Я опустила взгляд.
— Да, Чхоль Сон, — сказала я, поклонившись. — Для меня будет честью стать твоей женой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
На следующее утро я надела платье, которое выгоднее всего подчеркивало мои стройные ноги, накрасилась ярче обычного и тщательно причесалась, поворачивая щетку, чтобы слегка подкрутить кончики волос. Я посмотрела на себя в зеркало. Даже в мои тридцать четыре года мужчины все еще смотрели мне вслед. Но мне противно было наряжаться для японцев. Меня от них тошнило.
Я вышла из дома номер 315 вместе с Су Бо. Мы попрощались на улице, и я проследила за тем, как дочь уходит в школу. Потом я плотнее закуталась в пальто — уже началась ноябрьская прохлада — и пошла на автобус. На ходу я постаралась прогнать чувство гнева в отношении японцев. В конце концов, впервые с Донфена я должна была стать почтенной женщиной, ведь прошлым вечером я согласилась выйти замуж за Чхоль Сона.
В квартале от моей автобусной остановки был магазин одежды. Я остановилась у окна и заглянула внутрь. В глубине магазина виднелись яркие свадебные ханбоки с длинными юбками чхима и блузами чогори. Один из нарядов был красный. Красный цвет мне шел. Сбоку были выставлены сложные церемониальные головные уборы и свадебные кушаки с яркими вышитыми цветами. Я прижалась плотнее к стеклу, чтобы лучше разглядеть модели. Сердце у меня заколотилось быстрее, когда я представила, как стою в красном ханбоке и держу за руку гордого Чхоль Сона, а вокруг собралась его семья и наши друзья из «Гонсона». Я с улыбкой вообразила взволнованную Су Бо в синем ханбоке и взгляды украдкой, которые будут бросать на нее юноши на свадебной церемонии.
Тут я услышала, как в четверти квартала от меня остановился автобус до Итхэвона. Я бросилась бежать и успела в последний момент: автобус уже собрался отъезжать. Я поблагодарила водителя, что подождал меня, а потом села в конце салона и тихонько посмеялась сама над собой: надо же, чуть не опоздала на автобус, засмотревшись на свадебные наряды.
Пока автобус пробирался через шумный район Ёндунпо, а потом выезжал в Итхэвон по новому мосту над рекой Ханган, я мысленно готовилась к предстоящей встрече. Работать на совещаниях с японцами было трудно. Они использовали прямой обман и неоднозначные высказывания, чтобы добиться преимущества. Хотя господин Хан и руководство «Гонсона» говорили по-японски, они рассчитывали на мою помощь, чтобы считывать язык тела собеседников и улавливать нюансы их высказываний. У меня это хорошо получалось, и сегодня я твердо решила не позволить японцам нас провести.
* * *
Строительная компания «Гонсон» спроектировала свой конференц-зал на четвертом этаже так, чтобы он производил впечатление на посетителей. Стены его были обшиты панелями из красного дерева, на полу лежал огромный китайский ковер, а за столом в западном стиле могли свободно разместиться двенадцать человек. Окна во всю стену выходили на бульвар, так что помещение заливал солнечный свет, делая убранство еще более ярким. Я стояла в углу, пока руководство компании занимало места за столом. Господин Хан адресовал мне очень серьезный взгляд, чтобы напомнить, насколько важна эта встреча. Я чуть склонила голову, показывая, что все понимаю.
В зал вошли три японца, представляющих банк «Диаси». Пока все здоровались и обменивались визитными карточками, чтобы продемонстрировать уважение друг к другу, я, скромно опустив взгляд, изучала обувь японских банкиров. У одного шнурки грозили вот-вот развязаться, и я поняла, что он будет вести переговоры небрежно. У второго были нечищеные туфли в пятнах грязи, и я решила, что его слова не будут иметь особого значения. На третьем были идеально начищенные и туго зашнурованные туфли. Вот его следовало опасаться.
Участвующее в переговорах руководство расселось за столом: японцы устроились спиной к окну, корейцы — напротив них. Все начали листать бумаги, делать пометки на полях, рассматривать партнеров через стол. Я стояла за корейцами, не поднимая взгляда от китайского ковра. Потом президент «Гонсона» встал и откашлялся, и все затихли. Президент произнес короткую речь на японском о том, что для компании большая честь получить возможность сотрудничать с такой уважаемой фирмой, как банк «Диаси». Меня резанули его слова о том, что Корее повезло найти в японцах столь добрых друзей.
Потом японский менеджер в грязной обуви встал, чтобы представить руководителя их стороны на переговорах. Такая игра на публику вызвала у меня улыбку. Президент «Гонсона» просто произнес приветственную речь, а вот японцам непременно надо было расхвалить своего руководителя. Надо признать, они умели добиваться преимущества.
Я шагнула вперед, готовясь переводить.
— Господа, — торжественно произнес менеджер, — вам очень повезло: сегодня с вами встретится один из старших руководителей банка «Диаси». Обычно он не занимается такими мелкими сделками. Однако, поскольку вы для нас новый клиент, он любезно согласился приехать. Он обладает большим авторитетом и недюжинным умом. Рад представить вам старшего вице-президента «Диаси» господина Танаку.
Я вся превратилась в сплошное внимание. Неужели я правильно расслышала? Он действительно назвал фамилию Танака? Я медленно подняла взгляд и посмотрела на старшего вице-президента, который как раз вставал, чтобы произнести речь. Когда я его увидела, сердце у меня замерло. На нем был дорогой черный костюм и галстук того же красного оттенка, что и круг на японском флаге. За прошедшие двадцать лет он немного располнел, а волосы поседели и начали редеть. Но острый нос, холодные внимательные глаза и общий властный вид никуда не делись. Это был он, лейтенант Танака из военной полиции. Я прямо-таки видела, как он похлопывает синаем о свои черные сапоги.
Я стояла в конференц-зале «Гонсона» опустив взгляд и дрожа. Дышать стало трудно, стены словно давили на меня. Ноги снова заболели там, где он избил меня в ту последнюю неделю в Донфене. Я крепко зажмурилась и заставила себя сделать глубокий вдох.
А на почетном месте во главе стола лейтенант Танака произносил свою речь, шагая взад-вперед, точно как перед корейскими девушками в Донфене. Я слышала только отдельные фразы: «Вам повезло… дисциплина… слушаться». Его слова возвращали меня обратно на станцию утешения. Я отчетливо вспомнила ужас в глазах Чжин Сук, когда он привязал ее к столбу в тот первый день. Я слышала, как всхлипывали по ночам девушки в крохотных комнатушках. Я видела бледное лицо Су Хи, умирающей на полу больничной палаты. Посреди роскошного конференц-зала «Гонсона» я снова ощутила себя женщиной для утешения.
Я еще раз глянула, как лейтенант вышагивает перед собравшимися, демонстрируя собственную важность, и вдруг меня охватил новый страх. Кроме Чжин Мо, я никому не рассказывала про те два года на станции утешения. Лейтенант Танака мог раскрыть мой ужасный секрет или использовать его как преимущество в переговорах. Но в Донфене я была девочкой, а теперь стала взрослой женщиной. Может, он меня не узнает. Я старалась держать себя в руках и не поднимать головы.
Лейтенант Танака закончил речь и сел на место. Начались переговоры, и я отошла в сторону, чтобы ему не было меня видно. Японцы вдумчиво отвечали на замечания по кредитному договору и сами задавали вопросы по существу, выясняя, как «Гонсон» собирается использовать и возвращать деньги. Несколько раз господин Хан просил меня уточнить, что конкретно японцы хотели сказать определенной фразой или заявлением. Каждый раз, делая шаг вперед и отвечая, я косилась на лейтенанта, но он меня не видел.
А вот я его видела и пыталась представить, насколько его жизнь после Донфена отличалась от моей жизни. Он вошел в руководство крупного японского банка. Ему не пришлось, подобно мне, узнать, каково это, когда нечем накормить голодного ребенка. Ему не надо было беспокоиться о ночлеге, о том, чтобы не замерзнуть зимой. Он не знал отчаяния, настолько удушающего, что все силы уходили на сопротивление ему.
