Досадная поломка (по-видимому, инжектора) прервала их поступательное движение возле деревни Выбли. Не найдя телефона, которыми обычно густо усеяны все дороги Европы, они несколько растерялись. Но, собрав волю в кулак, стали робко голосовать проезжавшему транспорту. Наконец, около них остановилась «Нива» зеленого цвета. Славист Свенсен объяснил проблему.
– Ну, если дадите денег, то помочь можно.
– Сколько? – осторожно спросил Свенсен.
– Десять долларов, – почему-то покраснев, ответил владелец «Нивы».
– О’кей, едем.
Так они встретились с гаражным кооперативом «Бермуды».
В гараже Арнольда Израилевича расположились три человека: хозяин, председатель автокооператива Опанас Охримович и Серега, которого магнитом тянуло в 446-й гараж общаться с человеком, который за шестнадцать лет эмиграции объездил полмира.
На улице вовсю старались растущий месяц со звездами и кооперативные фонари. Августовская ночь вступала в свои права. Со стороны мясокомбината пахнуло подлятиной. Шептались тополя, где-то брехали собаки. Эту идиллию ничуть не портили друзья из 446-го, которые собирались ужинать. На легком алюминиевом столе чистую скатерть украшали бутылка водки «Премиум», нарезанная копченая скумбрия, огурчики-помидорчики, хлеб, масло, приборы, салфетки. Все ждали борщ.
Арнольд Израилевич готовил украинский борщ только в печи, которую построил тут же в гараже. Он заряжал свой продукт особой метафизической сущностью, поэтому при дегустации борща возникал эффект пробуждения генной памяти, позволявший ощущать казацкие набеги на Измир, запахи и звуки херсонской степи, липкие от сока груши руки, блестевшие молодостью глаза и инфаркт во время секса. Вдобавок Арнольд Израилевич обогатил украинскую сакральную линию своими семитскими корнями, и к вышеперечисленным ощущениям добавились монологи Моисея, пыльные улочки Иерусалима, оливковые рощи, туманные очертания цезаря Веспасиана из рода Флавиев и еще Бог знает что, заставлявшие едоков злоупотреблять количеством порций и приятно волноваться.
Посиделки прервал визит. Уставшие от дневных приключений вежливые шведы, извиняясь за причиненное беспокойство, вошли в 446-й.
– Израилевич, пусть иностранцы подождут у тебя, у них поломка на 20 минут работы, – попросил владелец зеленой «Нивы» и исчез.
– Кам то аз, плиз, – пригласил Арнольд Израилевич, – Серега, подсуетись насчет стульчиков.
Шведы присоединились к компании и стали знакомиться. Серега раздал тарелки и приборы. Иностранцы вяло отказывались, утверждая, что сыты. Но борщ уже начал свою работу, обволакивая запахами представителей другой цивилизации. Он действовал, как наркотик, щекотал ноздри, заполнял рот слюной, сильно напряг хеморецепторы, и фактом своего существования доказывал шведским гостям – фаст-фуд, которым они питались в последнее время, – это кулинарный дебилизм.
Гости рассматривали помещение. И всё больше и больше изумлялись. Впрочем, никак не выдавая своих чувств. В гараже стояла антикварная мебель, разделявшая пространство на две части. В одной половине находилось несколько столов, уставленных оргтехникой – компьютерами, принтерами, плоттерами. Тут же находились стеллажи с папками, дисками, книгами, журналами. Смешанное чувство вызвал большой экран плазменного телевизора на стене гаража. И полка, заставленная книгами, на корешках которых удивленный Свенсен на разных языках мира прочитал: Ярослав Гашек «Похождения бравого солдата Швейка».
На противоположной стене в приличных рамах висели две качественные репродукции: картины Питера Брейгеля «Слепые» и Яна Вермеера Дельфтского «Художник и модель». Петерсен, проходивший курс истории искусств на архитектурном факультете в Кембридже, мысленно одобрил вкус хозяина. Опанас Охримович открыл бутылку водки и разлил по рюмкам. Иностранные гости решительно отказались. Охримович не понял.
– А как же вы борщ без водки есть будете? Выпейте, – строго забасил Опанас. – Вы же вкуса не почувствуете.
– А в нашем «Премиуме» характера больше, чем в вашем «Абсолюте», – попробуйте, в качестве научного эксперимента, – добавил Арнольд Израилевич.
Свенсен перевел. Первым на эксперимент решился Юхансен. Спортсмен сделал, как учил Опанас Охримович, – выдохнул воздух, выпил, понюхал свежий пшеничный хлеб, попробовал борщ. За ним, с расширенными от любопытства глазами, наблюдали друзья. Наши тоже замерли, ожидая реакции.
– Супер, – сказал Юхансен, и замелькал ложкой.
Серега не выдержал и захлопал в ладоши, поддерживая гостя. Эксперимент явно удался. Петерсен также продегустировал водку и борщ. После нескольких рюмок хоккеиста полностью покинула скандинавская сдержанность. Он активно поддерживал разговор, смеялся, махал руками, забыв об языковом барьере. Дольше всех держался худенький Свенсен, уверенный в том, что после ужина сядет за руль.
– Ребята, зачем вам ехать на ночь глядя – оставайтесь, переночуете. Завтра с утра сходим в сауну и поедете в свою Полтаву, – предложил Арнольд Израилевич.
Предложение было до такой степени здравым, что не вызвало ни у кого никаких сомнений. Свенсен тоже тяпнул.
– Скажи, Арни, – спросил быстро хмелеющий славист, – до гостиницы далеко?
– Зачем тебе гостиница, у меня заночуете. На втором этаже гаража есть постели, там же душ и туалет.
К открытому гаражу подкатил «Сааб», из него вышел человек в оранжевом комбинезоне с темно-синей надписью на груди: «Бермуды». Выше среднего роста, худой, с очень подвижным лицом. Он указал на машину и сказал:
– Пношу, пнинимайте наботу.
– Дядько Петно! – радостно заорал Серега.
На плечо его легла тяжелая рука Опанаса Охримовича.
– Заходи, Петрович, – одновременно сказали Арнольд и Опанас.
Автослесаря усадили за стол. Молчаливый Петерсен достал бумажник и вопросительно глянул на Петровича. Тот, заметив телодвижение, жестом руки остановил его.
– Днузям днузей нобню на шану, – и залихватски бахнул полстакана водки.
Свенсен заволновался. Он не понял ни одного слова. Полез в сумку за учебником и словарем.
– Это неизвестный мне диалект, по-видимому, карпатский, – бормотал перепуганный полиглот.
Серега засмеялся и успокоил науку.
– Это не диалект, Петрович не выговаривает пол-алфавита.
– Пнидунок, – пробурчал Петрович.
– Петро действительно не выговаривает две буквы, – объяснил Арнольд Израилевич, строго глянув на Серегу, – зато он любую машину без рентгена видит насквозь. Думаю, свою двадцатку он заработал.
Свенсен облегченно перевел.
– Сенкью, – сказал Петерсен, вручил гонорар Петровичу и икнул.
Было уже два часа, трещали цикады, помогая лепить образ ночи. Но никто этого не замечал. За столом царил дух согласия, и всем казалось, что давно дружат и знакомы с детского сада. Шведы поделились дорожными впечатлениями. Они ругали фаст-фуд и очень хвалили красоту украинских женщин.
Когда кончилась водка, они пошли в кафе.
– За машину не беспокойтесь – здесь не воруют.
Шведам пришлось поверить. По дороге Юхансен подарил Сереге шведскую крону. Серега, только что узнавший о новой валюте, с любопытством рассматривал подарок. Ничему уже не удивлявшиеся шведы очень удивились, увидев впереди залитый светом остров ночного магазинчика. Но еще больше поразил их ночной ассортимент: хлеб, шоколад, пиво, дамские прокладки, вулканизатор, колбасы, йод, зубные щетки, презервативы, набор наждаков, молочные продукты. В центре стояли новенькие шины, забивая резиновой вонью все остальные ароматы. После магазина они вышли на очередную линию. На углу стоял свежевыкрашенный гараж. Его крышу украшал семафор и огромная, аэрозольная надпись: «Галимо покрасил».
– Кто бы это мог сделать? – строго спросил Опанас Охримович Арнольда Израилевича.
Арнольд, развернувшись к Сереге, задал тот же вопрос.
– Понятия не имею, – хитро улыбаясь, ответил тот.
Раздался восторженный вопль, компания обернулась. Сильно выпивший Петерсон стоял на коленях перед гаражом. То был гараж Опанаса Охримовича. Смех перерос в истерику. Реакцию шведского архитектора вызвала неисчерпаемая фантазия председателя. Весьма туманные представления об истории архитектуры не помешали Опанасу при постройке своего гаража соединить зодчество трех ушедших цивилизаций. Постройка имела стилистические особенности и шумерского зиккурата, и пирамиды индейцев майя, и древнегреческого храма. Главной изюминой фасада были две колонны с коринфским ордером, на которых стояли бетонные пионеры.
– Мне здесь очень нравится, – вытирая слезы, сказал Петерсен.
Опанас Охримович горделиво расправил плечи. Ему было приятно, что у этих викингов так развито чувство прекрасного.
