Рэйчел напрягла зрение. Некие очертания проступили сквозь тьму. Подпорки? Строительные леса? Или огромная лестница, вделанная в стену? Не разобрать.
Рэйчел продолжала вглядываться в темноту. Рукоятка ножа, что она сжимала в руке, стала мокрой от пота. А затем она наконец кое-что увидела. Глубоко под землей, на расстоянии более сотни футов, внезапно вспыхнули два огонька. Пара глаз. Тот, кому принадлежали эти глаза, увидел Рэйчел и пялился на нее.
Рэйчел выдержала взгляд этой твари, не отшатнулась. Затаив дыхание, еще крепче стиснула рукоятку ножа. Ей казалось, ее гипнотизируют. Она не могла пошевелиться.
А затем на дне ямы появились еще два янтарных огонька. Потом еще два, и опять два новых, затем четыре, а за ними и целая дюжина. Вскоре Рэйчел осознала, что на нее глядят по меньшей мере пятьдесят пар глаз.
Она по-прежнему не могла выйти из оцепенения. Не могла заставить себя оторваться от края ямы, пока не зашевелились сами «гипонотизеры». Повинуясь некой коллективной воле, твари вздрогнули и плавно, бесшумно, с немыслимой ловкостью поползли вверх по голым стенам ямы. Ползли они быстро, неутомимо. Спустя считанные секунды они уже были ярдах в пятидесяти от Рэйчел. Огоньки приближались к ней, и ни на миг эти твари не спускали с Рэйчел глаз.
И только тогда она закричала. И с криком бросилась бежать обратно в дом, где захлопнула кухонную дверь, заперла на засов, взлетела по лестнице, промчалась по одежной кладовой, затем метнулась вверх по ступеням на первый этаж, на второй, на третий, и зеркальная дверь вывела ее на другую половину дома.
Прежде чем пройти через эту дверь в последний раз, она выглянула в окно на лестничной площадке. Пауки уже были в саду: опрокидывали строительные аппараты, взбирались по садовой ограде, ломали растения на шпалерах. А некоторые пытались проникнуть в дом.
Рэйчел ворвалась в комнату Софии, разбудила девочек.
– Вставайте! Одевайтесь! – кричала она. – Мы уходим сию же минуту!
Девочки вылезли из постели, сонные, недоуменно протирая глаза.
– Зачем? А где наша одежда?
– Не до нее сейчас! Наденьте халаты.
Девочки кое-как натянули халаты. Грейс запуталась в рукавах и сообразила, что пытается надеть халат наизнанку. София ковырялась целую вечность, завязывая пояс.
– Идите за мной, – приказала Рэйчел.
Она крепко схватила за руку Софию, та взяла за руку Грейс, и так, гуськом, они вышли на парадную лестницу. И наткнулись на две толстые сверкающие паутины. Рэйчел наскоро порубила их ножом.
– Почему вы размахиваете ножом? – спросила Грейс.
– Зачем вам вообще нож? – спросила София.
Добрались до прихожей, и Рэйчел распахнула входную дверь. Три паука сгрудились у подножия крыльца, загораживая проход к щитовому заграждению. Они были огромными, раздутые тела поблескивали в лунном свете, отливая пронзительной ядовитой зеленью.
– Держитесь за моей спиной, – сказала Рэйчел. – Нам нужно их обогнуть.
Девочки дожидались на крыльце, пока Рэйчел спускалась по ступеням с ножом в вытянутой руке. Маленькие, враждебные, выпуклые глазки пауков были прикованы к лезвию. Рэйчел замахнулась на них ножом, и пауки зашипели, приподнялись на задние лапы и медленно попятились.
– Вперед! – крикнула Рэйчел девочкам. – К выходу! Бегом!
Грейс и София сбежали с крыльца, рванули по строительному мусору, мимо временного офиса и остановились, тяжело дыша, у заграждения. Рэйчел догнала их, она пятилась спиной, отпугивая ножом чудищ. Отперла электронный замок и толкнула плечом дверь. Они выбежали на улицу.
– Куда мы идем? – заныла София. – Я больше никуда не хочу. Я хочу обратно в постель.
Они были на улице, но не в безопасности. Твари были и здесь. Кишели свирепыми полчищами, расползались по тротуару и проезжей части, сея разрушения на своем пути. Вскарабкивались на автомобили, переворачивали их, корежили мощные ряды джипов, «порше» и «ягуаров». Взбегали по стенам высоких горделивых особняков, вгрызаясь в кирпичную кладку, разбивая стекла. Собственность была их первой целью; за ней последуют люди. Было полнолуние, и, куда ни посмотри, Рэйчел повсюду видела зеленые тела этих гнусных насекомых-мутантов, что ползли по белой штукатурке стен, а потом победоносно выпрямлялись во весь рост между дымовыми трубами на крышах. Ночной воздух взорвался визгливыми резкими звуками – симфонией сигнализаций в домах по всей улице.
– Быстрей! – крикнула Рэйчел близняшкам. – У нас еще есть время!
Схватив Софию за руку, она бросилась бежать, увлекая девочек за собой. Чудесным образом мерзкие разгулявшиеся твари отступали, не мешая им продвигаться вперед. И остановил их в итоге в самом конце улицы вовсе не паук, но человек, мужчина. Старший инспектор Кондоуз выскочил из-за угла и приемом игрока в регби повалил Рэйчел на землю, а детектив-констебль Пилбим высвободил нож из ее сомкнутых пальцев.
– Все хорошо, – повторял кто-то из них. – Успокойтесь. Теперь все в порядке. Все спасены.
Они удерживали ее, распростертую на асфальте, пока дыхание у нее не выровнялось, не успокоилось, пока не смолк трезвон сигнализаций, а пауки не ретировались в свои подземные жилища. И пока Рэйчел вдруг не осознала, что, не считая всхлипываний Грейс и Софии, мир затих и опустел.
Элисон ни о чем конкретном не думала. Она сидела в кресле в эркере, глядя, как солнечный свет выписывает затейливые тени на старом красно-желтом узорчатом ковре. Странно, этот ковер она очень хорошо помнила, хотя видела его лишь однажды более двенадцати лет назад. Сам дом мало изменился. Да и Беверли остался прежним – не считая дома номер 11 по Лишнему переулку, где срезали и убрали лиственный птичий вольер. Там теперь жила состоятельная семья, новые жильцы привели в порядок сад, заменили входную дверь и покрасили рамы на окнах. Куда подевалась Фиби? Никто не знал.
Бабушка Рэйчел была, как всегда, спокойной, дружелюбной – а уж как она обрадовалась приезду Элисон и Рэйчел, пусть и всего на день! – но нельзя было не почувствовать, что отсутствие ее мужа пронизывает каждый уголок дома, словно покрывая все вокруг тонким слоем пыли; при жизни его присутствие было менее заметно. Сама бабушка будто скукожилась, усохла почти до бестелесности. Она бродила по дому, из кухни в гостиную, из ванной в спальню, ступая бесшумно, как привидение. И, сидя на солнце, задремывая, Элисон не услышала, как ба вошла в комнату и тихонько опустилась на диван.
– Рэйчел говорит, что твоей маме улыбнулась удача.
Элисон вздрогнула от звука ее голоса, обер нулась:
– Да, так и есть.
– Посвятишь меня в подробности?
– Ну… – В последнее время Элисон рассказывала эту историю многим людям множество раз, но ей до сих пор было трудно поверить в случившееся. – Мама ехала домой с работы днем, как обычно, и вдруг звонок на мобильный, звонила одна девушка, они вместе участвовали в реалити-шоу. Даниэль Перри. Она то ли певица, то ли актриса… Я не очень в курсе, чем она занимается.
– Знаю, о ком ты, – кивнула ба, – такая красотка.
– И она сказала, что хочет записать мамину песню. Ту, что мама пела в джунглях, где снимали передачу. «Ко дну и вплавь». И записала-таки. И песня очень хорошо продается. Она и в чартах, и везде.
– Я так рада, – сказала бабушка. – И, полагаю, мама на этом подзаработает?
– Да, ей уже кое-что перепало. Правда, не слишком много.
– Везенье никогда и никому не помешает. Знаешь, Джим играл в лотерею. Каждую неделю. И ни разу ничего не выиграл. – Ба смотрела на Элисон, но будто сквозь нее. – Я так и вижу, как он сидит на этом кресле, зачеркивает номера. Это было его любимое кресло. И здесь он больше всего любил сидеть.
Элисон приподнялась:
– Хотите, я уступлю его вам, миссис…
– Не глупи. Ты там уютно устроилась. Наслаждайся солнышком. Время дня самое подходящее.
Бабушка сидела на краешке дивана, сжимая в обеих руках кружку с надписью «Лучшей в мире ба» – давнишний рождественский подарок Рэйчел.
– По утрам здесь тоже хорошо. Он всегда сидел здесь, да, когда я спускалась из спальни. Поджидал мальчика-разносчика газет.
Элисон улыбнулась, не зная, что сказать.
– С этого и начинался день. Я спускалась вниз. Ставила чайник. Заваривала чай. – Рассеянная полуулыбка появилась на лице ба. Казалось, эти воспоминания согревали ее. – Газету приносили. Он открывал ее сразу же. Я готовила завтрак, варила ему овсянку. Звала его, и мы вместе завтракали на кухне. После завтрака он садился за компьютер. Он обожал свой компьютер. Это была его самая дорогая и любимая вещь. Писал письма или оплачивал счета, если надо было. А я оставалась внизу. Разгадывала кроссворды. До полудня мы снова пили чай. Вместе. Здесь. Он в этом кресле, где ты сейчас. А потом я отправлялась по магазинам. Обедали на кухне. Обычно только одним супом. Я томатным, он грибным. Он включал радио. Ему всегда хотелось послушать новости в час дня. Затем, если погода позволяла, мы выходили в сад. Он гордился нашим садом. Садовника у нас отродясь не было, никто нам не помогал. Мы все делали сами до самого конца. Подправляли лужайку, стригли изгородь. Потом он уходил в дом передохнуть. Усаживался в это кресло. Здесь солнечно, и ему это нравилось. Спустя час или около того я включала телевизор. Смотрела телевикторины и все такое. Он не любил эти передачи, поэтому уходил наверх к своему компьютеру. Мы были в разных комнатах, но я всегда знала, что он здесь, всегда знала, что он в доме. Ужин в шесть. Мы с этим никогда не запаздывали. Мы оба любили простую еду. Жареные грибы он мог есть каждый день и с чем угодно. Иногда мы ужинали только грибами на тостах. И всегда спорили, какую передачу будем смотреть. Он предпочитал новости, текущие события – политику, словом. А мне нравились пьесы и комедийные программы, что-нибудь смешное, но сейчас эти передачи уже не такие хорошие, как раньше, правда? Вечером, перед тем как пойти спать, он выпивал виски. Совсем немного. Вреда от этого никакого, наоборот. Виски помогал ему заснуть. Ложился он рано. Всегда до одиннадцати. Включал радио, но негромко. По-моему, ему просто нравилось слушать голоса. А я была внизу. Приканчивала кроссворд или еще чем занималась. Сверху до меня не доносилось никаких звуков, но мне и не надо было. Хватало того, что я знала: он там.
