– Ну, в общем, объедки со стола, – вздохнула она. – Хочу посылочку собрать в ветлечебницу для Пако.
– О, сердце женщины! – ахнуло большинство гостей, расшевелив Родригесса.
Покряхтывая, направился он к Сьенфуэгосу перебинтовываться из кобуры. Когда бинтуют раны, свадьба на исходе – верная примета.
Но генерал-охранник неутомимо салютовал, петардил и фейерверчил.
А небо уже серебрилось, и огни Сьенфуэгоса бледнели, и ночь уходила так же быстро, как наступала в этих широтах. И ясно и чуть грустно было, что слукавила богиня Иоальи. Спору нет, ночь божественна, но, увы, внебрачна.[69]
Всегда или…
Альманесерило. Рождалась душа дня и душа года, поскольку подошла весна.
Очень тонкий нужен нюх, чтоб отличить здешнюю весну от осени, а зиму от лета. На первый взгляд – что Рождество, что Яблочный Спас, что кот, что масленица.
И все же было заметно нечто эфирно-струящееся. С северо-востока доносилось оседание снега, движение льда, лепет сосулек, рост травы и набухание почек. Пора, пора подниматься на крыло – к постоянным гнездовьям, в свой угол.
И на прощание в шали с каймою танцевала «Севильяну» непревзойденная донья Пилар Риоха под гитару дона Хосе Луиса Негретте, которых, признаться, позвал на свадьбу автор.
Что это был за танец! Уметь бы так, зачем писать, – не надо слов и выражений!
В нем слышались стихи и песни, и ароматы утренних цветов, и призрачность, и постоянность, течение времени и замирание, удары грома и любовь.
В нем, танце, словом, было все, что втиснуто сумбурно в Серебряный треугольник.
Василий смотрел на город, выраставший, как серебряный туман, из горной долины, на утро, каких, должно быть, миллионы в мире, на единственный, неповторимый, как рассвет, свадебный танец и думал, если думал он: «Нету на свете ни африк, ни австралий, америк нет. Какие рио-де-жанейро? Царит один Сочитль-ин-Куикатль – Цветок-и-Песня, принц вселенной. Он движет солнце, Млечный путь и бесконечно проникает в истину, которой тоже нет. Есть лишь Цветок-и-Песня»…
Шурочка и Василий долго не могли расстаться с гостями – обнимались, целовались, гулко стучали по спинам. И все говорили напоследок: «Мой дом – ваш дом!»
Только Хозефина, как всегда, помалкивала.
– Ты, как святая Приска! – сказал Василий.
– Ну, брат, – заметил Гаврила. – Хватанул!
– Я в том смысле, есть ли у нее язык?
– Кларокеси![70] – и Хозефина с удовольствием показала длинный розовый язык. Чудесный язык, похожий на вобляную икру, которая так и просилась в чужой рот. Полно на свете прекрасных языков – русский, испанский – но Хозин переплюнул многие. Сколько же неизведанного таится за нераскрытыми губами! Но глупо и заносчиво знать все. Должно оставаться хоть немного под семью замками и печатями.
Язык Хозефины – последнее, что увидали Шурочка с Василием на мексиканской земле. Следуя за доном Борда и Мануэлем, они сошли в подземелье, в серебряные рудники. Уселись в скорую шахтерскую вагонетку, оборудованную пристяжными ремнями. Призраки гаркнули родственным дуэтом: «Гей, славяне!», подняв в шахте сильный весенний ветер. И в мгновение ока вагонетка очутилась на «Парке культуры».
Переход на кольцевую уже открылся, и народ валил густой тепло одетой толпой.
Диковато чувствовали себя Шурочка с Василием. Начинался рабочий день, а они, как загорелые ряженые болваны, в шортах, в сандалиях, звенели кандалами и оковами, путаясь под державными московскими ногами. Впрочем, так всегда бывает, когда возвращаешься в этот город. Он отчужден и принимает не сразу. Другой ритм, другое время.
И вроде бы долго-долго, целую вечность они тут не были, и вроде бы совсем не уезжали.
И город казался то невероятно новым, то до боли знакомым, старым. Да и что такое – новый-старый? Известно, ничто не ново, а все относительно. Неведомо, к чему и зачем.
Шурочка вдруг обнаружила на груди цепочку с небольшим серебряным треугольником, в центре которого зеленел глаз.
– Откуда это? – спросила она. – От дона?
Может, и от какого-нибудь дона. Мало ли донов на свете! Хотя вещи возникают и сами по себе – материализуются. Ниоткуда. Как чувства.
Грустно стало. Не возвратиться ли к призракам? Да уж угнал дон Борда вагонетку! Нет хуже бесповоротности и обрубания концов. Страшна бесповоротность, когда она в глазах у ближних, – Боже упаси!
Наверное, всегда в наличии обратные ходы и тоненькие нити, но не всегда их разглядишь. Тем и хорош треугольник – маневр и крутые повороты! Под тридцать, сорок пять и девяносто – всегда. Прекрасное слово Всегда! Радующее слух и естество. Сьемпре.
Движется, движется треугольник, образуя множество новых углов, где непосильно побывать. Когда-нибудь потом, когда бездна кауитля.
Время уходит, оставаясь, а жизнь без остатка. Так, пепел, прах – возможны всходы.
И только Илий – жизнь бесконечная. Во времени и по скончании, всегда.
– Или, – сказала Шурочка, – от бабы Буни? Попахивает жареной скумбрией.
Москва—Мехико.
Август-сентябрь 1997 года
*
notes
Примечания
1
Пьяница.
2
Самец.
3
Прикладное искусство.
4
Уевон – вроде мудозвона.
5
Что такое?
6
Пендехо – мягко говоря, с приветом.
7
Не смеши меня, Васька!
8
Прости, пожалуйста.
9
Прощаю, козел, но не забываю!
Надо отметить, что «козел» в мексиканской среде – сильное оскорбление. Как, впрочем, и в нашей российской.
10
Шеф – крестный отец в мафии.
11
Имеется в виду кокаин.
12
Сделаем любовь.
В буквальном переводе, согласитесь, это предложение звучит довольно странно.
13
Ты робкий?
Автор, честно говоря, не знает, почему возник этот вопрос. Может, Адель ошиблась и провела по гладкому зеркальному отражению?
14
О! Очень хорошо! Здоровяк!
15
Есть масса толкований – «войди в меня», «проникни», «проткни», «насыть», «влезь», «охвати», «постигни», «разгадай» и даже «осознай». Признаем со скорбью, что в русском языке нету такого всеобъемлющего любовного выражения.
16
Не останавливайся, продолжай, продолжай! Крепче! Еще крепче! и т. д.
17
Окончено. Тяжелое, грустное слово! Но в данной ситуации слово «мани» звучит еще грустней и тяжелей.
18
Просто-напросто «говно», хотя по звучанию ничего общего.
19
Это заклинание часто употреблял при жизни Володя Лавинский, скульптор и гренадер, брат и отец множества. Его памяти и посвящается глава.
20
Вероятно, медицинский термин.
21
Конспиративное наименование марихуаны.
22
Кустарник с невероятно яркими фиолетово-пурпурными цветами. Каждый уважающий себя мексиканский художник пишет бугамбилии.
23
Когда цветет это изысканное дерево, листьев на нем почти нет. По мере опадания цветов появляется внушительная лиственная крона. Приятно стоять под хаккарандой, глядя в небо.
24
Ущелье, трещина. Как сказуемое употребляется в значении – сломаться, обанкротиться, дать трещину.
25
На испанском кузнечик – сальтомонте, что в буквальном переводе означает «горный прыгун».
26
Уйди отсюда! Иди домой! Уйди из моей жизни!
Уевон – от уево – яйцо. В общем-то, то же самое, что отечественный мудак.
27
Русский самец.
28
Хорошо! Очень хорошо!
29
Пожалуйста, дорогая, одну песенку!
30
На древнем языке «наутль» оселотль – ягуар, коатль – змея, микстли – смерть.
31
Гереро – воин. Штат этот, где находится и Акапулько, достаточно воинствен.
32
Что вы желаете?
33
Много-много!
34
Профундо – глубоко. Следовательно, «профундей» – должно означать «глубже».
