— Мистер Джек Нильсон был моим юношеским увлечением, — объяснила девушка. — Мы вместе учились на юридическом, и, откровенно говоря, на него, по-моему, папино могущество производило куда большее впечатление, чем я. Это был единственный случай, когда мы с Боссом разошлись во мнениях.
— Он что, не одобрял вашего брака?
— Наоборот, он считал, что Джек замечательный, и фактически своими руками толкнул меня ему в объятия. Но — увы. Мой муж оказался таким мерзавцем, что загулял, не дождавшись конца медового месяца.
— Сочувствую, — сказал Адам. — Но только он не просто мерзавец, а еще и дурак!
— Зато, — весело объявила девушка, — мой брак можно считать полезным опытом. Теперь у меня есть иммунитет.
— Против чего?
Не отрывая глаз от дороги, она тихо сказала:
— Против любви.
Званый ужин в поместье в конечном итоге состоялся. Единственное, в чем Босс послушался врачей, — то, что сам он к столу не вышел.
По всем меркам это был прием на высочайшем уровне — под стать самому дому: два сенатора, ведущий обозреватель «Нью-Йорк таймс», госсекретарь США. И министр юстиции. Все, кроме министра, пришли с женщинами. Разговор за столом велся оживленный, хотя, как показалось Адаму, несколько провинциальный. В основном муссировались сплетни о сильных мира сего.
В конце вечера появился доктор Пенроуз. Вдвоем с Адамом они осмотрели пациента, после чего адмирал немедленно отбыл.
Тони задержалась дольше других. Она отозвала Адама в сторонку и сунула ему в руку ключи.
— Возьмите мою машину, — быстро проговорила она. — Потом оставите ее в гараже. У меня есть запасные ключи. Дорогу найдете?
Тот кивнул, не в силах побороть обиду. Его явно отсылали.
— Да, — пробурчал он. — Наверное. А как же вы… — Он осекся. — Впрочем, это не мое дело, да?
— Пожалуй, — шепотом согласилась Антония.
Ладно, утешал себя Адам, все, что было, — не более чем легкий флирт. Или просто игра его воображения. Короче, эта Тони — не для него. И она это откровенно продемонстрировала, удалившись под ручку с министром юстиции.
Однако уже на другой день Тони весьма настойчиво пригласила его на ужин в «Ренессанс».
Адама заинтриговал столь неожиданный интерес к его персоне, но, успев немного разобраться в ее образе жизни, к концу ужина он позволил себе пару циничных замечаний.
— А отец не возражает, когда вы выходите в свет с женатым мужчиной?
— У него нет права голоса, — небрежно отмахнулась она. — После моего разрыва с Джеком отец перестал контролировать мою личную жизнь. И вообще они с… моим приятелем учились вместе в университете. Так с чего бы ему возражать?
При обсуждении такой щекотливой темы она нисколько не тушевалась, но и особенной радости не проявляла — скорее Тони воспринимала свой роман философски, поскольку он явно не имел перспектив в силу семейных обязательств ее кавалера. Вскоре и вовсе оказалось, что несколько свободных вечеров кряду для нее отнюдь не редкость, и в такие дни она охотно приглашала Адама с собой, если выходила куда-нибудь в свет. Несколько раз они ужинали вдвоем.
В три часа ночи позвонил Бойд Пенроуз.
Без всяких предисловий и извинений он доложил:
— Куперсмит, я только что посмотрел анализы Босса. Сдается мне, самое страшное мы преодолели, приятель.
Воодушевленный, Адам позвонил в Бостон и сообщил радостную весть Максу. Не успел он повесить трубку, как телефон снова зазвонил.
— Привет. Бойд мне все рассказал, — взволнованно сказала Тони. — У тебя было занято. С Максом говорил?
— Да, спешил передать ему хорошую новость.
— Я так и поняла. Не хочешь доложить ее мне лично, а не по телефону? Давай устроим небольшой праздник.
— С удовольствием, — согласился Адам.
Тони была в радостном возбуждении. Она бросилась Адаму на шею и расплакалась.
— Адам! Ты это сделал, ты спас моего отца!
Внезапно она начала с жаром целовать его в губы.
Все произошло так неожиданно… и так восхитительно! Адам давно об этом мечтал. Он был рад уже самому знакомству с этой необыкновенной девушкой, но с этого мгновения их отношения перешли совсем в иное измерение.
И он был несказанно счастлив.
На другое утро Тони, обняв его, спросила:
— Ты как-то говорил, что занимался балетом. Довольно необычно для парня. Были какие-то причины?
— Причин было две. Во-первых, у меня мама преподавала музыку в нашей школе, и я пошел танцевать, чтобы сделать ей приятное. Но главное — мне хотелось насолить отцу, который скверно обращался с ней. И я ему насолил: представь себе рабочего-металлурга в Индиане, который вынужден говорить дружкам, что его сынуля танцует в трико, как какой-нибудь гей.
— Странно… У меня твоя мужественность сомнений не вызывает. — Тони улыбнулась. — Могу дать показания под присягой, даже письменные. А что случилось с твоей мамой?
— Она умерла, когда мне было двенадцать лет. Он ее убил.
— Как? Что ты такое говоришь?
— Она пыталась родить второго ребенка и на поздних сроках беременности получила токсемию. — Было заметно, что Адам до сих пор живо переживает. — Понимаешь, он фактически убил ее. Ей становилось все хуже и хуже, а он не позволил врачу вызвать преждевременные роды, не хотел, видишь ли, чтобы ребенок погиб. В конечном итоге погибли оба.
— Кто же тебя потом воспитывал?
— Я сам.
— Так не бывает.
— Бывает. Уж я-то знаю. Звучит невероятно, но я начал заниматься спортом — прыжками в воду.
— Ого! — восхищенно воскликнула Тони. — Кажется, понимаю: тебе хотелось острых ощущений?
— В каком-то смысле. Хоть пару секунд — мысленно — я оставался один во всем мире, к тому же на сто метров выше всех.
— Недаром я сразу почувствовала в тебе родственную душу, — улыбнулась Тони. — Мы оба любим общество самих себя.
За завтраком Тони продолжила допрос:
— А отец знал, что ты занялся таким рискованным видом спорта?
— Да, — сказал Адам и помрачнел. — Как-то он просматривал спортивную страницу в местной газете — единственную, которая его когда-либо интересовала, и вычитал мое имя в списке участников соревнований на первенство штата. Он явился в бассейн в компании двух своих собутыльников. Но они понятия не имели, что такое прыжки в воду, и «болели» совсем невпопад. Я так распсиховался, что нырнул, как кашалот. Сорвал выступление начисто.
По тому, как он это сказал, было ясно, что Адам до сих пор переживает ту свою давнюю неудачу.
— После этого моим самым большим желанием стало поскорее уехать из дома. Тогда единственным шансом для меня могла стать академическая стипендия. В школе баллы у меня были повыше, чем в спорте. Ты когда-нибудь слышала о колледже Шаймера?
— Если честно, то нет.
— Вот-вот. И никто не слышал. Тем не менее это небольшое, вполне передовое учебное заведение под эгидой Чикагского университета. Порядок там такой: сдаешь экзамен по их требованиям — значит, можешь учиться. Своего рода инкубатор для будущих студентов-медиков, которые хотят сэкономить несколько лет учебы. Мне так не терпелось стать врачом, что в летние каникулы я работал санитаром в клинике Майкла Риза. Что давало мне неплохой повод не ездить домой. Свою злость я направил на учебники и в результате каким-то чудом попал в Гарвард на медицинский.
— И твоей мечтой, конечно, было спасение женщин от токсемии, — деликатно предположила Тонн.
— И младенцев, — добавил Адам. — Я чувствовал себя умудренным опытом стариком — мне же было целых девятнадцать лет! К учебе я, может, и был подготовлен, но общаться с людьми умел плохо. Особенно с этими лощеными выпускниками престижных вузов — они о такой вещи, как Шаймер, и понятия не имели! Наверное, поэтому моей стихией стала лаборатория.
— Там ты и познакомился с Максом?
Адам кивнул.
— Я наконец обрел отца, которого мог уважать. Я заканчивал ординатуру по акушерству и гинекологии, когда Макс выбил для меня место исследователя. Он учил меня не только иммунологии — он учил меня жизни. Понимаешь, в первый же раз, как он пригласил меня к себе домой на ужин, я понял, что у него с Лиз те самые отношения, которые делают честь любому браку. Лиз — детский психотерапевт. Творит с подростками и детьми настоящие чудеса. Они взяли надо мной шефство. Лиз даже познакомила меня с поздними квартетами Бетховена.
— Ого! Действительно сложная штука.
— Ага. — Адам усмехнулся. — Особенно если не знаешь ранних.
— А дети у них есть? — спросила Тони.
— Нет. Так уж получилось, что я стал им вместо сына.
— Значит, ты тоже смог для них что-то сделать.
— Надеюсь. Если я когда-нибудь и заслужу называться Человеком, то только благодаря их доброте.
— А дальше? — наседала Тони.
— А дальше — твоя очередь рассказывать о себе, — ответил Адам, рассчитывая вызвать ее на откровения.
