– Как бы тебе объяснить, – я заговорил медленно, потому что подбирал слова как можно более душевные. Я искренне не хотел испытывать терпение своего приятеля, по опыту зная, во что превращается этот человечек, когда приходит в бешенство. А сегодня я один раз уже обидел его небрежным обращением. – Дело такое, Кощей. Как выяснилось, очень по-разному мы понимаем жизнь: я и ЦК КПСС. И остаться в стране, которой они заправляют, значит сидеть снова и снова. Не за одно, так за другое. А чалиться всю жизнь даже в таком гостеприимном месте, как зона в солнечном Соликамске – не хочу…
Кощей осклабился – шуточка про Соликамскую зону пришлась ему по душе.
– Потому и надо мне свалить. Но только за кордоном деньги еще важнее, чем у нас. Поэтому, хочу я вывезти одну ценную вещь. Ее там уже ждет мой старый одесский друг, пару лет назад умотавший в Израиль. Помнишь, я тебе рассказывал, который Высоцкого записывать мечтал?.. У него там своя фирма грамзаписи. Так вот эту важную штуку мне сюда обещали принести. Но, заварушки, думаю, не избежать. Но если дело выгорит как надо – твоя доля Кощей, где бы я ни был, хоть на другом краю земли – я свои долги всегда плачу… Ты ведь это знаешь?
Жулик кивнул. И мы расстались. Я открыл двери кафе.
И сразу же узнал ее, как только шагнул в зал, приглаживая короткие волосы ладонью. Столик в углу, у окна. Она лежала между салфетницей и высоким стаканом, в котором доходил какой-то чахлый цветочек. Немного полинявшая от времени, коробка сверхтонкой магнитной ленты «Тасма». Один ее картонный угол был смят. Но в целом это было именно то, что я искал. Оригинал последней записи Алеши Козырного. Легендарный «Концерт на крови», в существование которого, оказывается, уже мало кто верил. Пленка, оставшаяся в сумочке Маши Старковой, когда я видел ее в последний раз, отчаянно бежавшую по ноябрьскому льду за увозившим меня «воронком».
Я шагнул навстречу. Девушка, сидевшая за столиком, вопросительно подняла глаза.
– А я почему-то не думала, что вы такой молодой? Думала, как все мамины друзья! – вместо приветствия заявила она.
– Мне скоро будет двадцать девять. Я ведь моложе твоей мамы на десять лет… – объяснил я.
Она набрала в грудь воздуха, словно собираясь на что-то решиться.
– Мама четко мне объяснила, что надо сделать, если вы дадите о себе знать. Даже слово с меня взяла, – выпалила она, как школьница наизусть домашнее задание, не отводя взгляда и нисколько не смущаясь.
– Значит, она сохранила пленку, – вздохнул я.
– Но только сейчас я вдруг поняла, что настолько не хочу ее вам отдавать, что даже готова нарушить слово, которое дала матери! – дерзко заявила девчонка и убрала со стола пленку, которую, казалось, еще секундой раньше она готова была подвинуть мне. Теперь она спрятала ее к себе на коленки, с вызовом уставившись мне прямо в глаза.
Я просто сел за столик напротив нее. Девочка не представляла, насколько она меня поставила в тупик. Если бы тут сидела пара бандитов, собиравшихся меня кинуть – я бы четко знал, как сейчас поступить. Но напротив меня сидела хрупкая девчонка 18-19 лет, с глазами точно такими, какие они становились у Маши Старковой, когда та начинала сердиться.
– Ну, что молчите? – спросила Катя, видимо, уже успев немного испугаться собственной смелости. Все-таки перед ней сидел тип, недавно вышедший из тюрьмы.
– Не знаю, что сказать, – признался я. Потихоньку соображая, что эта девочка вряд ли хочет завладеть пленкой из-за денег. Наверное, сейчас всего несколько человек в стране представляет себе ценность этого оригинала. Просто она собирается задать мне какой-то вопрос. И хочет во, что бы то ни стало продемонстрировать мне, как он у нее наболел.
– Она была уверена, что вы ненавидите ее, за то, что… Считали в общем… – тут она осеклась. – Ну, что это она вас посадила?
Я покачал головой.
– Это я сам себя посадил. Такую выбрал судьбу, – усмехнулся я. – А Маша ни в чем передо мной не виновата. Как жаль, если она так считала.
– Так какого черта вы ей на письма никогда не отвечали и от свиданий отказывались?!.. – выпалила девчонка, раскрасневшись от гнева. – Она-то считала, что виновата и извелась совсем!.. Только когда уехала, у нее там немного от души отлегло, я это почувствовала.
– Я был уверен, что сидеть мне придется все девять лет. Не хотел ей жизнь ломать. Думал, так она меня легче забудет, – признался я. – Знал бы, что срок скостят, может быть, поступил бы иначе.
Знала бы эта девочка, как много стоило сделать иначе в моей прошлой жизни! Мне пришлось отказаться от памяти о той прошлой жизни, чтобы выжить в зоне. Измениться, стать другим. Вычеркнуть из памяти те дни, когда вокруг меня были самые дорогие в моей жизни люди и когда были сделаны тяжкие, непоправимые ошибки. И только сейчас я мог позволить себе вспоминать обо всем этом без опаски дать слабину.
Но как было объяснить все это девочке? И я просто смотрел на нее, улавливая в юном лице неуловимые черточки, доставшиеся ей в наследство наполовину от Маши, наполовину – от Алеши. От людей, которых мне больше не суждено видеть.
– Вы любили ее? – спросила Катя, не удержав в голосе легкой хрипотцы.
– Где она сейчас? – ответил я вопросом на вопрос.
– В Швейцарии.
– Решилась лечить голос?! – не поверил я.
– Если бы! Она же моего нового папочку – потускневшую рок-звезду повезла туда лечить от наркомании, – недобро ухмыльнулась Катя. – Рассчитывает спасти этот мешок с дерьмом…
Наступило неловкое молчание. Выручил франтоватый официант. Посверкивая белоснежными манжетами, он очень кстати возник рядом, уже считая меня своей законной добычей. Как же – угрюмого вида тип в ресторане с юной спутницей. Официант рассчитывал на солидный куш и подобострастно склонился над нашим столиком.
– В девятнадцать часов у нас открывается музыкальная программа. Живая музыка… – завлекая, проговорил он.
– А ты почему все еще в Союзе? – поинтересовался я у Кати, спровадив официанта. – Если семья там?
– Мне надо закончить музыкальное образование, – пояснила девушка. – Там на это денег не будет.
– Если дело в деньгах, могу помочь, – быстро решил я. – Пленка эта очень ценная. Если ее вывезти из страны и продать какой-нибудь крупной фирме грамзаписи, это приличная сумма в долларах. В конце концов, Алеша свой гонорар тогда не получил и Маша в записи участвовала и пленку сумела сохранить. По всем понятиям я ее должник. Отдам тебе. Поедешь к своим?
– Да не хочу я уезжать! – возмутилась девушка. – Мне и здесь хорошо. Такие перспективы открываются. Мне контракт предлагают подписать! Помогут записать дебютный альбом! А это знаете, как важно! Платить, правда, обещают мало, и там в контракте написано, что потом я еще десять альбомов обязана буду записать с этими продюсерами… Они получат права на мое имя и все такое… Так что пока думаю, но наверное соглашусь. Других-то вариантов нет.
– Кто такое предлагает? – спросил я.
Она назвала фамилию. Я скрипнул зубами. А она с ребячливой гордостью продолжала рассказывать – как это важно для начинающего артиста – сразу контракт с известным продюсерским центром. Тем более, когда им руководит такой человек, которого все называют воротилой молодого российского шоу-бизнеса. Они уже встречались, и он очень хвалил ее голос. Правда кое-кто предупреждает, что он всех молоденьких певиц тащит в постель, прежде чем «пустить в тираж», но пусть только попробует! Хотя я не должен думать, что она такая уж ханжа. Ничего подобного. Когда она сама решила расстаться с невинностью после выпускного вечера в школе – так и сделала. И вообще, она сама в жизни все решает и давно уже не ребенок…
– Не вздумай! – прервал я поток сбивчивых слов.
Катя умолкла, растерянно хлопая ресницами.
– Ты сама себя загонишь в рабство! Они из тебя все соки выпьют. Выжмут до последней капли. И отшвырнут. Как уже было с твоим отцом, – предупредил я. – Не важно, крупная фирма или нет – важно люди. А этих людей я знаю, им наплевать на талант. Им главное – деньги.
– Странно, и мама то же твердит, – призналась Катя.
Разом выпалив все, что хотела, на одном дыхании, она словно устала, и молча смотрела на меня, подперев щеку ладонью. Точно, как когда-то Старкова у себя на кухне в день нашего знакомства.
– Тебе надо уходить, – попросил я. – Через полчаса сюда явится тот самый человек, о котором ты говорила. У нас будет серьезный разговор. Я не хочу, чтобы вы встретились.
Катя смутилась, покраснела и рассердилась.
– Ну и забирайте свою пленку! – холодно сказала она, протягивая мне коробку. – Скатертью дорога в Америку!
Гордо выпрямив спину, девчонка пошла через зал к выходу. А я еще подумал, что с таким характером она и впрямь способна чего-нибудь добиться. Тем более – голос – еще в детстве Старкова хвасталась, что дочь вундеркинд. Но не успел я это подумать, как Катя вернулась с полдороги.
