Сейчас она была измотана и совершенно опустошена, но твердо уверена в том, что опасности для нее, равно как и для Гарика, а возможно еще нескольких людей, которые просто не попали в поле ее зрения из-за недостатка исходных фактов, не существует. Оттого ей стало мучительно, до слез стыдно перед несчастным Гариком, который, теперь уже по ее вине, продолжает существовать, снедаемый животным страхом. Однако опасность эта была отнюдь не плодом ее издерганного больного воображения – она существовала совершенно реально, пока нелепая смерть спившегося и почти лишившегося рассудка, несчастного человека вдруг не остановила ее. Впрочем, направляющая ее злая сила при этом устранена не была и, значит, уже в следующее мгновенье могла обернуться новой смертельной угрозой для любого человека, и в том числе снова – для нее и того же Гарика.
Но теперь Лариса не боялась этой силы, потому что знала о ней все и, следовательно, могла и обязана была ее остановить. Но сначала ей явно необходимо было выспаться как следует, и Лариса как можно более доходчиво объяснила это своему взбудораженному сознанию. На сей раз – успешно.
Рано утром следующего дня, неожиданно солнечного и теплого, очевидно знаменующего собой наступление бабьего лета, Лариса Левицкая уже ехала на такси со своей тусклой рабочей окраины через всю Москву к месту обитания самых влиятельных и богатых людей столицы, да, вероятно, и всей России, – на Рублево-Успенское шоссе. Конечной целью ее был поселок Жуковка, где предстояло еще некоторое время поплутать в поисках нужного ей дома. Однако плутать Ларисе пришлось пешком, поскольку все аллеи и дорожки, убегающие от основной трассы под сень вековых сосен, защищены были от постороннего вторжения знаками, запрещающими проезд, а проще говоря – «кирпичами». Нарушать правила в этом державном заповеднике водитель такси категорически отказался. Прогулка, однако, не показалась ей утомительной: день становился все теплее, воздух здесь был неправдоподобно чист и напоен восхитительным ароматом хвои, а гладкие асфальтовые дорожки, бегущие сквозь настоящий, густой лес, были красиво запорошены золотом облетевшей листвы. Высокий забор и внушительные железные ворота, за которыми, судя по всему, скрывался интересующий ее дом, отыскались без особого труда. И, не найдя на заборе звонка или какого-нибудь иного устройства, посредством которого она могла бы сообщить о своем прибытии, Лариса собралась было просто постучать в ворота кулаком. Но именно в эту минуту прямо перед ней распахнулась неприметная калитка, в проеме которой возникла высокая фигура в камуфляжной форме. Охранник явно не намерен был начинать беседу первым и только буравил Ларису откровенно неприветливым взглядом.
– А как вы узнали, что я собираюсь постучать?
Удивление охранника было столь велико, что, явно нарушая массу инструкций, он коротко и хмуро, но все же ответил ей:
– Камеры наблюдения.
– Понятно. Мне можно войти?
– Вас ждут?
– Думаю, что нет, но скажите, пожалуйста, кому-нибудь из взрослых в доме, что приехала психолог Левицкая для встречи с Леной Егоровой. И это очень важно. Пожалуйста.
Охранник ничего не ответил, но калитку перед Ларисой притворил не до конца, как бы давая понять, что дело ее не безнадежно, и он отправился передавать ее слова кому-то, кто уполномочен принять окончательное решение. Вернулся суровый страж через несколько минут и по-прежнему хмуро обронил:
– Проходите, – чуть шире открывая перед ней калитку.
Взгляду Ларисы открылся пейзаж типичной барской усадьбы конца прошлого или начала нынешнего века, на заднем плане которого, едва различимый за деревьями, виднелся большой дом с белыми колоннами.
– Пойдемте. – Человек в камуфляже встал перед ней и, не оглядываясь, четким размеренным шагом двинулся вперед.
«Никогда бы не подумала, что здесь можно жить, – заметила про себя Лариса, разглядывая из-за спины охранника дом, действительно «похожий на дворец», как говорилось в старом детском стихотворении, которое ее заставляли учить в школе – дома такая поэзия не приветствовалась. – Бедные люди… Не случайно, что у них возникли такие страшные проблемы».
Она подняла голову, чтобы получше разглядеть торжественный фасад дома, и в эту минуту ей почудилось, что кто-то, наблюдающий за ними из окна второго этажа, быстро отпрянул назад, отчего слабо колыхнулась прозрачная занавеска. Возможно, разумеется, что причиной тому было легкое дуновение теплого ветра или сквозняк, свободно гуляющий по дому.
Они уже поднимались по ступенькам, ведущим к парадной двери, отворив которую охранник пропустил Ларису вперед, а сам остался снаружи, оставляя ее один на один с затаившимся домом.
В просторном холле, стены которого обиты были темными дубовыми панелями, уже очень старыми, но оттого еще более торжественными, а пол покрыт большим ковром, очевидно дорогим, но тоже весьма древним и несколько потертым, остро ощущалась атмосфера внезапно нагрянувшей беды: было накурено, пахло валерьянкой, хвоей траурных венков, воском оплавившихся свечей и сладковатым дымком кадила. Главным же символом несчастья было огромное трюмо, наглухо задрапированное тонкой черной тканью.
Откуда-то из-за боковой двери послышались голоса, и навстречу Ларисе вышла небольшого роста хрупкая и довольно молодая женщина, в черной траурной одежде и кружевной косынке, небрежно наброшенной на голову. Лицо ее было бледным, глаза опухшими, и взгляд их скользнул по Ларисе безучастно, как если бы она постоянно находилась здесь, притом на этом же самом месте.
– Вы – к Елене? – тихо спросила женщина, но было очевидно, что ни малейшего интереса по этому поводу она не испытывает. А Елена, к которой явилась нежданная гостья, – совершенно посторонний, самостоятельный человек, просто живущий с ней под одной крышей, что-то вроде соседки по большой коммунальной квартире.
– Да, если вы позволите. Я – психолог Левицкая, и мне очень важно сейчас поговорить с ней, поскольку состояние девочки может быть…
Женщина не дослушала Ларису и, казалось, просто не поняла и и одного ее слова и в целом – смысла всего сказанного. Она вяло пожала плечами и сделала неопределенный жест рукой, который, при известной доле воображения, можно было принять за приглашающий.
– Поднимайтесь. Только она не хочет ни с кем говорить.
– Простите, как вас зовут? – осторожно поинтересовалась Лариса.
– Дина. Я сестра Раи, – не удивившись вопросу, по-прежнему безучастно ответила женщина, но из глаз ее вдруг потекли тихие слезы, чего она, впрочем, даже не заметила.
– Вы не пытались говорить с Леной или вызвать врача?
– Нет, у нее же ничего не болит, зачем врач? Просто она не хочет с нами разговаривать, – тихо ответила женщина, продолжая плакать, и вдруг так же отрешенно, без тени эмоций, добавила: – И никогда не хотела…
Ларисе стало не по себе, но одновременно нарисованная ее воображением картина обозначилась более отчетливо.
– Так вы не возражаете, если я поднимусь? – на всякий случай уточнила она еще раз, и женщина снова тихо ответила ей:
– Проходите. Знаете, где ее комната?
– Нет.
– Вторая дверь по коридору. Только она обычно запирается изнутри на ключ.
– Понятно. – Лариса начала медленно подниматься по массивной деревянной лестнице, ступени которой были покрыты нелепой красной дорожкой с широкой зеленой каймой по краям, но все равно громко скрипели под ногами. Массивные, темного дерева, перила сияли, отполированные руками сотен людей, в разное время обитавших в этом доме.
Вторая дверь в широком, устланном той же уродливой дорожкой коридоре оказалась действительно плотно закрытой. Лариса тихонько постучала в нее, одновременно слегка надавив плечом. Дверь была заперта, и ответа не последовало. Тогда Лариса постучала громче и окликнула девочку, которая сейчас притаилась за запертой дверью.
– Лена! – тихо, но отчетливо позвала она. – Открой мне, пожалуйста, дверь, я пришла тебе помочь. Все не так ужасно, как тебе кажется, выход есть, и я его знаю. Открой, мы будем бороться вместе и обязательно победим. Слышишь, Лена, обязательно! Я даю тебе слово. – За дверью по-прежнему стояла мертвая тишина, и Лариса так лее тихо и медленно, тщательно выговаривая слова, продолжала: – Лена, ты хороший, добрый человек, и ты ни в чем не виновата. Вот видишь, я в это верю, значит, поверят и другие. Послушай меня, девочка, я – твой друг, и я никому не дам тебя в обиду. Не бойся никого, я сумею тебя защитить. Тебе кажется сейчас… – Закончить фразу Лариса не успела, в замке дважды громко повернулся ключ, и дверь распахнулась, словно кто-то, скрывающийся внутри, сильно рванул ее на себя. Однако дверной проем был пуст, тот, кто отворил дверь, притаился где-то в глубине комнаты, никак не обнаруживая своего присутствия. «Дела-то у нас совсем плохи», – грустно подумала Лариса, но осторожно шагнула за порог комнаты. На первый взгляд та была совершенно пуста. В глаза бросился страшный беспорядок, царящий на большей части пространства, которое, почти сливаясь с полом, занимала огромная низкая тахта, заваленная вещами самого разного назначения: от портативного компьютера с миниатюрным принтером в придачу до пустых пакетов из-под чипсов и самих золотистых хрустящих кружочков, россыпью разлетевшихся по всей поверхности тахты. Тахта сразу приковывала к себе внимание, формируя обманчивое ощущение полного отсутствия в просторной комнате других предметов мебели. В том, что это не так, Ларисе предстояло убедиться уже в следующую секунду, когда за своей спиной она различила едва заметное движение и, резко обернувшись, увидела свое отражение в зеркальных створках большого шкафа-купе. Зеркало бесстрастно отразило ее лицо, на котором выражение легкого удивления быстро сменилось другим – выражением недоумения и испуга, которое появляется обычно на лице человека в момент неожиданного падения. Именно это и происходило сейчас с Ларисой: потеряв равновесие от неожиданного резкого толчка, она стремительно опрокинулась прямо на тахту, поверх всего многообразия предметов, практически полностью покрывающих ее поверхность. Однако недоумение на лице быстро сменилось весьма решительным выражением, и Лариса увидела, что ее отражение в зеркале упруго подскочило и быстро село на тахте, готовое немедленно подняться на ноги и обороняться, если этого потребуют обстоятельства. Однако возможности наблюдать за собой со стороны она тут лее лишилась, поскольку стеклянная дверь шкафа быстро отъехала в сторону, а из его недр навстречу Ларисе шагнула хрупкая женская фигурка. И это была отнюдь не Лена Егорова. Из душной темноты на Ларису, ухмыляясь и гримасничая, смотрела ее недавняя пациентка, предпочитающая называть себя Ангелом.
