Его охватило воодушевление, словно он только что успешно завершил дерзкую военную операцию. И все же, решаясь на этот шаг, он был достаточно осмотрителен и, следуя установленным традициям, выжидал год с момента смерти отца. Никто и не догадывался о том, как не терпелось ему избавиться от банка и всего, что было с ним связано.
По праву этот банк должен был унаследовать его старший брат Хэнли, более уравновешенный и податливый, которого отец мог так хорошо направлять в его действиях не в пример младшему, Вудсу, доставлявшему отцу немало хлопот. Однако Хэнли ускользнул из-под власти старика в начале 1941 года. Выйдя в море на военном катере из Пенсаколы, он уже не вернулся…
Палмер видел в зеркале, как его серые глаза слегка расширились. Он отвернулся и мысленно снова перенесся в Чикаго в тот знаменательный день. Журналисты только что покинули зал, где проходила пресс-конференция. Он остался один, и им овладело чудесное пьянящее ощущение свободы. С его плеч сброшен тяжелый груз отцовского банка, и вместе с ним исчезло угнетающее чувство, которое вызывал в нем отец. Полжизни позади, быть может даже более того, но теперь он снова принадлежал самому себе.
И в это мгновение раздался телефонный звонок. Это был не служебный, а его личный телефон, номер которого не значился в телефонной книжке. Звонили из Нью-Йорка. У аппарата был Бэркхардт, которому стало известно о сделанном им на пресс-конференции заявлении раньше, чем репортеры успели сделать свои записи и передать их в печать.
– Вуди,– прозвучал громкий голос Бэркхардта,– не пора ли перейти в команду классом повыше?
– А разве Чикаго не классная команда? – возразил Палмер.
– Имели ли случайные заметки в прессе последних лет какую-нибудь реальную почву? – ответил вопросом на вопрос Бэркхардт.– Иными словами, не ищешь ли ты более широкого поля деятельности для применения своих сил?
– Не можете ли вы пояснить мне, что имеете в виду под более широким полем деятельности?
– Ты полагаешь, я изложу тебе это по телефону? – парировал Бэркхардт.
Палмер на минуту замолк, забавляясь тем, что беседа их протекала в форме вопросов, на которые ни один из них не получал ответа. Решив, что он и так позволил этой беседе слишком затянуться, Палмер засмеялся и сказал: – Для меня, деревенского простака, вы, нью-йоркские банкиры, слишком хитроумны.
– А ну-ка садись в самолет,– сказал тогда Бэркхардт.– Рейс 17.40, я распоряжусь, чтобы тебя встретили в аэропорту Айдлуайлд…
Ну нет, нечего торопиться, мысленно предостерег себя Палмер и ответил:
– Прямо так, сразу? Нет, Лэйн, у меня тут еще кое-какие дела, даже в моей команде низшего класса.
– Какие еще дела? – спросил Бэркхардт.– Какие могут быть у тебя дела после этого так называемого слияния? Перебирать папки «входящих» и «исходящих»? Я имею в виду действительно серьезное, по-настоящему интересное дело, черт подери!
Выдержав небольшую паузу, Палмер осторожно ответил:
– Право, не знаю. Может быть, это маленькое путешествие доставит удовольствие Эдис.
– Я всегда готов принять ее в свои объятия, но не на этот раз. Ну, а как у тебя со временем завтра?
– Вряд ли я смогу…
– Ладно,– прервал его Бэркхардт.– Самое позднее в пятницу.
Проведешь уик-энд у меня в загородном доме. Идет?
– Идет,– согласился Палмер.– Вы раздразнили мое любопытство.
– Думаю, что мне удастся пробудить в тебе нечто большее, чем любопытство,– ответил Бэркхардт.– Итак, в пятницу, рейс 17.40, Айдлуайлд.– На этом разговор закончился.
Он снова увидел себя в зеркале и вспомнил, какое радостное волнение охватило его после разговора с Бэркхардтом. Он уже знал, что старик намерен предложить ему ответственный пост, достаточно высокий, чтобы возместить ему те годы, которые он провел, работая с отцом. Палмер почувствовал удовлетворение и от сознания, что его намеки на будущие планы, которые у него созревали, возымели свое действие еще до того, как умер и был продан его банк.
Цель, которую он поставил перед собой, была уже близка. Он сидел в своем оффисе, в Чикаго, и чувствовал, как растет в нем напряжение. Тяжелый влажный воздух, казалось, был лишен кислорода. Он задыхался, с трудом вдыхал его оскудевшие струи.
Да, это была победа, настоящая, полная победа. Он освободился от банка, от власти старого отца и теперь с головокружительной быстротой освобождался от Чикаго. Зачем ему понадобилось откладывать поездку до пятницы? Как тягостно теперь дожидаться конца этой недели, отделяющей его от последнего рывка, за которым его ждет долгожданная и полная свобода?
Все еще глядя в зеркало в своем номере в «Юнион лиг», Палмер заметил, как затрепетали у него ноздри, стремясь вобрать в себя как можно больше этого нового воздуха свободы.
Столько лет было загублено на то, чтобы играть роль, предназначенную для Хэнли,– роль правой руки отца, медленно умиравшего от подтачивавшей его изнутри болезни.
– Если это тебя так удручает,– как-то сказала ему Эдис в те первые годы после войны,– скажи отцу, что не можешь заменить Хэнли. Скажи и уйди от него.
– Не могу я этого сделать. Он болен и совсем одинок. Я просто не в состоянии так поступить.
Палмер отошел от зеркала и направился к двери. Он чувствовал себя сейчас так, как это бывало с ним на войне в самые критические моменты. Нужно действовать. Просто поразительно, что он еще не утратил способности действовать, несмотря на эти долгие, бессмысленно загубленные годы после войны, когда каждое решение зависело от старого, сварливого и упрямого человека, наслаждавшегося любым промедлением.
Палмер открыл дверь и зашагал по коридору к лифту. Годы ожидания, казалось, отошли навеки. Он чувствовал себя хозяином своей судьбы, как это было во время войны. В нем поднималось новое для него, необычайно жизнерадостное чувство, создававшее иллюзию возврата к молодости, и отчасти он испытывал даже гордость за то, что смог начать свою жизнь как бы заново.
Ожидая лифта, Палмер старался вспомнить, когда в последний раз он испытывал подобные ощущения – это было пятнадцать лет назад, когда подразделение, которым он командовал, прогрохотало на машинах через Росток по разбитой бомбами дороге, ведущей мимо Грейфсвальда к базе «У-2» в Пенемюнде. Они пробирались по территории, население которой еще не знало о капитуляции, в поисках фашистских ученых, работавших в области ракетостроения, чтобы похитить этих ученых до того, как сюда попадут русские. Над ними низко кружили «фокке-вульфы»…
– Вниз, сэр?
Лифтер избегал взгляда Палмера и делал вид, что рассматривает узор ковра. Палмер вошел в кабину лифта, проследил глазами за тем, как сдвинулись створки двери, и по сжатию сердца понял, что лифт опускается. На какое-то мгновение он почувствовал себя почти невесомым, таким легким и свободным, каким ни разу не был за последние пятнадцать лет.
Он сделал глубокий вдох и внутренне приготовился к предстоящим событиям.
На Броуд-стрит Палмер вышел из такси. Всякий раз, приезжая в Нью-Йорк, он удивлялся, насколько дешевле здесь обходятся такси, чем в Чикаго. Несколько мгновений он постоял на тротуаре, оглядывая здание правления ЮБТК.
Любой из многочисленных филиалов самых крупных банков всегда выглядит внушительней, чем главная контора. Так, в гигантском колесе обод всегда будет вращаться быстрей, чем осевая втулка. А здесь перед Палмером была именно такая втулка, во всей ее неприглядной наготе.
Около тридцати лет назад это пышное, аляповатое здание словно по мановению волшебной палочки выросло из-под земли. Но даже в те времена это восемнадцатиэтажное строение выглядело несовременно солидным, а его отделка старомодной. Палмер отчетливо представлял себе замысел его творцов – директоров банка. Идея соорудить это здание возникла, видимо, вскоре после знаменитой биржевой паники 1921 года, в разгар бума двадцатых годов, перед депрессией. Правление банка, наверное, было завалено сотнями эскизов и подробнейших проектов, бесчисленными заявками и калькуляциями. В правлении, наверно, определилось меньшинство, настаивавшее на эффектной масштабности здания, как на показателе незыблемости, и безграничности финансовой мощи. Но было и большинство, которое, как подсказывало Палмеру воображение, наверно, остерегало оптимистов, памятуя о событиях 1921 года. Как всегда, Осторожность противостояла Беспечности. Да и вообще один миллиард долларов, даже по тем временам, не мог свидетельствовать о могучем размахе. К тому же «Юнайтед бэнк» вовсе и не заботился о широких жестах. Многим поколениям еще задолго до слияния разных компаний в период депрессии ЮБТК представлялся неким мощным единым целым, обладающим правом существовать в полной и гордой обособленности, независимо от окружения…
