– Кто карандаш стырил?
– Да вон он лежит.
Стройка. Камень на камень. Кирпич на кирпич. «Привет. Здравствуй. Пока. До свидания». Камень на камень. Кирпич на кирпич.
– Раствор давай!
– Даю! Даю!
Я каждый день искал ее в институте. Поздороваться и попрощаться. А потом как-то решил дождаться ее на улице после занятий. И проводить что ли.
Надо же так случиться – из дверей выскочил и наступил мне на ногу тот самый парень, что надоел мне на новогодней вечеринке.
– Извините!
Не раздумывая, дал ему в нос. Потом под дых. Парень скорчился. А я ему еще коленом в ухо:
– Я тебя извиняю, козел, извиняю…
– Немедленно прекратите! – на улицу из института вышли несколько преподавателей.
А следом за ними – она. Надо же так случиться…
Преподаватели что-то говорили. А она в ужасе смотрела на разбитое лицо парня, на лужицу крови, на мои кулаки.
Меня разбирали на студенческом собрании. Грозились исключить из института. А еще она налетела на меня в коридоре:
– Ты что, не понимаешь? Или просто дурак? Тебя же могут в тюрьму посадить. Если он в суд подаст…
Я не верил:
– В суд. За что? Ну, подрались малость…
– Малость, – она аж задохнулась от возмущения.
И до меня дошло – это у нас в Чагудае такое дело малость, а по их шольским меркам, наверное, драка – действительно серьезное преступление.
Я извинился. Искренне. Я все-таки понимал, что бывают в жизни и такие случайности, совпадения, как с этим парнем. И мне было жаль его побитого. Изрядно. Ни за что ли.
Но как объяснить им всем, как объяснить ей, что это не я бил его, что это Чагудай. Это он, он постоянно огрызается, делает мое лицо страшным. Это его привычка бить первым. И как это трудно – остановить себя, не ударить, когда кто-то задел тебя даже и совсем случайно Я не виноват. Боже, как мне стыдно, когда я вижу извиняющуюся улыбку прохожего, нечаянно зацепившего меня локтем на улице. Этот человек и не подозревает, что мне едва удалось сдержать себя. Еще немного и я дал бы ему в нос, потом под дых, коленом в ухо…
Из института меня не исключили. Обошлось каким-то общественным порицанием:
– На первый раз.
Парень в суд подавать не стал. Хотя его родители хотели. Адвоката наняли. Но и тут обошлось.
Я каждый день искал ее в институте. Но она больше не здоровалась со мной и не прощалась. А я учился дальше. И строительному делу, и нормальному человеческому поведению.
Так же новой жизни учились, наверное, в Шольском и двое других моих одноклассников-чагудайцев. Будущий врач Наташка Федотова и будущий офицер Лешка Зубенко. Виделись мы очень редко. Очень. Приехали поступать в разные дни. Учились в разных местах. Разные заботы. Разные интересы. А может, мы одинаково не хотели вспоминать Чагудай? И потому не искали встреч друг с другом?…
Мне постепенно удалось научиться себя контролировать. Вежливо разговаривать. Я перестать видеть в соседе или собеседнике возможную угрозу. И сокурсники, вроде, перестали бояться Парфенова. У меня появились приятели. И приятельница. Моя девушка – Катя. Белобрысая, кудрявенькая как барашек, тоненькая и хрупкая все-таки сдалась:
– Должен же кто-то тобой заниматься, Чагудай ты такой…
Да, ко мне крепко приклеилось прозвище: «Колька-Чагудай». Под ним я и остался в памяти своих институтских товарищей. Когда через многие годы мы встречались, они так и вспоминали:
– Как же – как же, Колька-Чагудай!
Летом, после окончания первого курса, я поехал домой. Соскучился. По маме, по сестренке, по брату. И по отцу. И по отцу.
Он уже простил мой побег. После того, как соседи и родственники изумились, что его сын попал в институт, загордился младшим сыном. Как гордился и старшим.
А еще у Семена на это лето была назначена свадьба. Брат женился на Ольге с «вербовки». Она раньше меня окончила школу. Ждала Семена из армии. Потом они долго встречались…
– Хорошая девка, – говорил про нее отец, – только титьки маленькие…
Свадьба брата… Как я мог пропустить такое событие. Приехал.
В доме была двойная радость. И из-за предстоящего торжества. И из-за моего приезда. Мать с Варей хотя и сильно болели, но обе как будто светились. Сестренка, если бы могла, наверное, прыгала бы вокруг меня:
– Братик, братик, братик, братик…
Отец после застолья по случаю приезда ходил по Чагудаю:
– Сын вот приехал, отца поблагодарить. В институте он у меня. Отличник, весь в меня…
По «болоту» прошелестело:
– Колька Шольский приехал.
Прибежал мой чагудайский друг Серега. Он уже закончил свою «шарагу»:
– Вот на заводе вкалываю. И Юрка Сурепов там. А с Володькой Тумкиным мы в одном цеху.
– И как?
– Ниче… Скоро в армию. Тебя-то не возьмут институтского…
Нет, не возьмут. За нашу фамилию старший брат отслужил.
Мы не развивали тему. Налили:
– На здоровье.
– На здоровье…
– Еще?
– Еще…
Пошли с Серегой на болото, на наши места. Вспоминали. Но несмотря на выпитое, разговор как-то не очень клеился. Серега все всматривался в меня:
– Ты какой-то совсем чужой стал, Колька…
– Брось. Какой еще такой чужой?
– Не знаю…
Наверное мы оба изменились. Он – в училище и на заводе. Я в Шольском и в институте.
Разошлись. Завернул к учителю Пойгу, но его дома не оказалось. Уехал в Шольский то ли по делам, то ли в больницу. Разминулись. Жаль, что не встретились, не поговорили.
Свадьбу Семена, как и положено в Чагудае, сыграли пьяно и весело. С неистовыми поцелуями и драками в доме культуры. С нечаянным поджогом тещиного дивана и искрящимся выбрасыванием его из окна. Смех сквозь слезы – Чагудай…
Время в свадебной суматохе пролетело мигом. Когда собирался обратно, брат с немного ошалевшими от начала семейной жизни глазами спросил:
– Ну, а у тебя как там, Колян? Есть невеста?
– Есть.
– Так привози.
Я посмотрел на мать. Она кивнула:
– Привози.
– Привезу как-нибудь.
Катю я привез через три года. Когда мы уже твердо были вместе. И повод показать ее своим был подходящий. Еще одна свадьба в Чагудае. Серегина.
Пока я учился, он отслужил. Вернулся. Снова пошел на завод. Там и нашел себе невесту. Как и у Семена – тоже с «вербовки».
Завод продолжал смешивать в себе всех поселковых. «Болото» и «вербовка» работали вместе, в одних цехах, в одних бригадах. Шли на работу и возвращались одной дорогой. Жили рядом. Ходили в гости. Вербованные женились на «болотных». «Болотные» – на вербованных. А их дети становились просто чагудайцами.
Получив письмо-приглашение от Сереги, я уговаривал Катю:
– Поедем. На болото сходим. В лес. Неужели тебе не интересно?
Что-то останавливало ее. Но в конце концов Катя все же качнула своими светлыми кудряшками:
– Ладно, ты мне уже все уши прожужжал про свой Чагудай. Брусника у вас самая вкусная в мире. Грибы – самые большие. Ребята – самые сильные…
– Ага, ага, ага…
Мы ехали весело. Шутили. Бесились. До Синей горки. Там на перроне Катя увидела несколько человек в серой одежде. Злыми глазами они царапали по окнам поезда.
– Кто это?
Я, не особенно беспокоясь, пожал плечами:
– Наверное, освободившиеся. Домой возвращаются.
– Какие освободившиеся?
– Сидят здесь на Синей горке, преступники наказание отбывают. Одна тюрьма для взрослых. Другая – для малолеток. Две тюрьмы с охраной и подсобными хозяйствами – это и есть вся Синяя горка…
Поезд тронулся. Какой-то фиксатый с синими от наколок руками подмигнул Кате. Она в ужасе отшатнулась от окна. И счастье этого урки, что поезд был на ходу. Иначе бы я выскочил, разлучил бы его с любимой фиксой.
И дальше мы ехали уже не так беззаботно. Катя стала какой-то задумчивой. И прыгать на повороте, где тропинка на Чагудай, где поезд сбавляет ход, она отказалась:
– Ненормальный.
– Да у нас все прыгают. Здесь же ближе.
– Значит все у вас ненормальные.
Кольцовка встретила очередью на последний сегодня автобус. Народ ругался, толкался. Доходило чуть ли не до драки.
Я оправдывался:
– Вообще-то здесь не всегда так. Бывает. Но не всегда. Не повезло просто сегодня…
Катя была в ужасе:
– Что же это… Мы же люди… Надо же уважать друг друга…
– Надо, – я как мог прикрывал ее спиной, плечами, – Как бы нам не остаться здесь до завтра…
Выстояли. Хотя и не на сидячих местах, но все-таки вырвались из Кольцовки.
В переполненном душном автобусе все опять толкались, ругались. Но уже вяло, устало. А Катя тихонько плакала мне в плечо:
– Какая дикость. Дикость…
Вот тебе и привез девушку отдохнуть-развлечься. Господи, а что она скажет о пьяной и веселой чагудайской свадьбе? С неистовыми поцелуями и драками…
Но оказывается, мы ехали не на свадьбу. За день до нашего приезда Серега погиб на заводе. Шел на обед к заводской столовой, а с борта поворачивающего перегруженного самосвала сорвалась металлическая чушка. Просто размазало Серегу.
