— Ну, каково это — чувствовать себя отцом? — спросил Реувен, устраиваясь рядом на траве в том расслабленном состоянии кануна субботы, которому поддаются все киббуцники после традиционного душа.
— Бог его знает, — ответил Джозеф. — Я как раз об этом размышляю. Пытаюсь убедить себя, что нет никаких оснований испытывать родительскую гордость. И другие новорожденные обладают таким же пушком на голове и розовыми ноготками. Движение пальчиков — это просто безусловный рефлекс, а не признак ранней гениальности.
— Ты — типичный рабби. Твое мышление похоже на еврейское письмо: оно течет справа налево, как в зеркальном отражении. Иногда кажется, что ты всю жизнь проводишь перед зеркалом.
— Ну и что же? Люди стреляются перед зеркалом, занимаются любовью перед зеркалом. Считать, что самоанализ притупляет эмоции, что чувство должно быть немо и невинно — это старый предрассудок. Пес, когда ест, получает от еды удовольствие. Но он этого не сознает, иначе он смаковал бы пищу, оставляя лучшие куски на закуску. От недостатка самосознания он наслаждается меньше. Антоним к слову «невинный» на латыни будет nocentem, то есть «уязвленный». Быть уязвленным — человечнее, потому что больнее.
— Продолжай, рабби Йосеф, я слушаю. Я жду, когда ты дойдешь до избранного народа.
Реувен находился в редком для него приподнятом настроении: сегодня ночью в их округе создавалось новое поселение. Башня Эзры играла для новых поселенцев ту же роль, какую для них самих когда-то сыграл киббуц Ган-Тамар. Грузовики с новичками и оборудованием прибыли сегодня утром. Вечером предстоит торжество по поводу их отправки на место.
Джозеф перевернулся на живот и улыбнулся. Его обычная симпатия к Реувену возросла еще больше с тех пор, как у него появилась тайна, — то, что связано с Бауманом и его организацией. Обман из добрых побуждений всегда усиливает симпатию. Это хорошо знают мужья: после случайной измены, столь необходимой для счастливого брака, они чувствуют к своим женам особую нежность.
— Что касается избранного народа, то я расскажу тебе притчу. Было время, когда самым совершенным продуктом мироздания считались рыбы. Они весело плавали по всем морям и, кроме тех случаев, когда пожирались более крупными экземплярами, чувствовали себя прекрасно. Но пришло время, и некая сила выгнала часть рыб на берег и превратила их в земнородных. Плохо пришлось земноводным. Вместо того, чтобы грациозно плавать по воде, им пришлось ползать на брюхе по болотам, ловя воздух с помощью нового, несовершенного органа. Прошли века, пока эти безобразные, неуклюжие создания оценили преимущества своего состояния: солнце, звуки и формы, половая жизнь, горячие камни и прохладный ветерок.
— И это все? При чем же здесь евреи? Земноводных обрезали?
— Ты не понял? Арабы — это рыбы. Они счастливы — имеют традиции, ни в ком не нуждаются и ведут вневременное, беззаботное существование. В сравнении с ними мы неуклюжие амфибии. Это одна из причин, почему англичане любят их, а не нас. Политика тут ни при чем. Англичане тоскуют по потерянному раю, по вечному уик-энду. А мы — это та сила, которая гонит рыб на берег. Мы — это неумолимый бич эволюции.
— Прекрасная проповедь, рабби Йосеф, — сказал, улыбаясь, Реувен.
— Я пытаюсь раз навсегда покончить с размышлениями над нудным арабским вопросом, — скромно ответил Джозеф, — но сегодня мне не хочется портить себе настроение арабами. Вернусь к первоначальному утверждению: ассоциировать способность к самоанализу с худосочием чувств — это обывательская чепуха. «Я мыслю, следовательно, существую» — классическое выражение интроспективного сознания, с него началась современная философия. Именно оно сформулировало наше отношение к жизни. Основной закон эволюции — стремление к большей выразительности. Ромео любит так же страстно, как простой арабский пастух, но эмоция его — красноречива и осознана, и потому она — высшего порядка. В ней нет невинности, потому и радости ее и горести — острее. Следовательно, в такой эмоции больше жизни.
Реувен улыбнулся:
— Если не ошибаюсь, ты как-то раз обрушился на «проклятие искушенности», которое лежит на нашем народе. И был также период, когда ты восхищался людьми Баумана, отказывающимися видеть другую сторону медали.
На секунду Джозеф растерялся:
— Ну и змея! Но на самом деле здесь нет противоречия, кроме того, что заложено в самих условиях человеческого существования и что особенно характерно для нынешнего ледникового периода нравственности, а именно: чтобы защитить хрупкое помещение, в котором протекает процесс сознания, приходится пускать в ход кулаки. Вам, пацифистам, постоянно приходится поступаться своими принципами, потому что вы изначально отказываетесь признать это основное противоречие природы.
— Ладно, ладно, — сказал Реувен, подымаясь, — притча твоя мне больше понравилась. Мне пора. Пойдем, Моше ждет тебя с отчетом. Он готов расцеловать тебя за аванс от кооператива, получить который тебе, безусловно, помогла способность выражать свои эмоции.
Джозеф вздохнул, но покорно поднялся. По дороге они обсудили свои планы на вечер. Джозеф решил отравиться сегодня ночью с новыми поселенцами и вернуться назавтра с обратными машинами. Реувен тоже хотел бы поехать, но на субботнее утро у него было назначено заседание очередной комиссии. Джозеф его пожалел.
— Выйдем ли мы когда-нибудь из стадии митингования? Вот уж поистине детская болезнь демократии.
— Болезнь не опасная. Фашистский сифилис хуже.
Джозеф для разнообразия согласился. Они шли и дружелюбно обсуждали, где построить новый коровник и как расширить дом для детей, который стал тесен для своих тридцати семи, а вместе с дочерью Джозефа тридцати восьми обитателей.
2
В столовой новых поселенцев ожидал ужин, приготовленный специально для них. Столы, составленные в форме двойной подковы, были покрыты белой скатертью и украшены цветами. Столовая превратилась в банкетный зал. Так торжественно помещение выглядело четыре раза в году: на Песах, Рош-ха-Шана, в Ханукку и в день Ту-би-шват. В однообразной жизни киббуца воспоминание о белых сверкающих столах и вся праздничная атмосфера держалось неделями.
Передовой отряд новых поселенцев состоял из одиннадцати парней и девушки по имени Рахель, которая, по-видимому, пользовалась в группе большим авторитетом. Очень маленького роста, с коротко стриженными черными волосами и быстрыми движениями, Рахель обладала таким высоковольтным зарядом энергии, что казалось, притронься, и тебя ударит током. Она приехала из Румынии, а ее парень, секретарь группы по имени Тео, из Германии. Высокий, сутуловатый блондин, робкий и медлительный в движениях, он был идеальным типом для должности киббуцного секретаря, являя собой как бы молодежный вариант Реувена. Нехватку расторопности восполняла Рахель. Оба они сидели во главе стола между Моше и старым Вабашем, никогда не упускавшим случая присутствовать при основании нового киббуца.
Передовой отряд был малочислен, и помощников им давали не много: арабы после опубликования «Белой книги» успокоились. Двенадцать человек отправятся сегодня ночью на место, будут вначале жить в брошенном арабском доме. Они станут готовить территорию для приема основного состава, ожидающегося через несколько недель. Новый киббуц Тель-Йешуа возникает в двенадцати милях от Башни Эзры и послужит стратегическим звеном, связывающим поселения Верхней Галилеи с долиной Изрееля. Землю купил несколько лет назад Национальный фонд, но она считалась непригодной для колонизации из-за отсутствия воды. Ее можно лишь доставлять на ослах, пользуясь источником, расположенным в четырех километрах от Тель-Йешуа. Группа в пятьдесят человек, прибывших из Румынии и Германии, которая стояла в конце списка на приобретение земли, подала, однако, заявление с просьбой отдать им пустынный холм, и после длительной борьбы с Еврейским колонизационным обществом добилась своего. Эти люди покинули Европу значительно позже поселенцев из Башни Эзры, и их бремя Того, Что Надо Забыть, было тяжелее и трагичнее. Половина из них прибыла в страну без виз. Они были нелегальными иммигрантами с фальшивыми паспортами. Их не заботило, сколько придется копать, чтобы добраться до воды, их не пугала малярия. Все было пустяком по сравнению с тем, что пришлось пережить там, откуда они прибыли. Они жаждали земли, устойчивости, им хотелось почувствовать запах коровника, запах ослов и лошадей. Больше всего они жаждали жизни, в которой был бы смысл, жизни, скрепленной теплотой братства, в котором каждый парень, каждая девушка прошли испытание на преданность.
В столовой было необычно светло от белых скатертей. Пахло свежим салатом, лежащим в больших деревянных мисках, и слышался праздничный гул от множества человеческих голосов, стука тарелок и звона стаканов. Белобородый, в голубой рубашке Вабаш, все более напоминающий слегка выжившего из ума библейского пророка, с большим чувством рассказал историю первых двенадцати поселенцев Дгании и поговорил о страждущих «миллионим». Затем с практическими советами выступил Моше, после него Макс, цитировавший Гликштейна и Ленина. Но за исключением преисполненных благоговения новичков, никто особенно речей не слушал. Как обычно бывало в тех редких случаях, когда жители Башни Эзры пили вино, их отупевшие от рутины и усталости лица прояснились и сияли, как вынесенное из чулана зеркало, с которого стерли пыль и мушиные пятна.
