— Ты ничего для меня не узнал, tio[7] Жиль?
— Да, узнал, Хосе...
Мальчик замирает, сжимая в кулаке вилки, которые он собирался положить на стол. И снова ждет, но с такой явной тоской, что Жильбер, взволнованный, не знает, что ему сказать. Матильда подошла и обхватила за плечи Хосе.
— Ну, так что же ты знаешь, Жильбер? Говори.
— Клаверия, что живет в Марселе, не может тебя принять, Хосе. Консульство собирается начать поиски в Испании кого-нибудь из твоей семьи. Не могли же умереть все твои дяди и тети.
— Может, и есть такие, которым повезло, — тихо произносит Хосе, — но тогда они в тюрьме.
— Консульство мне сообщило, — продолжает Жильбер, — что близ Марселя есть лагерь для детей-беженцев, которые во время эвакуации потеряли своих родителей. Пока идут розыски, тебя могут туда принять.
— Близ Марселя, — повторяет Хосе, — это не очень далеко отсюда, верно?
— Нет, не далеко.
Хосе склоняет голову и принимается так старательно раскладывать приборы у тарелок, как будто только это его и интересует. Матильда подошла к Жильберу и быстро, тоже почти шепотом, говорит:
— Жиль, оставим его здесь. Жорж будет возражать, ты его знаешь, но ведь дом принадлежит тебе. Скажи, что ты оставляешь ребенка, я сама им займусь, у тебя не будет никаких забот. А после войны, если найдут кого-нибудь из его семьи, он уедет, но до тех пор... прошу тебя, Жиль...
«Ребенок, — думает Жильбер. — Ей хочется иметь собственного ребенка... хотя бы до конца войны... вот что нужно Матильде». Хосе расставляет стаканы на столе. Он словно ничего не видел, ничего не слышал.
— Хосе, — спрашивает Жильбер, — ты хочешь остаться здесь, помогать Матильде, работать с ней? По-моему, ты ей нужен.
Мальчик замирает, он смотрит на Жильбера, на Матильду, словно вдруг проснулся от грохота бомбежки, затем кричит:
— Я буду ей помогать! Я буду делать все! Только оставьте меня здесь, tia Матильда, я буду тебя защищать, буду стеречь.
«Бедная потерявшаяся собачонка, которую я подобрал, — думает Жильбер. — «Я буду тебя защищать, буду стеречь»... Стеречь... Сторожевой пес... Я даю ей чудесного мальчишку, но надолго ли? Бедная Матильда!» Ему вспоминаются слова солдата-шофера: «Ранний плод — горький плод». Однако в глазах Хосе, в его голосе, в том, как он бросился в объятья Матильды, — огромная нежность.
Жильбер смотрит на свою невестку и думает: «Вот сейчас настал патетический момент. И в прекрасных глазах Матильды появятся слезы». Он растроган, и одновременно все это забавляет его. Если бы он посмел, то протянул бы ей свой носовой платок. Но Матильда лишь улыбается и ласково отстраняет ребенка.
— Я очень рада, — говорит она, — что мне будет помогать такой большой мальчик.
— Я буду делать все, — повторяет Хосе и так стремительно поворачивается, что задевает локтем стакан, опрокидывает его и с ужасом видит, как он разбивается у его ног. Согнувшись вдвое, закрыв лицо руками, мальчик разражается рыданиями.
— Этот стакан не имеет никакой ценности, и Матильде его совсем не жаль, — говорит Жильбер.
Матильда, вернувшаяся к своему варенью, как ни в чем не бывало просит:
— Хосе, будь добр, принеси с террасы корзинки с абрикосами, я их оставила там, и они могут испортиться на солнце.
Глотая слезы, Хосе убегает.
— Почему ты не сказала ему, что тебе не жаль этого стакана? — спрашивает Жильбер.
— Но он и сам это прекрасно знает!
— Пойми, Матильда, этот парень не проронил ни слезинки, когда рядом с ним была убита его tia Долорес. Ярость, да, мучительная ярость заставила его, подобно животному, топтать траву. Это парень жесткий — он не плакал и когда рассказывал мне о бомбардировке мадридского парка, о смерти своей матери, об изуродованных детях, валявшихся вокруг него, о расстрелянном отце, он только повторял: «Мне всегда везло». А сейчас он рыдает из-за разбитого стакана!
Матильда снимает таз с огня, с трудом приподнимает его и ставит на стол.
— Мой бедный Жильбер, не будь глупым. Не из-за стакана он плачет — он оплакивает все, что с ним произошло. Сейчас он счастлив: ему так хотелось остаться с тобой! Меня он любит, но тебя он обожает, ты его божество. Наконец-то он счастлив, он ничего больше не ждет, так оставь же его плакать над разбитым стаканом, дай ему возможность освободиться от накопившегося страдания. Вот такие мы все — точно покрыты панцирем, но никого нельзя назвать жестким.
— Ему действительно везет, — замечает Жильбер.
— Вот видишь, ты начинаешь говорить, как он.
Матильда смеется. Она опускает серебряную ложку в банку и большим половником начинает переливать в нее горячее варенье. По кухне распространяется приятный запах. Хосе входит в комнату, неся корзинки, полные абрикосов. Он опускает их на пол, вытирает лицо и, вздыхая, начинает подметать осколки разбитого стакана.
— Una сора tan bonita, tia Mathilda, qué lástima![8]
— No, chico, esta сора no vale nada[9].
Теперь Хосе, кажется, окончательно успокоился. Он ставит на стол кувшин с водой, хлеб и какое-то время стоит в нерешительности. Затем по лицу его пробегает тень. И он шепчет на ухо Жильберу:
— A el Claudico[10], что он скажет?
При Матильде Хосе никогда не осмеливается так выражаться, он всегда называет ее мужа «сеньор Хорхе» — по-испански. Но с Жильбером он не стесняется и употребляет это не очень-то уважительное прозвище. С первых же дней Хосе почувствовал антипатию к мэтру Фабру. Причина, без сомнения, в нескрываемом ужасе Жоржа перед аппетитом мальчика.
— Если этот мальчишка останется здесь надолго, он смолотит все наши продукты!
Теперь голод первых дней утолен, но Хосе не может забыть эту фразу — она показалась ему унизительной. Он сократил свою порцию хлеба и всякий раз предлагает Жоржу свою часть мяса, от которой тот всегда холодно отказывается.
— Не бойся, — шепчет Жильбер.
Хосе резко выпрямляется.
— Я никогда ничего не боюсь, tio Жиль, но я не хочу причинять беспокойство.
Матильда удивленно оборачивается.
— Беспокойство — кому?
— Хосе опасается, что Жорж может не согласиться, — отвечает Жильбер.
Матильда не без раздражения пожимает плечами.
— Жорж согласится, раз это доставляет мне удовольствие.
Жильбер задумывается. Так ли уж печется Жорж о счастье Матильды? Думает ли о нем вообще? Умеет ли оценить необычайные качества Матильды? Столько мужества, силы воли, разума, столько доброты, сердечности! Ничего не понимая в сельских работах, она сумела за время отсутствия Жильбера наладить хозяйство в поместье. Жильбер смотрит на Матильду: ее матовое лицо покрылось загаром, глаза, такие ясные, такие большие, казалось, стали еще красивее и взгляд их — еще проникновеннее. Почему он думал раньше, что Матильда некрасива? Она высокая, стройная, сильная. Возможно, она слегка походит на мужчину из-за своих черных коротко подстриженных волос, которые крутыми завитками покрывают ее лоб и затылок, из-за рабочей одежды — рубашки с засученными рукавами, должно быть принадлежавшей раньше Жоржу, однако нос у нее тонкий, губы пухлые, улыбка ослепительная. «Я ошибался, — думает Жильбер. — Матильда очень красивая женщина». Правда, какая женщина могла бы показаться красивой рядом с Франсиной? Потому-то в студенческие годы не он один никого не видел, кроме нее. Перед его мысленным взором стояла Франсина, хрупкая, с золотыми волосами, удивительно женственная и элегантная. Около нее ни одна из их молоденьких подружек не казалась красивой... Только Луи сумел разглядеть Матильду, понять ее, полюбить. Почему Матильда предпочла Жоржа? Чтобы продолжать адвокатскую практику отца? Дочь адвоката, сама юрист, она предпочла стать женой адвоката Фабра, нежели супругой доктора Луи Валлеса? Жена врача... А почему бы и нет? Нет, Матильда, конечно, не способна на расчет — она любила Жоржа. Любит ли она все еще этого властного и ворчливого человека, который почти не разговаривает с ней, едва на нее смотрит и не дал ей радости материнства? Однако она кажется счастливой, жизнерадостной. «Она, должно быть, любит его, — думает Жильбер, — и, несомненно, Жорж по-своему любит ее... Трудно понять чужую душу».
Урок пения на втором этаже закончился. Франсина спустилась вниз. Она входит на кухню и с удовольствием вдыхает запах абрикосов. На ней ярко-желтое платье — под цвет волос. Ворот застегнут золотой брошью в форме листа.
— Ты похожа на кусочек солнца, — обнимая ее, говорит Жильбер.
Хосе отворачивается: подобное проявление чувств раздражает его или кажется ему неприличным, к тому же он недолюбливает Франсину и считает ее куда менее красивой, чем Матильда. Франсина отстраняется:
— Перестань, Жиль, ты раздавишь меня, испортишь мне прическу. — Она быстро целует мужа в лоб, оставляя следы помады. — Вытри, — смеется она и бросает ему салфетку.
— Жорж уже спускается? — спрашивает Матильда.
Франсина облизывает указательный палец, который она опустила в половник с вареньем.
