— Но не все шло гладко. Была схватка, бой. Я слышал дикий голос Мориарти. Сумасшедший вой, точнее. И потом весь этот разгром…
— Ах, ну да. Соединение, понятное дело, никак не могло произойти без потрясений, безболезненно. Но это лишь сопутствующий эпизод.
— Соединение? Не хотите же вы сказать…
— Соединение, да. По-другому было нельзя. Ни Холмсу, ни Мориарти по отдельности ничего бы не удалось. Только соединенными усилиями два заклятых врага могли сделать последний шаг — открыть барьер между двумя мирами. Мориарти попробовал — и потерпел фиаско. Поэтому для него это соединение прошло гораздо тяжелее. Он чувствовал себя обворованным, человеком, который вынужден делиться уже почти достигнутым успехом. Отсюда и злоба, которую вы ощутили даже сквозь дверь комнаты. Между тем для Холмса это соединение было экзотическим переживанием, новым исключительным опытом — не часто удается свой ум скрестить… в буквальном смысле слова… с умом человека, который был вашим врагом на протяжении всей жизни…
— Но ведь тогда, — ответил я, охваченный неожиданной страшной мыслью, — Холмс мертв… по крайней мере, в том смысле, в каком мертв и Мориарти!
— Я бы лучше сказал, что он перешел в… новую форму… существования, правда, с практической, посюсторонней точки зрения, думаю, вы правы. Да, с обыденной точки зрения он мертв, хотя, конечно, нет его тела, трупа.
— Что с его… телом? — спросил я дрожащим голосом. Хотя мысль об этой «новой форме существования» была, несомненно, утешительной, все же я почувствовал себя словно в морге.
Дойл пожал плечами.
— Не знаю. В главе, написанной Холмсом, нет ни малейшего упоминания об этом. Может быть, где-нибудь появится — ведь труп Мориарти вынырнул на поверхность озера.
Он сказал это таким тоном, будто речь шла о какой-то потерявшейся мелочи. Или об упаковке. Меня поневоле пробрала дрожь от такого подхода.
— Это конец… главы? Я имею в виду, говорится ли, что было потом… после того как они сняли этот… барьер… как вы его называете?
— О, есть еще одна короткая часть. Не больше четырех-пяти страниц. Но там я мало что понял. Повествование ведется также от первого лица, хотя нет сомнения, что это уже больше не Холмс. Более того, сам рассказчик не знает, кто он такой. На миг я подумал, что речь идет о том новом существе, которое появилось в результате слияния Холмса и Мориарти, непосредственно перед снятием барьера, но точно ничего не известно. Во всяком случае, он находится на какой-то… планете… насколько мне удалось понять. Планета, похоже, без атмосферы, но это ему нимало не мешает, хотя у него нет никакой защиты. Он упорно шагает к некой далекой цели, которую называет «Круг», пытаясь обогнать восход одного из трех светил, сияющих на небосводе того мира, хотя ему самому неясно, что с ним будет и что ждет его в конце пути. Но он полон уверенности, что все разъяснится, когда он вступит в «Круг». На нем надето какое-то монашеское одеяние с капюшоном, и иногда ему кажется, что он слышит музыку. Монолог заканчивается за миг до вступления в «Круг», так что смысл всего остается в значительной степени неясным.
Дойл замолчал, видимо, не имея более, что сказать, а я продолжал пристально смотреть на него. У меня появилось странное ощущение, что тишина понемногу сгущается вокруг нас, становясь почти материальной. Из нее словно струилось напряженное ожидание, усиливая зловещие предчувствия, возникшие от неоконченного рассказа. Было абсолютно естественным, что при таких обстоятельствах я совершенно утратил способность рассуждать. Впрочем, что бы я мог придумать, встретившись со столь… фантастичной, невероятной… историей? И все же один вопрос медленно формировался в моем сознании.
— Выходит, мы не знаем, дошло ли дело до установления… связи… — сказал я. — Я имею в виду, если этот… «Круг»… барьер, разделяющий два мира…
— О, это мы знаем. Связь установлена. Неужели вы забыли?
Мой взгляд ясно выразил, что я не имею понятия, о чем он говорит.
— Ну книга, конечно! Первый артефакт, прибывший к нам из другого мира.
Думаю, что только сейчас Дойлу впервые изменила выдержка в разговоре со мной.
Завидное достижение. С Холмсом это произошло бы гораздо раньше…
— Но вы же сказали, что ничто материальное…
— Да. И могу лишь догадываться, каким образом книга все же… пробилась. Может быть, барьер только в первый раз… непроницаем… для материальных предметов. Обратите внимание на то, что появление книги совпало с вероятным вступлением… соединенного существа… Холмса-Мориарти в «Круг», если именно об этом идет речь в последнем куске книги. А возможно, она и не проходила как предмет…
— Как вы это себе представляете? — спросил я изумленно.
— Быть может, она… материализовалась… здесь.
— Материали…
— Холмс употребляет это слово в своих объяснениях из области физики. Помните? Частицы, вращающиеся в обратном направлении, и все прочее. Тут существует какая-то аналогия с зеркалом. Поставьте какой-нибудь предмет перед барьером — и он отразится здесь. Точно таким же. Но не как обычное отражение, а вполне реально, материально. Правда, насколько я понимаю, это требует огромных затрат энергии. Возможно, в этом дело, но, конечно, с полной уверенностью я сказать не могу. Мои знания, как я уже говорил, слишком скудны…
— Хорошо, представим себе, что произошло нечто подобное. Книга в самом деле происходит из другого мира. Но как вы истолкуете ее исчезновение? Почему она пропала? Какова цель появления… артефакта, как вы выражаетесь… который вскоре испаряется?
Дойл ответил не сразу. Уже некоторое время он держал в руке вилку и рассеянно ковырялся в стоявшей посреди стола болтунье миссис Симпсон. Очевидно, он не отдавал себе отчета в своих действиях. Я вспомнил, как он столь же механически помешивал остатки чая в чашке. Эти гипнотические, механические движения, несомненно, успокаивали Дойла, подготавливали к проявлению чего-то, что до той поры накапливалось в нем, не находя подходящего выхода. Так было и на сей раз.
— Цель… — повторил он за мной. — Возможно, целью появления книги было лишь подготовить нас, предупредить. Что появится также…
— Что? — спросил я простодушно. Холмса подобные мои вопросы часто выводили из себя.
— Не «что», а «кто», — ответил Дойл. Голос его сейчас не был укоризненным. Он снова стал мягким, приглушенным. Почти пророческим. — Наши… посланцы… Холмс и Мориарти прибыли в другой мир, но не внезапно. По всему мне удалось понять, там их ожидали, знали об их грядущем появлении. Такой комитет по встрече не существует по эту сторону. По крайней мере не существовал до недавнего времени. Между тем теперь…
— Но кто составляет этот комитет по встрече? Только мы знаем обо всем. Вы, я, отчасти миссис Симпсон. Не хотите же вы сказать…
Дойл только пожал плечами, а я почувствовал, как у меня начинают дрожать руки. Прошла секунда или две, прежде чем эта дрожь распространилась на все тело, а потом еще несколько минут, пока я не сообразил, что эти вибрации — не плод моей расстроенной психики. Дрожал и Дойл, как и все предметы, окружавшие нас в столовой: обеденные сервизы в угловом буфете, мелкие украшения в витринах, поднос с уже остывшей яичницей в центре стола, стулья, люстра.
Выведенный из правильного положения, маятник стенных часов потерял свой ритм, достигнув точки, ранее для него недосягаемой — боковой стенки деревянного ящика, в который он был помещен. Какой-то глухой угрожающий скрип стал доноситься со второго этажа, и мне показалось, что я различаю приглушенные звуки двигающейся мебели в верхней комнате. Одновременно из кухни раздался звон падающей посуды, висевшей на маленьких крючках на стене, который сопровождался визгом миссис Симпсон.
— Землетрясение! — воскликнул я в панике, вскочив со стула и поспешив к двери.
— Нет, Боже мой, это не землетрясение, Ватсон! — воскликнул Дойл вслед за мной. Он поднялся из-за стола, но продолжал стоять на месте, устремив все еще не верящий взгляд на потолок. — Начинается! Неужели не понимаете? Точно так же трясло, когда исчезла книга! Сейчас и свет…
И действительно, появился и свет. Когда я в два прыжка оказался в коридоре, меня на миг ослепило белое сияние, мощно льющееся с верхнего этажа. Я вспомнил в тот миг полоску млечного цвета, которую видел в темноте, когда пришел Дойл. Она исчезла, когда я зажег лампу, бледный свет которой теперь совсем пропал в сильном блеске, идущем отовсюду и вбирающем в себя все. Хоть и необъяснимо яркий, он был на самом деле сущей противоположностью света как такового, потому что все в нем исчезало, словно в темной ночи, становилось невидимым, словно в самом сердце полуденного солнца.
Инстинктивным движением я поднес к глазам руки, но это было все равно что заслоняться обычным стеклом. Свет легко проходил сквозь мягкие ткани, да и кости не были для него препятствием, выглядя как полоски лишь слегка приглушенного сияния. Таким образом, крепко зажмурившись и прижав ладони к глазам, я продолжал видеть…
