А вообще, сначала экономика, а потом – политика. Поэтому можно сменить премьера – хоть какое-то движение.
Промежуточный реактор на жидкометаллическом теплоносителе и на быстрых нейтронах мы, похоже, уже проворонили – шли впереди планеты всей, а теперь это сделают или французы, или японцы.
И управляемый термоядерный синтез от нас тоже уйдет.
А кому нужны будут нефть и газ, если электричество ничего не будет стоить?
Так что – двадцать лет.
А затем – тайга.
А старость они будут встречать в Англии, на травке, с бокалом кефира. И дети все проедят.
И имена их потом отряхнет со своих штанов великий пешеход – история.
Так что можно, конечно, менять премьера.
* * *
О вечном.
Каждый год – паводок, затопило, а потом жара и леса горят.
И школы не готовы к началу учебного года. А на север – уголь не вовремя завезут.
* * *
24 октября 2007 года – пять лет тому назад случился «Норд-Ост».
Помню то ощущение беспомощности.
Позвонили мне с телевидения и сказали: «Дали газ!»
Тогда я спросил о том, какой это газ, чисто машинально – я ж химик.
Мне ответили, что не знают.
Потом погибнет 130 человек.
Я видел в телевизоре эти тела. Они лежали, как ветошь, как надутые матрасы. Тогда еще подумал, что газ-то удушающий.
* * *
А потом Министерство здравоохранения России отказалось отвечать на запрос думского комитета по охране здоровья о том газе.
«Министерство здравоохранения не вправе сообщать какие-либо сведения о свойствах газа, примененного во время проведения контртеррористической операции в Москве по освобождению заложников 26 октября, поскольку эти сведения относятся к государственной тайне», – это ответ министра здравоохранения Юрия Шевченко на запрос из Госдумы.
Государственная тайна.
Все боевые отравляющие вещества хорошо известны. Применение их оговорено в международном праве. По этому самому праву они и запрещены.
А тут – нашли то, что разрешено?
Потом немецкие врачи, занимающиеся лечением двоих своих соотечественников, оказавшихся заложниками в Театральном центре в Москве, заявят, что им удалось идентифицировать тот таинственный газ. После обследования 18-летней студентки и 43-летнего бизнесмена, пострадавших от действия газа, эксперты мюнхенской клиники пришли к выводу, что причиной смерти террористов и заложников стало наркотическое вещество фентанил.
Немцам верю. Это хорошие химики и медики, и им нет резона прятаться за «государственную тайну».
А нашим есть.
Справка: фентанил является синтетическим наркотиком, созданным в Бельгии в конце 1950-х годов. Он относится к группе опиоидов, веществ, подобных морфию и героину. Обычно его применяют во время хирургических операций для обеспечения обезболивания. Помимо прямого действия (обезболивания) фентанил угнетает дыхание, вплоть до остановки, он вызывает спазм дыхательных путей. А еще он замедляет работу сердца, вызывает тошноту и рвоту. Возможно еще и развитие печеночной колики, задержки мочи и кала, косоглазия.
По своим свойствам фентанил сходен с морфием, однако в чистом виде он обладает значительно более сильным действием.
Вот вам и разгадка волнений медиков по поводу газа. Газ-то применяется в медицине.
Это означает, что применить его предложил медик.
И не просто медик, а врач, облеченный властью, потому что в кратчайшие сроки надо найти огромное количество этого вещества.
И где ж такое количество этого добра можно было взять и привезти в центр Москвы в самые короткие сроки? Ответ: на медицинских складах.
Вот поэтому ведомство господина Шевченко так рьяно настаивало на том, что по международным делам у нас все в полном порядке. Применили в полном соответствии с буквой международного права.
Да. Но одно дело усыпить человека на операционном столе, другое – целый зал.
Это ж в каких объемах все это должно было быть?
В больших. В гигантских. Баллонами. О концентрации, видимо, никто не думал.
Дали с запасом. И этот запас– гора трупов.
Потом помощник министра здравоохранения России Александр Жаров сообщит, что «причиной гибели многих заложников после штурма явилось ослабленное состояние их здоровья и хронические болезни. Заложники находились в закрытом помещении, у них ощущался недостаток кислорода. Организм был обезвожен и не получал необходимой медикаментозной поддержки. Кроме того, стрессовая ситуация крайне отрицательно повлияла на иммунитет людей».
Но ведь это было ясно еще до начала операции. Было известно, что среди заложников немало людей, страдавших бронхиальной астмой, нарушением ритма сердца, ишемической болезнью сердца, сахарным диабетом. Почему им не оказали элементарную помощь на месте?
Потом Александр Жаров скажет, что «освобожденных из Театрального центра на улице Мельникова заложников реанимировали с помощью препарата налоксон.
Этот препарат является универсальным средством, применяемым для выведения людей из-под действия наркоза, а также для снятия состояния глубокого алкогольного или наркотического опьянения. По словам Жарова, «недостатка в препарате не было».
Вот видите, и недостатка в препарате не было.
Был один недостаток– в организации.
Всего-то надо было вынести всех из зала, положить на бок, чтоб язык не запал, и вколоть всем антидот налоксон, «недостатка в котором не было». И все. И не пришлось бы потом рассуждать об их «ослабленном здоровье».
* * *
На телеэкране опять дискуссия – армия должна быть профессиональной или по призыву.
Мне иногда задают тот же вопрос. Звонит какая-нибудь девушка и спрашивает.
И всякий раз я ей говорю:
– Вы понимаете, вы спросили меня сейчас: можно ли построить Вавилонскую башню? На что я отвечаю: можно, но только надо, чтоб все люди говорили на одном языке. Но будет ли она в этом случае Вавилонской? И еще: строительство башни предполагает наличие некого алгоритма, программы действий. Все должно быть подготовлено. Это не готовится на ходу. А у нас пока еще даже место не расчищено, но бетон готовы подвезти хоть завтра. Вы понимаете, о чем я?
– Кажется, да, – говорит девушка, и потом долгое время никто ни о чем не спрашивает.
Но через какое-то время звонят снова.
Ребята, армия – это очень много. Я даже не буду говорить о вершинах айсберга, об экономике, политике, развитии общества.
Армия всегда с чего-то начинается. Например, армия Македонского начиналась с фаланги. И здесь я не говорю о строе или размере копья. Я говорю о братстве. Армия – это братство. И над созданием этого братства надо работать. Каждый день.
Да, это Вавилонская башня, но строят ее даже не по кирпичику. Ее строят по песчинке.
Значит ли это, что России не видать своей армии еще тысячу лет?
Если все идет, как идет, то, может, и тысячи лет мало.
А то, что есть, – это не армия. Начнись что – и одна половина прежде всего перестреляет другую.
Какая ж это армия?
Армия – это Суворов. «Сдача в плен или смерть на скалах?» – спросил он как-то у своих ветеранов, и они выбрали смерть. Вот вам и переход через Альпы.
Солдаты не просто верили Суворову, они знали, что он готов грудью защитить новобранца.
Вот это армия. Офицер защищает солдата. И солдат знает, что офицер именно так и поступит.
А если офицер бьет своего солдата палкой, то назавтра он уже не офицер – ему офицеры руки не подадут.
В 1991 году в апреле месяце я ушел в запас. Подал рапорт и ушел. Начались сокращения. Нас вызвал к себе начальник и сказал:
– Подумайте. Никого не принуждаю, но, чтоб не резать по живым людям, те, кто уже выслужил пенсию, могут подавать рапорт!
Я вышел из его кабинета вместе с другими офицерами отдела, постоял в коридоре и снова к нему зашел. Я написал рапорт. В тридцать восемь лет у меня было тридцать лет выслуги. Подводные лодки. Год за два. А потом мне говорили:
– Саня, ты же боевой офицер, зачем уходишь?
На что я отвечал:
– Не хочу стрелять в своих!
К этому времени уже произошли события в Карабахе, Прибалтике, Грузии, уже был Сумгаит.
А своими я считал всех – прибалтов, узбеков, таджиков, грузин, армян, азербайджанцев, чеченцев, татар – всех. Потому что я присягу давал в Советском Союзе.
В 1970 году я поступил в Каспийское высшее военно-морское училище имени С. М. Кирова в городе Баку.
У нас там был устав. Через несколько лет в училище я понял, что устав – это не только правильно, это единственное, что может быть в армии, и что если поступает команда «Газы!» – то противогазы надевают все – и командиры прежде всего.
А капитаны первого ранга по тревоге бежали бегом.
Мы в четыре часа утра делали марш-бросок – пять километров туда и пять назад, приходили в ротное помещение в шесть часов двадцать минут, падали в койки (форму перед этим заправляли, как будто укладываемся на ночь), и спали до семи утра. В семь утра: «Рота, подъем!» – и на физзарядку.
