Гордо выпрямив спину, девчонка пошла через зал к выходу. А я еще подумал, что с таким характером она и впрямь способна чего-нибудь добиться. Тем более – голос – еще в детстве Старкова хвасталась, что дочь вундеркинд. Но не успел я это подумать, как Катя вернулась с полдороги.
– Хочу, чтобы вы знали! – заявила она. – Петь я все равно буду! И пусть я буду петь за копейки – это лучше, чем вообще не петь! Для меня петь и дышать – одно и то же!..
– Садись, – вполголоса попросил я.
– Вы же хотели, чтобы я ушла? – опешила девушка.
– Поздно, – объяснил я, и незаметно подтолкнул ее на стул, поближе к окну. Так, чтобы, если придется отбиваться, она оказалась за моей спиной.
Валет явился на встречу раньше, чем договаривались. Судя по тому, как суетились вокруг него гардеробщик и швейцар – он небывало крупная шишка для их заведения – инстинкт никогда не обманывает таких матерых халдеев.
Когда Валет шагнул в зал, мне сразу бросилось в глаза, как он располнел за эти шесть лет. Живот заметно выпирал из дорогого импортного пиджака. На лбу появились залысины. Лицо обмякло и утратило здоровый цвет. Очевидно, мой прежний компаньон по спекуляциям за эти шесть лет немало поработал печенью, «решая вопросы» на пьянках в комсомольских банях и на обкомовских дачах.
Но выдержку он наработал отменную. Даже глазом не моргнул, обнаружив Катю, сидящую рядом со мной.
– Катюша! Какими судьбами! Такой приятный сюрприз! – рассыпался в комплиментах Валет, даже склонившись поцеловать девушке ручку.
– Ну, здорово, Серега! – Улыбнулся он мне. – Рад, что ты в норме, и вообще, молодцом. Это не каждому удается после таких испытаний.
Однако, по еле заметной тени, пробежавшей по его лицу мне стало ясно – он все понял и разозлился. Столько лет он искал пленку последнего концерта Алеши. Он проверил все мои связи. Шантажировал всех, кто мог иметь к этому отношение. А оказалось, что пленка все это время была у Маши Старковой, которую он пытался запугать самой первой, еще тогда в 1982-м. И не мог поверить, что женщина не поддалась.
Я под столом тихонько наступил Кате на ногу, чтобы держала язык за зубами. И девочка понятливо уткнулась в свою чашечку с кофе.
– Зачем искал? – спросил я конкретно, и не здороваясь.
– А может я решил помочь бывшему деловому партнеру? – принялся плести кружева Валет, небрежным жестом заказывая официанту дорогого коньяку. – Хотел посмотреть, как твои дела. И предложить какой-нибудь деловой проект? Наш продюсерский центр выходит на новый уровень. Знаешь, какие теперь у нас обороты? Миллионные! И это только начало. Дело развивается. Людей энергичных не хватает. А я помню, у тебя были к этому когда-то способности. Вот и решил – я тебе помогу для начала, а там, глядишь, и совместный бизнес развернем?
– Не гони фуфло, – оборвал я его словоизлияние.
Во время разговора я не прекращал осторожно поглядывать в окошко. И отметил, как два мента уже второй раз прошли мимо, словно обходили здание «Теремка» по периметру. И еще двое мужчин в штатском подозрительно долго тусовались напротив. И это только те, которых я успел рассмотреть в свое окошко. Дело развивалось по самому худшему сценарию, как я и предполагал.
– Не хочешь по-хорошему – твое дело, – окрысился Валет. – Только учти, с твоим досрочным освобождением никто тебя за границу не выпустит. Если только я не похлопочу. А люди у меня есть в идеологическом отделе ЦК, и в МВД. Отдай пленку и катись на все четыре стороны вольной птицей! А если не послушаешь – всегда полно способов, как отменить твое условно-досрочное освобождение, и отправить тебя снова туда, откуда пришел!
– Валерий Георгиевич! Это же шантаж! – задохнулась от возмущения Катя.
– Ничего подобного, милая! Это мужской разговор. Или выгодное предложение, от которого не стоит отказываться.
Я улыбнулся. Есть одна вещь, которая не доступна пониманию таких, как Валет. И почему, имея все, они не прекращают испытывать чувство, что остались в дураках. Он мог отправить меня обратно на зону. Мог все-таки вырвать у меня пленку. Да и пристрелить, сославшись на сопротивление и попытки к бегству меня здесь, наверное, тоже могли. Но, что бы не случилось – кое в чем я уже победил. Катя Старкова уже никогда не пойдет к нему в услужение, всего-то посидев со мной вместе пять минут за одним столом.
– Она при тебе? – не выдержал Валет. – Покажи?!
Я выложил на стол коробку с пленкой. Но как только он протянул к ней руку – сразу отдернул и вернул назад – в правый карман пиджака.
– А теперь слушай мои условия, – сказал я. – И перестань прикидываться моим другом. Я ведь знаю, как ты за этой пленкой гонялся. Как Есифа Шмеерзона, несчастного инвалида-алкоголика на улицу бомжевать выселил, чтобы он потом замерз зимой. Пока твои шестерки у него в квартире пол по доскам разламывали – тайник искали. Как ты Машу Старкову стращал – тоже в курсе. По понятиям за тобой столько косяков, что моли бога, чтобы я тебе их не предъявил…
– Ты что-то совсем рамсы попутал, – поежился Валет. – Не понимаешь на кого залупаешься?..
Он-то считал, что деньги и связи, которые стоят за ним – это что-то вроде непробиваемой брони. И, в общем, был прав. Все эти типы на подступах к верхушке государственной власти, которым он платил, все менты, которых он мог притащить сюда хоть целый гарнизон, бандиты грузина Дато, много лет крышевавшие его бизнес – это была целая армия. Но просто я пришел из таких мест, где доводилось видеть, как человека убивали гвоздем в ухо. А он сейчас сидел от меня на расстоянии вытянутой руки. Так что в данный момент наши шансы были равны. И он это чувствовал. И знал, что я знаю, что он это чувствует.
Поэтому ему хотелось скорее уйти. И он закурил сигарету, чтобы скрыть нервы. А я наоборот, чувствовал себя превосходно. И мог сидеть здесь сколько угодно.
– В общем, так, – начал я. – Пленку я тебе продам. Выпускай концерт на пластинке или как захочешь, какая будет прибыль – это твое дело. Я получаю деньги, и наши с тобой дела на этом закончатся. Мстить я тебе не буду. Своих дел хватает.
– Раздумал за рубеж? – поднял брови Валет.
– Здесь дела появились. Вот ее записывать буду, – ухмыльнулся я, поглядывая на Катю. – А деньги нужны – чтобы ее первый альбом выпустить. Думаю, справедливо, когда получится, что за это заплатят ее покойный отец и его друг?
– Э! Мы так не договаривались! Катя со мной контракт подписывает, – замахал перед моим лицом пальцем Валет.
Я схватил эти его пальцы, вывернул их на сторону и заломил руку. Так что он аж выскочил пузом на стол и прижался мягкой щекой к тарелке.
– А я насчет Кати и не договариваюсь! – тихо продиктовал я ему на ухо. – У тебя на нее никаких прав не было и не будет. А таких, кто талант в рабстве хочет гноить я ненавижу. И если надо будет раздавить – себя не пощажу. Понял?
Валет что-то прохрипел. И я отпустил его. Оказывается Катя все это время сидела рядом, удерживая ладонями скатерть, чтобы приборы не полетели на пол, не наделали шума и не привлекли внимания к нашему «мужскому разговору». Все-таки девчонка была истинной дочкой своей все понимающей матери!
– Думай пока, сколько готов заплатить за пленку, а я подумаю, как деньги передать, чтобы без подстав, – велел я и щелкнул в воздухе пальцами: – Официант! Сколько с меня?!..
Его немного выдавали манжеты. Они были не такие сверкающие и белоснежные, как у того франта, который предупреждал про «музыкальную программу». В остальном же – я не зря всегда верил в талант. Кощей перевоплотился круче настоящего артиста. Горделивая и степенная осанка. Черный жилет – где только он его стащил? (И как убедил настоящего официанта не высовываться с кухни и помалкивать в тряпочку?) Но главное он даже нес поднос, с рюмкой коньяку подняв его на уровне груди, а через руку у него было перекинуто полотенце (в автобусах и на остановках карманники обычно перекидывают через «рабочую» руку плащ или куртку).
Он подплыл к нам, исполненный достоинства, как белый лебедь. Достал из жилетного кармана маленький блокнотик, сверился с ним и немного гнусавым голосом, заявил:
– С вас семьдесят рублей, сорок копеек…
– Это что – за две чашечки кофе столько? – я грозно встал на встречу.
Кощей инстинктивно отшатнулся, но при этом неловко задел край стола, и уронил рюмку, пролив на меня коньяк.
– Ради бога, извините! Какой конфуз! Первый раз со мной такое за десять лет безупречной работы! – засуетился он, обмахивая полотенцем правую сторону моего пиджака. – Ради бога извините! Сейчас сбегаю на кухню, приложим сырую картофелину, никакого пятна в помине не останется…
И он виноватой рысцой удалился в сторону кухни.
– Совсем работать разучились, не собираюсь ждать! Пошли, Катя, отсюда! – проворчал я, оставляя на столе три сиреневые купюры, по двадцать пять рублей.
