожиданно бодрые звуки, которыми сопровождалось купание, и понял, что его вечно больная жена вдруг ожила и имеет определенные намерения. Он забыл, когда они занимались этим, сколько прошло лет. Высчитывать, было это в прошлом веке или все же в этом, ему не хотелось.
Он выглянул в окно: легкий снежок, солнышко, некрепкое в своем свете. Машину за ночь слегка припорошило.
