— Ну, вот и дождались, — тихо, с досадой сказала старшая из женщин. — Целый день ее не видать и не слыхать было. Словно, нас специально караулила, ворона. Пошли быстрее.
Из окна соседки тем временем слышатся какие тяжелые вздохи типа «о-хо-хо — хо-хо» и полуразборчивые фразы, которые глухо падают в темноту вслед удаляющимся от дома двум женским фигурам.
Мать берет дочку под руку.
— Держись за меня. А что это она там пробормотала…я плохо расслышала… То ли «упасть» то ли «волчья пасть»?
— Мам, ты хочешь уловить какой-то смысл в бормотании женщины, которую ты считаешь сумасшедшей? Не смеши меня. А мне вот послышалось — «масть». Ну и что из этого? Не бери в голову.
Мать девушки вздыхает.
Женские силуэты растворяются в темноте.
У железнодорожной станции одиноко бредущих путниц догоняет пустой и разбитый тарантас, зовущийся местным маршрутным автобусом. Путницы, не сговариваюсь, невесело усмехаются по этому поводу. Но через пару минут уже забывают об этом, оказавшись на перроне.
Мама Кати показывает билет проводнице, и они обе быстро проходят в купе.
Как оказалось, здесь уже была одна пассажирка, блондинка лет тридцати пяти.
Мать Кати громко, по провинциальному, поздоровалась и пристально посмотрела на попутчицу дочери.
Блондинка тем временем достала из дамской сумочки сигареты, зажигалку и вышла в коридор.
Катина мама с досадой посмотрела ей вслед.
— Надо же… Вагон полупустой, а ты в одно купе с цыганкой попала.
— Разве эта блондинка — цыганка? — удивилась Катя.
— Самая настоящая. Они теперь почти все блондинки.
— В общем, так, слушай меня внимательно, — сказала встревоженная женщина, — если она тебе вдруг будет предлагать погадать за деньги или будто бесплатно, просто так — из любопытства…
— Не буду, не буду, не буду, — перебивая мать, попыталась ее успокоить дочка.
— Послушай меня, — продолжала мать, выглядывая в коридор, — деньги ближе к себе держи, как я тебя учила… И в поезде, и в Москве. Звони домой чаще, в любое время. И ни с какими парнями, которые к тебе будут цепляться, ни в какие кафе, не ходи. А если в гости кто позовет…
— …не ходить тем более, — продолжила мамину мысль Катя.
— А я так мечтала: вот дочку повезу в Москву поступать в институт. Мечтала там погулять с тобой вместе, — обнимает Катю.
В купе возвращается блондинка. Слышен голос проводницы: «Провожающие, просьба освободить вагон».
Мама Кати торопливо покидает купе.
Поезд, наконец, трогается.
Из окна Катя видит маму, которая машет ей рукой, двигаясь по перрону вместе с поездом, пока тот еще не набрал скорость.
Катя тоже машет, прильнув к оконному стеклу.
Попутчица, молчаливо наблюдавшая за прощанием, нарушает молчание.
— В Москву в гости едешь или учиться? — улыбнулась блондинка, обнажая верхний ряд золотых зубов.
— Учиться… А вы тоже до Москвы?
— Нет, я не до конца еду…Я раньше сойду, в шесть утра.
Катерина легко подтянулась на свою вторую полку. Там она быстро переоделась в шорты. Затем достала из сумочки журнальчик и записную книжку.
Блондинка тем временем переоделась в атласный халат жгуче-малинового цвета. Сверху напротив Кате видно, как попутчица достает из сумки еду в пакете, расческу, помаду, духи. А еще — колоду карт, хранящуюся в мешочке из мягкой лайковой кожи бардового цвета, украшенном золотыми узорами.
Дверь купе распахнулась.
— Пассажиры, чай пить будете? — спросила проводница.
— А как же! Встрепенулась женщина. — Мне два стакана.
— И мне…один, — тихо добавила Катя.
Проводница исчезает, и вкупе воцаряется молчание. Катерина листает журнал, блондинка смотрит в окно.
— А хочешь, я тебе сейчас скажу, поступишь ты в институт или нет? — неожиданно спросила попутчица. — У меня карты есть.
При этих словах она зазывно смотрит вверх на Катю, держа в руках красивый кожаный мешочек с колодой.
По глазам Кати видно, что она борется с таким естественным любопытством.
— Ой, я боюсь… Лучше не знать.
Пассажирка разочарованно кладет колоду на столик.
— Может, и так… Ладно, пойду узнаю, как там наш чай.
Катя откладывает журнал, потягивается. Закрывает глаза, прокручивая в памяти день отъезда. Затем чуть приоткрывает вдруг потяжелевшие веки и… засыпает мгновенно и легко.
Вскоре дверь купе распахивается, и появляются блондинка с проводницей.
— О, да тут уже сонное царство, — говорит проводница. Пойду другим пассажирам чай предлагать…
Женщина разворачивается и уходит.
Блондинка ставит два стакана с чаем на стол, достает из целлофанового пакета большой кусок домашнего пирога.
В это время Катя поворачивается во сне, и с верхней полки падает записная книжка девушки.
Попутчица наклоняется, поднимает записную книжку. Из нее выпадает фотография, на которой Катя снята крупным планом. Женщина кладет эти вещи на столик рядом с Катиным билетом.
Спустя некоторое время пассажирка заканчивает трапезу. Но, видно, спать еще не хочет. Зевает, со скучающим видом смотрит в окно. Взгляд падает на Катин фотопортрет. Женщина берет его в руки, начинает рассматривать. Кладет на место, затем снова берет, смотрит пристально, словно, в портрете этой девушки видит нечто, что ее заинтриговало…
Тусклый свет в купе, падая неровными бликами на юное улыбающееся личико с портрета, кажется, искажает его порою, привнося в портрет что-то трагическое, какую-то печать несчастья.
Цыганка быстро убирает со стола лишние предметы. Фото подпирает пустым стаканом, чтобы не упало. Затем берет колоду карт, долго тасует их и затем раскладывает перед фотопортретом девушки. Потом переворачивает карты кверху. Все карты одной масти — это «пики».
Женщина недоуменно смотрит вверх на спящую Катю, потом — вновь на карты. Затем снова тасует колоду и начинает тянуть по одной. Первой выпадает пиковый туз, второй — дама пик, третьей — семерка пик…
В это позднее время в купе гаснет свет.
Вполне вероятно, что Кате, может присниться короткий тревожный сон в то время, когда руки цыганки раскидывают карты, тем самым, как бы против ее желания, накладывая всю эту масть на последующие события ее жизни. В то же время, плохие карты могут падать и потому, что она уже видит во сне какие-то образы, лица из своего ближайшего будущего, к которому ее неумолимо приближает стук колес поезда. Наутро она забудет эти короткие видения. Но этот сон еще повторится. И вполне возможно, что с какими-то персонажами из него она встретится в реальной жизни…
Катя впервые ступила на московскую землю. Она ставит свой небольшой кожаный чемоданчик и пакет с гостинцами на асфальт и с интересом осматривается по сторонам. Осмотревшись, достает из дамской сумочки записную книжку.
Естественно, что неторопливая девушка попадает в поле зрения таксистов.
Первым к ней подскакивает светловолосый голубоглазый парень лет двадцати пяти, который виртуозно подкидывает ключи.
— Девушка, вам куда?
Почти одновременно с молодым таксистом подходит лысоватый пожилой мужчина.
— Молоденьким и хорошеньким — скидки, — добавляет он.
Рядом с Катей стоят вполне нормальные московские таксисты, занимающиеся частным извозом, но она воспринимает их настороженно.
— Да мне недалеко тут, я на троллейбусе, — отвечает она немного неуверенно.
Мужички смотрят разочарованно. Но парень все еще надеется на обаяние молодости.
— А, может, все-таки подвести?
— Такие девушки должны только на авто ездить, — комплиментарно добавляет пожилой таксист.
Катя, тем временем, подхватывает свои вещи и направляется в сторону троллейбусной остановки.
— А жаль… Хорошая ушла фигурка, — говорит молодой парень, глядя незнакомке вслед.
Катя выходит из троллейбуса, переходит на противоположную сторону. Останавливается, сверяется с записной книжкой и сворачивает в тихий переулок. Какое-то время не спеша идет по нему, пока не останавливается возле четырехэтажного дома постройки начала прошлого столетия.
Дом с двумя подъездами представлял такое зрелище: одна его половина, уже отреставрированная, выглядела шикарной, хоть и нежилой. Другая, в которой, очевидно, проживают жильцы, смотрится более, чем скромно. Можно даже сказать, серо и обшарпано.
Дверь с домофоном чуть приоткрыта, потому что домофон сломан.
Катя входит в подъезд и осматривается. Лифта здесь нет. И девушка начинает подниматься по широкой и красиво изогнутой лестнице.
На третьем этаже она останавливается у квартиры со множеством звонков. Девушка заглядывает в записную книжку, потом звонит в один из них.
Дверь распахнулась мгновенно. Катя даже не успела услышать шагов, как в дверном пролете нарисовался типичный московский татаромонгол, этакий брюнетистый мачо лет двадцати семи, в шортах из обрезанных джинсов и в мягких кожаных полусапожках, скорее, похожих на кожаные носки. Его обнаженную и волосатую грудь украшала большая двухцветная татуировка в виде зеленого дракона, дышащего красным пламенем. Языки пламени переходили также на верхнюю часть рук, а на конце каждого языка — еще резвились маленькие дракончики.
