– Не горюй, соседка, у меня тоже драма в трех действиях и в пяти картинах… Не плачь, давай помянем всех: и твоего Мусея, и Григориана, и Олигарха… ну ты знаешь, о ком я… и мою Пандору…
– Я так и знала, – еще больше прослезилась Медея. – Вот как сердце чувствовало, что-то у вас не так… Ну зачем ей в такую рань садиться в такую роскошную машину? И почему тебя с ней нет? Неужели уехала? Кто бы мог подумать… Господи, господи, спаси и помилуй, кто сегодня родится… Давай помянем всех… – И выпила. И Дарий выпил.
Котлеты были замечательные. С сушеным укропчиком, зеленым лучком, кинзой, и все сверху уснащенное каким-то ароматным, вызывающим обильное слюноотделение соусом… Да и салат превосходный: помидоры, брокколи, много синего лука и опять же укропа… Все замечательно. Вкусно. Механически аппетитно и зверски одиноко.
– Ты, сосед, не горюй и пойми Пандору… Ведь она такая куколка, красавица, а ты ей дорогу перегородил… Извини, я буду откровенной. Все соседи на вас любовались, говорили, какая приятная пара, но я-то видела, как она не находила места.
– Почему? В чем несоответствие?
– Во-первых, ты старше… почти в два раза, хотя это не причина.
– Ладно, не надо, – Дарий, несмотря на всю разлюли-малину, не мог свою личную жизнь делать общественным достоянием. – Но куда денешься, мне за сорок, и я уже обледенел на треть…
– Извини, я думала, что тебе станет легче.
– Я все знаю. Знаю такое, чего, может быть, ты не знаешь. Богатство могущественно, но красота всемогуща. Вот в чем дело. И природой в красоте заложена многостаночность: вот, дескать, живу не только для себя, а для всеобщего пользования. Чтобы присущная красота расходилась кругами, а не доставалась кому-то одному… И Пандора подсознательно это чувствовала и не могла удовлетвориться только одной точкой притяжения. – Дарий для убедительности покрутил по столу пальцем. Вдавил его в столешницу. Мол, смотри, как это было… – Ладно, утрясется, подожду пока не перебесится… А где Конкордия, почему она не идет за стол?
– Спит, бедненькая. Она за смену так ухайдокивается, так ухайдокивается… Эх, если бы ты был помоложе, я бы тебя женила на Конкордии. Но она дурочка дурочкой, то с одним, то с другим. И главное, всем верит, думает, ага, вот сейчас ее отведут в церковь – и будь здорова, мамзель Петрова! Хочет через венчание, чтобы потом можно было с мужа спросить – а почему ты, сволочь, давал Богу клятву и теперь не держишь? Я тебе скажу по секрету, что она от кого-то, извини, забрюхатела… – Медея хитровански сощурила глаза. – Но я ее не ругаю, стараюсь понять. Я ведь за свою жизнь сделала семнадцать абортов, и, как видишь, ничего… – Медея явно кокетничала, и это было невыносимо. Однако куда денешься, куда денешься от… куда денешься?
Из окна было видно, как во двор завернула парочка – Легионер с Лаурой. И Медея, отложив сигарету в пепельницу, – бегом за дверь. Как же, ей мало компании художника, нужны дополнительные уши, чтобы выслушивать ее пьяный бред. Но Лаура начеку, она с большой неохотой согласилась войти в квартиру Медеи и долго отнекивалась, когда им предложили сесть. Посидеть рядком, угостить медком… Золотое времяпрепровождение! Незабываемый процесс душевного проникновения! Каков ресурс для словоболтания! Дарий с Легионером дважды ходили в магазин за выпивкой, что в конце концов не могло закончиться здравомыслием. Сто раз поминали безвременно ушедших и еще не пришедших в этот мир, сто раз чокались, любовно смотрели друг другу в глаза, умилялись от каждой сказанной глупости и делали это до тех пор, пока не пошли по пятому кругу… Пока окончательно под вечер не заскучали. Но что удивительно, рюмка в рюмку вместе со всеми пила Лаура. Под конец ее так развезло, что Дарию и Медее пришлось на себе тащить ее на этаж. Правда, два раза роняли, но до увечья дело не… Легионер же тоже на карачках преодолевал ступени, но на собственном пороге силы его оставили, и он впал в алкоголическую кому. Потом отошла и Медея, которая слезливо начала вспоминать Элегию, как она ей помогала и как та ее, Медею, как родную любила. И призналась Медея, что будто бы перед смертью Элегия завещала Дария ей… А Дарию такие слюнявые откровения – что горох об стенку. У него уже начался душевный зуд, паранойя на почве потери… утраты… «Да, ладно, не скромничай, тебе не хватает ее ВЛГ, ты без нее – ничто, двурукий и двуногий паразит, бледная спирохета на теле земной красоты… А это не важно: я должен свое отвоевать, даже если при этом придется откинуть копыта и потерять рога… В точку – рогоносец! Красавец с ветвистыми! Сколько из втоих рожек можно заготовить целебного пантокрина! Открыть фирму и шинковать, шинковать капусту. Но… прежде, во всяком случае сегодня же, надо расставить все точки над… Это будет не взлом, не кража, не разбойное нападение, это будет закономерный ход человека, которого обокрали, обмишулили, раздавили, обкорнали и еще чего-то такого некрасивого сделали… Не позволю! Я не я буду, если не усугублю, ибо тогда всему грош цена и полное забвение принципов…»
И он, выйдя из прокуренной кухни на улицу, долго стоял под хмурым небом, пока не понял, на каком свете находится. Слава тебе Господи, пока – на этом! Но, проходя мимо «Мидаса», он усомнился в, казалось бы, непреложной реальности: перед салоном, как ни в чем не бывало, стояли оба таксомотора и более того… Ему даже привиделся сидящий за рулем Эней. Сидел, курил, выпуская через форточку колечки дыма. Дарий протер глаза и, стараясь не смотреть на мираж, прошествовал дальше, в сторону улицы Эдинбург. Ох, горе человеческого сердца, ведь именно по этой улице… летом, до которого рукой подать, они с Пандорой возвращались домой… Это была сиренево-жасминная ночь с карбункулами звезд, теплым дуновением, которое исходило от нагретой за день железнодорожной насыпи… Она шла босиком… А потом они с Пандорой зашли под крону каштана… Или под куст бузины? Где наши годы, весенние дни, где птиц перелетных тугие узоры?.. А вот и «Белая вилла», хапужное прибежище дона Хуана, которое со стороны и впрямь вырисовывается очень изящным, с широким крыльцом, зеркальными стеклами и белыми башенками строением. В такой бы хижине жить – не тужить. Он подошел к стальным неприступным воротам, концы которых пиками устремлялись к небу, и ногой долбанул по ним. Однако сделал ноге больно… Он повернулся к воротам спиной и несколько раз шибанул по ним каблуком… Стучись да услышат, ищи да обрящешь… И как бы во исполнение догм Священного Писания, ворота отворились, и перед Дарием предстал человек в форме муниципальной полиции, на ремне которого висели наручники и резиновая палка. Сонные глаза охранника смотрели вопросительно и строго.
– Небось, ты, парень, ошибся адресом?
– Мне нужен хозяин, – и Дарий, отстраняя рукой полицейского, попытался пройти во двор.
– Его нет, – охранник бесцеремонно вытеснил художника за ворота.
– Тогда позови его половину… Сентябрину… то бишь Октябрину…
Охранник тяжело вздохнул, словно он и впрямь сопереживал чаяниям визитера.
– Эх, парень, если бы я не знал, кто ты, я бы тебе сейчас прописал пару отрезвляющих пилюль… Иди домой и проспись. – И он попытался закрыть ворота.
– Да подожди же ты! У меня этот испанский пикадор увел женщину, а ты тут грозишься… Меня ничем нельзя напугать. Ничем! Если сейчас же не позовешь кого-нибудь из них, я не знаю… Я пойду на все… Я вам устрою такую корриду…
– Ладно, успокойся. Если бы ты читал газеты, то знал бы, что мой хозяин отбыл в деловую поездку в Испанию и что мадам Октябрина больше здесь не живет… Они развелись с господином Гойтисоло… Уяснил?
Дарий в растерянности, хоть и пьян, а вразумительные слова его проняли. Значит, газета написала правду…
Спасибо, конечно, за разъяснение, но тут должна быть моя… Ну как тебе сказать, моя сожительница… Очень бедовая блонда, глаза… губы… ноги – любо-дорого, закачаешься… Венерическая красота, пробивает насквозь…
Лицо у полицая даже просветлело, но дело до улыбки не дошло. Блюдя строгость, сказал:
– Вот если бы была жена, тогда, может быть, я и помог бы тебе, а так… Знаешь, сколько на одного мужика в мире приходится сожительниц?
– Не знаю, но это сейчас не принципиально. Но поверь, униформа, мир может рухнуть… И чтоб ты знал: брак – это наиболее фальшивая форма половой жизни…
– Никуда твой мир не денется. Сегодня переменчивая облачность, атмосферное давление в норме, тип погоды номер два… А насчет брака… Извини, я не в курсе, – охранник отступил назад и закрыл ворота. И уже из-за них до него донеслись слова художника:
– Если ее увидишь, передай, что я обязательно буду поливать цветы… А весной высажу анютины глазки и левкои… Черт бы вас всех побрал…
Домой возвращался через «Таверну», где пил с какими-то полузнакомыми лицами, играл в бильярд, разговаривал с буфетчицей и вроде бы даже договорился о встрече… В конце концов, уже в первом часу ночи, выйдя из дымной «Таверны», зашел в телефонную будку и набрал номер Октябрины. Хотел разведать. Но трубка была мертвее мертвого, и он, пока дожидался ответа, стоя заснул, прислонившись головой к холодному стеклу. И приснился сон, в котором он ищет Пандору. Опять общежитие, у балкона – покрытый инеем клен, снег и звезды, а среди них та звездочка, которая постоянно ему снится, – изумрудный карбункул, величественная точка вечности…
