…Утром все сделали вид, что ничего особенного не произошло. Здоровались с Фурманом даже чуть веселее, чем обычно, словно смутно припоминая, что вчера он здорово всех насмешил. Но если что-то его и огорчило, то разве что собственная глупость: вылез ни с того ни с сего на совершенно неподготовленную публику со своими революционными призывами, а детишки-то просто приехали сюда отдохнуть и немного развлечься… Он для порядка поинтересовался у Васьки и Людки Михайловой, что было у костра после его ухода, но оказалось, что и рассказывать-то не о чем: все молча посидели еще немного, а потом просто пошли спать. Даже Большой совет решили не проводить. «Ну и отлично. Зато теперь никто не сможет упрекнуть нас в том, что мы замыкаемся в своей отрядной жизни», – бодро подытожил Фурман.
Никто не упрекал его за его выходку, а многие даже мягко сочувствовали – словно больному, который не рассчитал свои силы, раньше времени встал с кровати и надорвался. Все это было почти смешно, но, чтобы окончательно отвлечься, Фурман на следующий день принял предложение подежурить на кухне. Добрый Васька по его просьбе показал ему, как правильно разрубать огромные сучковатые пни и как обращаться с печкой, – и дело пошло! Если не считать аккуратно порубленного на щепочки указательного пальца на левой руке, Фурман получил необыкновенное удовольствие от простой и наглядно результативной физической работы. Ему настолько понравилось это уединенное занятие, что через несколько дней, когда в лагерь приехал Данилов, он сам вызвался подежурить еще раз. Конечно, ему было очень неприятно думать о том, что обиженная фаворитка непременно нажалуется на него шефу: мол, этот наглый Фурман попытался устроить в лагере революцию и свергнуть ее, а заодно и весь Большой совет, и все только чудом уцелели… Что ж, если у Давыдова возникнут какие-то вопросы к нему, то – вот он, на боевом посту, так сказать. Но призывать его к ответу, видимо, сочли излишним, и короткий визит любимого руководителя прошел, как всегда, на ура. Фурман с удивлением отметил, что Наташа стала намного приветливее и внимательнее к нему. А там уж вскоре и лагерь закончился.
Последним общим делом стал ночной разгул под совершенно несоответствующим домашним названием «Голубая лампа». Несмотря на довольно разнузданную карнавальную атмосферу, основные границы остались незыблемыми, и Фурмана только пару раз дружески поцеловали в щечку – с его разрешения, и совсем не те, от кого он этого в своей унылой тайне ждал.
По традиции всем были розданы маленькие записные книжечки, в которых желающие могли сделать памятные записи. Фурману во первых строках была подарена (судя по почерку – Васькой) сочувственная цитата из известного стихотворения Юрия Левитанского «Иронический человек»:
Но зря, если он представится вам шутом.
Ирония – она служит ему щитом.
И можно себе представить, как этот щит
Шатается под ударами и трещит.
Дальше шел какой-то детский сад (впрочем, их отряд «Рот-фронт» им по сути и был):
Это про тебя.
Правда.
Ку-ку.
Фур не уезжай оставайся скоро юбилей, а затем зимний лагерь и ты опять будешь в рот фронте.
И можно будет проводить твои дела и придумыть новые только бы «Товарищ» не развалился.
Правда.
Ура.
Фур!
Не знаю, что бы делала без тебя. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Не уезжай! Без тебя плохо.
Не подписавшийся Вовка Данилов, командир отряда «Венсеремос», подвел пафосный итог:
Фурушка!
Ты конечно же будешь и на юбилее, и в зимнем лагере, и т. д. Только не будь только в рот-фронте. Судя по вышенаписанному рот-фронтик понял как делать дела и он сможет их делать и без тебя. А ты иди в другой отряд. Нельзя же, чтобы один отряд был идеальный, а другие?.. Тем более, что посмотришь на рот-фронт и думаешь – а, у них Фурман, все равно нам лучше не сделать, лучше мы на них посмотрим…
Фур, научи всех жить как надо.
Ведь если ты уедешь над нами встанут всякие тут…
Этого многие не хотят. Почти все понимают что к чему, а (дальше две строки тщательно замараны) ты каждое ее слово воспринимаешь как глас народа. По крайней мере впечатление именно такое.
Так не лишай же массы своего чудного голоса…
(По прочтение уничтожить.)
Плюм-плюм.
Среди немногочисленных эксцессов праздника было одно мелкое происшествие, которое почему-то крайне расстроило Фурмана. Уже на рассвете разбуянившаяся Нателла придумала мазать лица спящих зубной пастой. Видимо, в какой-то момент это дурацкое пионерлагерное развлечение было перенесено и на бодрствующих. Фурман случайно застал самую последнюю фазу, когда временно ослепшая одноклассница Нателлы Люба Колчанова, обливаясь слезами, по-черному ругалась на смущенную проказницу.
Конечно, это вышло не по злому умыслу. Но ведь никто не заставлял Нателлу заниматься такими жизнерадостными детскими глупостями в эту последнюю ночь…
6
Еще весной, примерно за неделю до отъезда Фурмана из Петрозаводска, у него состоялся странный разговор с Даниловым. Только что закончилась очередная клубная «среда», все уже стояли на улице и прощались, и тут Данилов вдруг предложил Фурману прогуляться вдвоем по городу. Заинтересовавшиеся Васька с Вовкой сразу же захотели к ним присоединиться, но Данилов весело прогнал их «делать уроки». Сам он направлялся на какую-то деловую встречу, но до нее оставалось еще довольно много времени. У Фурмана, естественно, никаких срочных дел не было. Да и вообще, такое подчеркнутое внимание к нему со стороны главного человека в «Товарище» было проявлено впервые. Сказать по правде, он просто опешил от такой чести.
Всю дорогу говорил в основном Данилов. Он то пускался в какие-то анекдотические истории, посмеиваясь и оживленно посверкивая на Фурмана своими чудесными синими глазами, то ненадолго замолкал, отрешенно засматриваясь непонятно на что, и вдруг заводился на совершенно другую тему, – но в целом это была обычная болтовня на ходу о том о сем. При этом задавались и какие-то вопросы, но отвечать на них больше чем парой предложений было не то что невозможно, а скорее неприлично. Вроде как на вопрос «как дела?». «Нет, не читал. Интересно… Да, читал. В общем, понравилось…» Фурман все ждал, когда же его собеседник приступит к главному, ради чего и была затеяна эта прогулка. Может, Данилов недоволен его первым комиссарством на «Веснянке»? Или наоборот, собирается поручить ему какое-нибудь новое важное дело? А что если он просто хочет узнать, что Фурману известно об опасных товарищеских «тайнах»? Ну, и спросил бы об этом прямо! Фурману так не хватало откровенного разговора со старшим! Он же готов был служить Данилову!.. В какой-то момент речь все-таки зашла о клубе, и тут у Фурмана возникло удивительное ощущение, что Данилов уклончиво и не очень внятно пытается пожаловаться ему – «как мужик мужику» – на всех этих бесконечных взбалмошных девок, полных сил и энергии, но всегда преследующих какие-то свои эгоистические цели. Вслушиваясь в его огорченную интонацию и характерный надтреснутый басок, Фурман растерянно гадал, является ли это всего лишь случайным поворотом в необязательном течении ироничной уличной беседы, или же это крайне осторожное прощупывание главной темы, требующее от него какого-то ответного знака. Ему вдруг пришло в голову, что Данилову, может быть, просто не с кем поделиться своими запутанными проблемами. Но в том, как он говорил об этих проблемах, была какая-то поразительная, почти глуповатая наивность, «святая простота», в наличие которой даже трудно было поверить. Ну да, действительно, устал человек от этих неразумных и неуправляемых девок, мешают они нормальной работе руководителя клуба, – вполне можно его понять!.. Данилов вдруг бодренько поинтересовался у «Саши», каковы его дальнейшие планы на жизнь. А какие у Фурмана могли быть планы, если в Москве его уже ждала повестка из военкомата? Разговор перескочил на что-то другое, потом они ненадолго зашли в книжный магазин, Данилов совершил там какую-то обрадовавшую его покупку, а на выходе они расстались, пожав друг другу руки. Время кончилось.
Но загадка осталась. И дня через два Фурмана пронзила сновидческая мысль: а что если таким странным образом ему было сделано предложение стать «преемником» Хозяина? Мол, извини, хозяйство несколько запущено, но коли решишь брать, так уж бери все целиком, включая девок… Додумать эту невероятно веселую и многообещающую мысль Фурман не успел: жизнь так завертелась, что ему стало не до того.
На следующий день после возвращения из летнего лагеря большая теплая компания – уже отмытая, выспавшаяся и празднично переодетая – собралась у Тяхти. Ее молчаливая энергичная мама напекла огромное количество пирожков и выставила на стол какое-то необыкновенно вкусное варенье, кто-то принес свою домашнюю выпечку – в общем, устроили сладкий пир.
