Вокруг Малышева, находившегося под следствием, разгорался скандал, и его смерть явилась неожиданностью для большинства горожан. Они толпились у заваленной венками могилы и вопрошали друг друга:
— От чего он умер? От чего?
Но не находили ответа, пока сидящий на еще не снесенной старой могиле питерский сизорылый бомж не прокаркал:
-— «От чего! От чего!» Там же все на лентах написано! На венках.
И кто-то стал вслух читать золотые литеры:
От Законодательного собрания... От Налоговой полиции... От безутешных сослуживцев... От прокуратуры... От товарищей по работе...
И большинство согласилось, что действительно, пожалуй, от этого и умер. Венков — гора!
ПОЧЕТНЫЙ ДОЛГ И ОБЯЗАННОСТЬ
В жизни каждого нормального мужчины воинская служба (или в нынешнее время уклонение от нее) ни всегда остается самым ярким воспоминанием. Бывшие военнообязанные моего поколения рассказы о самых не вероятных приключениях начинали с запева: «А вот. я помню, у нас в армии...». По сравнению с этим все остальные события казались буднями и рутиной.
Причем не обязательно, чтобы эти воспоминания бы ли радужными, наоборот, иногда они повествовали
о событиях, далеких от удовольствия. Но всегда, естественно по прошествии времени, даже о самых страшных событиях, как правило, вспоминают весело.
Суммируя увиденное, услышанное и пережитое, я решил «изваять» образ, в котором бы читались незабвенные черты и Василия Теркина, и бравого солдата Швейка, поскольку оба эти солдата разных времен и народов списаны с натуры.
Разумеется, у моего героя должна быть солдатская фамилия. Правда, он об этом и не подозревает, как большинство реальных носителей этих фамилий. На пример, гражданин Новиков, как правило, не знает, что «новик» — это новобранец, только что прибывший в полк. «Гусь» или «гусек» — молодой солдат, а «сокол» — солдат, оттянувший десять лет солдат скую лямку из двадцати пяти полной выслуги и от правленный в родную деревню на год побывки для выбора невесты и последующей женитьбы. Потому он и «гол как сокол». Я оставляю в стороне бесчисленных Солдатовых, Гусаровых, Драгуновых и даже Негодяевых, поскольку «негодяй» — это, в первоначальном смысле слова, «не годный к строевой службе». Так что для моего героя можно выбрать любую фамилию, какая вам нравится.
А имени у него быть не должно! У солдата имени нет! Потому он так и называется — неизвестный солдат или безымянный герой, а не бесфамильный. У настоящего солдата вместо имени звание! Тем крепче его солдатское членство в большом армейском коллективе. Со стороны посмотреть, так мы все там в армии на одно лицо. И в этом особая монументальность воинской службы со времен фараонов до президентов включительно. Что, кстати, не мешает внутри гранитного незыблемого строя оставаться индивидуальностью. Я бы даже охарактеризовал этот занимательный феномен — армию — как «массу индивидуальностей, приведенную уставными отношениями и надлежащими обстоятельствами в необходимую для выполнения поставленных боевых задач консистенцию».
Во как я сказал! Как сказал! Исключительно замечательно сказал! Только две фразы, которые я слышал, пожалуй, покрепче. Одну говорил писарь-сверхсрочник в доблестной воздушно-десантной дивизии, я ее, за неимением карандаша и бумаги, дня два на память заучивал: «Документ удостоверяется собственным подписом рукоприложения лица, чтобы представлялось полное соответствие претензиев амбиции к личности».
И вторая, гениальная в своей простоте и абсолютно точным указанием адреса: «если где-то кое-кто у нас порой...» Чтобы такое сочинить, нужно лет двадцать отслужить «в органах» хотя бы «сексотом» (секретным сотрудником. — Примеч. авт.)
Важно отметить, что все, о чем пойдет речь, — некий собирательный образ моего современника, когда-то охваченного армейским членством, сохранившим до лет солидных свойственный этому членству крепкий дух и несгибаемую любыми испытаниями выносливость. А эпиграфом и к моим «нетленкам», и вообще к любым рассказам о выполнении почетного долга и обязанности каждого гражданина в высоком звании рядового я хочу взять крылатые слова, прочитанные мною на заборе гвардейской воинской части:«Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!»
я с этим явлением столкнулся в 1962 году, когда еще национальное самосознание у народов бывшего СССР на всем его пространстве было не разбужено и жили мы еще как люди, без всяких этих нынешних заморочек. Но язва национализма уже начала гнездиться и разъедать устои. Причем, что характерно, в самых антисанитарных местах, как это ни странно звучит на сегодняшний день.
В тот далекий теперь уже год служил я в доблестной Псковской воздушно-десантной дивизии и в числе лучших инструкторов рукопашного боя направлен был в братскую Каунасскую воздушно-десантную дивизию для показательных выступлений и обмена опытом. Снаряжали нас очень заботно и даже пристально. Мало что обмундирование и сапоги по самому первому сроку в гарнизонном офицерском ателье по фигуре подгоняли, все было предусмотрено, даже носовые платки и белые перчатки! Нас старшина так осматривал, как нынче в таможне не шмонают! Только что в попу солдатам не заглядывал.
Вот стоим мы на плацу перед отправкой, постриженные-отглаженные, от нас одеколоном разит, как из парикмахерской, даже пчелы над беретами вьются. Прилажено все к своему месту, как в яхте. В ранцах все подогнано: не стукнет, не брякнет. Морды у всех лопатой, глаза квадратные, щеки от усиленного питания со спины видать. Гвардия — цвет армии! А старшина все вздыхает, все не весел...
Сержант говорит:
— Товарищ старшина, вы в нас не сомневайтесь, мы гвардейской чести не сроним, в смысле дисциплины... И хоть в Европе, хоть где, звание десантника не посрамим...
— Да какая, — говорит старшина, — Прибалтика на хрен Европа?! Их немцы всего сто лет назад стоя писать обучили... Они еще и в восемнадцатом-то веке про мыло не слыхивали... Экскурсовод рассказы-нал, когда мы в Таллин ездили. А вот с прибалтийским национализмом вы столкнетесь обязательно. И это сильно как неприятно...
— А в какой примерно форме? — спрашивает сержант. — И как надлежит себя вести?
— Форма, — говорит старшина, — может быть самая непредсказуемая, вести себя следует адекватно.
Вот как хочешь, так его и понимай! Мы, конечно, нею дорогу это обсуждали и придумывали разнообразные примеры из жизни, чтобы правильно реагировать, чтобы там, скажем, на каверзные вопросы или как иначе, чтобы ноль внимания и с достоинством... Но кто же мог знать, что с национализмом мы столкнемся именно в его сортирной форме.
Короче. Вылезаем из вагона. Нас — двенадцать человек, сержант тринадцатый. По-уставному: в колонну по два, шагом марш. А куда человек идет, хоть он солдат, хоть кто, на вокзале, как только приедет н незнакомый город? Естественно, в туалет!
Туалет нормальный. Отдельно стоящее каменное сооружение. Все основательно. Санитарные нормы соблюдены. Чисто. Над входом буква «М».
Сержант командует:
— Вольно. В туалет, справа по одному, бегом марш!
Но что нас несколько озадачило — из туалета выскакивают тетки. Я еще подумал: не обслуживающий ли это персонал? Но какие-то уж очень взволнованные! И на уборщиц не похожи! Некоторые в шляпках под вуалью, тогда мода такая была.
Мы — бах-бах-бах... залетаем в сортир. Та же картина: из кабин с куриным квохтанием выбегают еще несколько теток, на ходу юбки одергивают. Сержант только головой покрутил:
— Вот дает Европа! У них что, женское отделение на ремонте, что ли? Чего они сюда понаперлись? Медом им тута намазано?
А что характерно: писсуаров нет! И кабины такие узкие, так что шестеро у нас оправляются, а шестеро наготове стоят.
И пока мы стоим, человек пять теток в туалет врываются. Некоторые уже с задранными юбками. Нас увидят — «ой!» — и обратно!
— Вот дает Европа! — Сержант говорит. — До чего сексуально обнаглевши! Уже в мужском туалете от них покоя нет!
Тут один, который на очке, из первой смены, высказывает предположение, что, мол, вероятно, местные мужики свои функции не выполняют надлежащим образом и женщины так себя ведут от категорической неудовлетворенности.
Сержант говорит:
— Ты бы меньше рассуждал, а фунциклирил бы на очке пошустрей! Че ты как веревку съел! Тут смена ждет — жмется.
Но тот не угомонился и, когда с очка слетел, рассуждает, в том смысле, что ежели они в места общего пользования так прут, то что же тут, в городе, после отбоя делается? И какие от этого в личном составе могут быть потери. Вот так наскочат бабы вшестером, и приедешь к любимой девушке с прибалтийским приветом вместо необходимой в браке принадлежности!
— Старшина не зря предупреждал, что у них тут оголтелый национализм, потому нужно в строю держаться! —- говорит сержант. — Весь непорядок от нарушения уставных положений. А будем в строю — хрен нам кто что сделает!
