Он ждал своей очереди помыть руки.
Известие о том, что Андреас не собирается ехать в Лондон, разбудило во мне смутное полуосознанное беспокойство, от которого я не мог избавиться еще несколько дней. Возможно, его заявление об отъезде было неуклюжим способом развязаться с Энн, отделить себя от нее воображаемым расстоянием. Возможно, главная роль в этой истории принадлежала ей. Все это было частью того, о чем я говорил Энн не так давно (и что ее только позабавило), — той самой эмоциональной вовлеченности в происходящее. Мир здесь, мир находится там, где я хочу.
— Мы думали сегодня не засиживаться, — напомнила Линдзи.
Хардеман заказал еще выпить. Описал нам дом, который снял в Мейфере[28]. Он говорил медленно, но очень четко, старательно контролируя свою речь, и его фразы начали обрастать сложными цепочками подчиненных конструкций — грамматика в чистом виде. Пьян.
В машине Дэвида мы с Хардеманом очутились на заднем сиденье. Не проехали и двух кварталов, как он погрузился в сон. Будто отказал какой-то заводной механизм. Остановившись на красный свет, Дэвид взглянул на меня в зеркальце.
— Есть идея. Ты готов выслушать? Потому что это одна из немногих гениальных идей, которые у меня были за всю жизнь. Если не самая гениальная. Она пришла мне в голову за ужином, когда я смотрел, сколько он пьет. И меня осенило. Причем мозг до сих пор работает, даже сейчас, пока мы стоим на светофоре. И мне кажется, дело может выгореть, если у нас хватит ловкости, если мы по-настоящему захотим его провернуть.
— Ловкости у нас хватит, — сказала Линдзи, — но мы не захотим его провернуть.
Идея заключалась в том, чтобы отправить Хардемана на самолете в какой-нибудь отдаленный город. Был, например, рейс в Тегеран — отправление в 3.50, компания «КЛМ». Для посадки в самолет виза не нужна. Она понадобится ему только потом, после прибытия, чтобы выйти из аэропорта. А это уже не наша забота, сказал Дэвид. Главное — куда-нибудь его отправить. Для этого нужен паспорт, который наверняка у него с собой, и билет, который Дэвид купит на одну из своих кредитных карточек.
Мы проехали мой дом. Через минуту-другую — их. Линдзи упорно смотрела в окошко со своей стороны.
— Купим билет, — говорил Дэвид, — потом вернемся к машине, поставим его на ноги и поведем под руки в аэропорт. Билет ему возьмем в салон для некурящих — проспится, спасибо скажет, — а потом перед нами встанет самая главная проблема: как пропихнуть его через паспортный контроль.
Линдзи начала осторожно посмеиваться.
— К тому времени он, должно быть, наполовину очухается. Ходить будет, думать — нет. Если мы вложим ему в руки билет, паспорт и посадочный талон, он наверняка проскочит контролера на автопилоте. Но что потом? Мы ведь не можем пройти за ним через паспортный контроль. Вряд ли стоит рассчитывать, что он посмотрит на свой талон и автоматически определит нужный выход.
Я сказал ему, что есть простое решение. Мы ехали по дороге к аэропорту, делая сто километров в час, и он мельком взглянул на меня в зеркальце, проверяя, насколько я серьезен.
— Элементарно, — сказал я. — Все, что нам надо сделать, — это купить два билета. Один из нас проведет его через все препятствия и усадит в самолет на нужное место.
Линдзи сочла это очень забавным. Дело и впрямь могло выгореть. В ее хрипловатом смехе зазвучало легкое удивление: похоже, она впервые осознала, что способна поддержать нашу хулиганскую инициативу.
— Потом тот, кто отправится с ним, просто развернется и пойдет назад в автобус, который подвозит пассажиров. Прикинется, что ему стало плохо. Билет можно сдать, так что мы не потеряем ни цента.
— Точно, точно, — прошептал Дэвид.
Конечно, я ни минуты не верил, что наш замысел удастся осуществить. Он был слишком смел, слишком грандиозен. Вдобавок, я не знал, прав ли Дэвид насчет визы, хотя сам летал с ней тысячу раз. Мне казалось, что визу проверяют у стойки, прежде чем выдать посадочный талон. Но Дэвид ехал вперед, говорил не умолкая, и Линдзи стала оседать в своем кресле, будто надеясь скрыться оттого пугающего, что нам предстояло. Тегеран. Они подумают, что он прилетел помогать заложникам.
В конце концов нам не удалось даже вытащить его из машины. Он все время стукался головой, валился назад, грузный, обмякший. Лицо Дэвида выражало удивительную сосредоточенность. Он видел в извлечении Хардемана стереометрическую задачу, пытался определить, где и как за него взяться. Он дергал его, напрягался изо всех сил. Дверной проем был маленький, причудливой формы, и внушительные габариты самого Дэвида заметно осложняли дело. Он пробовал стать на колени на переднем сиденье, сгрести Хардемана в охапку и передать мне. Чего он только не пробовал. Было ясно, что идея, пришедшая ему на ум, и перспективы, которые она обещала, захватили его целиком. Ему действительно хотелось отправить этого человека в другое место.
Сперва плохо видная сквозь пургу, показалась фигура, движущаяся к дому с той стороны парка, — лыжник в разноцветном костюме, идущий коньковым шагом, единственное яркое пятно на фоне мертвенно-ровной белизны, в мире без теней, среди по-зимнему толстых ковров снега на улицах и машинах, на скамьях в парке и птичьей ванночке во дворе, — лыжник, разрезающий это ирреальное пространство, в красном капюшоне и защитной маске.
Выйдя на Бэй-стрит, вы не сможете отличить американцев от канадцев. Они — чужаки среди нас, которые ждут сигнала. Это сюжет из научной фантастики («НФ» означает «научно-фанатический»). Они проникли в школы и учат там наших детей, исподволь, потихоньку внедряя свои взгляды — взгляды, которые, по их мнению, мы разделяем. Тема развращения невинных душ. Их преступные кланы имеют свои опорные точки в наших городах — наркотики, порнография, законный бизнес, — а их сводники из Буффало и Детройта работают по обе стороны границы, поставляя девочек туда и сюда. Тема экспансионизма, распространения организованной преступности. Им принадлежат корпорации, заводы, права на добычу ископаемых, львиная доля канадской земли. Тема колониализма, тема эксплуатации, извлечения наибольшей выгоды. Они рядом с нами, отравляют наши реки, озера и воздух продуктами своей жизнедеятельности, своими мерзкими промышленными отходами. Тема безразличия власть имущих, их слепоты и презрения к остальным. На нас изливается поток их телепрограмм, кинофильмов и музыки, нас ослепляет сияние их гнилой самодовольной культуры. Тема рака и его метастазов.
Я стоял у окна, пока она снимала лыжи и заносила их на крыльцо. Это зрелище — то, как она пересекала заснеженное пространство, ее появление из невидимого города вокруг нас, такое сноровистое и таинственное, наполнило мою душу глубокой радостью.
Джордж Раусер, бледный и помятый, вышел из лифта в вестибюле лахорского «Хилтона». Он опустил портфель на пол, пристроив его между ног, затем поправил очки обеими руками. Для этого он поднес руки к лицу, обратив их ладонями друг к другу и вытянув пальцы, — жест, который начинался как благословение масс. Увидев меня в кресле, он косолапо подошел к буфетной стойке. Мы заказали «киплинг-бургеры» и фруктовый сок. Собираться в группы по семь и более человек было запрещено.
— Зачем я здесь, Джордж?
— Откуда вы прилетели?
— Из Исламабада.
— Ну, это не край света. Просто надо поговорить.
— А по телефону нельзя было?
— Да ладно вам, — сказал он. — Кроме всего прочего, тут замечательная архитектура. Подите посмотрите на общественные здания. Что это за стиль? Готический, викторианский — или, как его там, пенджабский? Почему мне кажется, что вы разбираетесь в таких вещах?
— Может, он называется могольский. Или псевдомогольский. Честно говоря, не знаю.
— Как бы там ни было, получилась неплохая смесь. Очень жизнерадостная. А кто такие моголы?
— Они нахлынули сюда из Центральной Азии.
Из нагрудного кармана его пиджака торчали четыре или пять шариковых ручек. Его портфель был под столом, зажатый стоймя между его голенями. Я ждал, когда он скажет, о чем ему понадобилось со мной поговорить.
— Теперь у меня есть прибор, который включает зажигание дистанционно. Допустим, к моей машине что-нибудь прилепят. Я могу завести ее из кухни, пока варю яйцо. — Он поглядел в сторону дверей. — Если она взлетит на воздух, яйцо покажется значительно вкуснее.
— Здорово. А как насчет форсунки со слезоточивым газом в салоне?
— Я принимаю только защитные меры. Шутите, что ли? У папы сильно расстроятся, если узнают, что я оборудовал машину активными средствами выведения из строя. Хотя это уже неважно.
— В каком смысле?
— Я серьезно подумываю об уходе, Джим.
То, что он назвал меня по имени, казалось не менее важным, чем само заявление. Сколько новостей он мне сообщал — одну или две?
