— Ты вел себя как трус. — Она топнула ногой. — И даже не подумал о нас с мамой!
— Да, — виновато прошептал он. — Да. Мне лучше уехать.
— Ты прав. Так будет лучше. — Она погладила его по волосам. — Я все равно поеду в Берлин, Давид.
— Я знаю.
— И я все еще люблю Макса.
— Я знаю. Я и не ждал…
— Ты такой красивый, Давид. — Она поцеловала его. Потом коснулась его лба. — У тебя горячий лоб.
— Наверное, просто волнуюсь перед отъездом.
Он посмотрел на Софию и снова увидел ее в Венском лесу на пне с альбомом для рисования на коленях. Увидел ее спящей. И увидел ее тут, рядом, в темноте. Ничто из того, что было, не пропадает.
— Мне пора.
— Рано или поздно жизнь превращается в путешествие, — прошептала она. — Куда ты поедешь?
— Еще не знаю.
— Все будет хорошо.
— Надеюсь. Мне пора. Поезд на Мюнхен отходит в одиннадцать. Оттуда я поеду дальше. Может быть, в Англию.
Он остановился. Она обхватила его руками, крепко прижалась к нему. Потом опустила руки и вгляделась в темноту:
— В апреле у нас так красиво.
— Да.
— В апреле что-то происходит с воздухом. В Вене все становится таким прозрачным.
— Да, красиво. Но, наверное, так бывает и в других местах.
— Я буду скучать по тебе, Давид.
* * *
Такова была история Давида Бляйернштерна.
И среди этой
Безбрежности все мысли исчезают,
И сладостно тонуть мне в этом море.
Джакомо Леопарди. Бесконечность (Перевод А. Ахматовой)
Тихое и ясное воскресное утро. Сверкающее спокойное море простиралось, насколько хватало глаз. Воздух был прохладный, небо светлое.
Этот покой посреди океана заставил даже склонных к морской болезни пассажиров, которые в начале рейса были прикованы к своим каютам, очнуться от спячки и подняться на палубу. Они стояли у поручней и восхищались Северной Атлантикой. Судно летело вперед, рассекая воду и превращая ее в белую пену Мгновение, и водная поверхность снова смыкалась.
Богослужение капитана Смита в обеденном зале первого класса собрало много народу. Согласно правилам служба предназначалась для всех, поэтому пассажиров третьего класса тоже пустили в роскошный обеденный зал. В просторном зале стало тесно. Кое-кто из пассажиров первого класса недовольно поглядывал на эту безликую толпу, но остальные были достаточно воспитанными, чтобы игнорировать присутствие своих бедных спутников. Несколько матерей и нянюшек испуганно отступили со своими накрахмаленными отпрысками и питомцами.
На борту оказалось неожиданно много детей, повсюду слышался заливистый смех, выкрики на ирландском и валлийском, материнское шиканье. Удивленные глаза смотрели на люстры. Отмытые ручонки показывали на все, что видели глаза. Кое-кто из малышей плакал.
Ровно в половине одиннадцатого капитан Смит в парадной форме, внушительный и торжественный, появился перед своей паствой. Под мышкой он нес молитвенник, принадлежавший судоходной компании. Капитан невозмутимо осмотрел собравшихся и несколько раз провел рукой по седой бороде. Потом открыл книгу и начал службу, положенную в первое воскресенье после Пасхи.
Судовой оркестр играл псалмы. Накануне вечером Джейсон побывал на капитанском мостике, чтобы обсудить с капитаном Смитом программу. Обычно на этих богослужениях ограничивались хорошо известными псалмами, принимая во внимание разношерстный состав паствы; здесь были представлены все конфессии. Джейсон, например, не мог вспомнить, в какого Бога веруют в Армении, но, если армяне придут на богослужение, нужно, чтобы и они могли присоединиться к пению псалмов. Не будучи верующим, Джейсон придавал большое значение этим богослужениям, хотя не все капитаны одинаково хорошо справлялись с этой задачей. Во время рейса только по воскресеньям оркестр играл для пассажиров других классов, Джейсон любил эти воскресные службы и относился к ним с большой ответственностью. Капитан судна, флегматичный, почти сонный человек, терпеливо выслушивал вопросы Джейсона и отвечал на них «да», «нет» или «делайте, как вам нравится».
Джейсон так и сделал. Его оркестр выстроился у фортепиано и заиграл Маклагана «В темных царствах смерти». Нужно было следить за хором, молящиеся обычно поют кто во что горазд и фальшивят, а половина хора вообще начинает петь только после того, как оркестр сыграет первые четыре такта, — и нужно жестко подчеркивать ритм. Последнее во многом зависело от Петрония Витга и его контрабаса, но, к сожалению, Петроний опять сделался неуправляемым, что-то бормотал себе под нос и беспричинно смеялся, хотя последние два дня вел себя вполне терпимо. Теперь он стоял с отсутствующим видом, странновато улыбался и играл как Бог на душу положит. Иногда он переставал играть и обводил взглядом зал, явно не понимая, где он находится. Джейсон сделал знак Споту, сидевшему за фортепиано. Спот понял его, с силой ударил по басам и выручил Петрония.
Пока капитан читал проповедь, Джейсон вздыхал про себя. С Петронием придется расстаться. Старик больше не может плавать. До сих пор все шло неплохо. Спот держал себя в руках, и Давид хорошо справлялся со своей партией; вот только бы он не сбежал, когда они прибудут в Нью-Йорк. Правда, Алекс всегда бледен и лоб у него покрыт испариной. Джейсон вздохнул.
Служба подошла к концу, капитан Смит благословил собравшихся. Капельмейстер Джейсон Кауард коснулся смычком струн и заиграл последний псалом.
Остаток дня прошел спокойно. Обслуживающий персонал уже освоился с судном и знал, где что находится. Все уже наладилось. Люди привыкли к незнакомым звукам и к особой манере судна вести себя в море. Инженер Эндрюс из компании «Харланд энд Волфф», который в первые дни с утра до вечера был занят устранением неполадок, теперь немного успокоился. Он с наслаждением пил чай в зимнем саду в полном одиночестве, усталый, но с чувством глубокого удовлетворения. Хорошее судно. Остойчивое. Комфортабельное, красивое. Вибрация незначительна. Оно еще не показало себя во время шторма и не шло на предельной скорости — последнее было назначено на завтра. Но инженер Эндрюс был доволен. По воскресеньям в зимнем саду не играл оркестр, здесь было тихо, и льющийся в окна апрельский свет успокаивал нервы.
Часы нанизывались друг на друга, как обычно бывает в море. Когда пробило двенадцать склянок, загудели сразу все гудки «Титаника». Вахтенные офицеры, стоявшие на крыле мостика, секстантами измерили высоту солнца и определили координаты судна. Позже эти координаты сообщили распорядителю рейса Макэлрою, который приколол их к доскам объявлений в курительном салоне и главных коридорах: с полудня тринадцатого апреля «Титаник» прошел пятьсот сорок шесть миль — на двадцать семь миль больше, чем за предыдущие сутки. Пассажиры уже гадали, не собирается ли капитан поставить новый рекорд скорости перехода через Атлантику, а осведомленные в навигации подсчитали, что «Титаник» в среднем делает не больше двадцати одного с половиной узла. «Мавритания» же могла делать по двадцать шесть узлов. Однако предполагалось, что в понедельник «Титаник» разовьет максимальную скорость, пустив в ход все котлы. Заключались даже пари.
Близился полдень. Пассажиры гуляли, посещали турецкую баню, купались в бассейне с морской водой, играли в сквош и под умелым руководством гимнаста Линдстрёма упражнялись на механическом верблюде из Висбадена. Игра в карты по воскресеньям была запрещена.
В радиорубке радисты в поте лица переписывали субботние котировки нью-йоркской биржи, переданные ночью с мыса Рейс, до двух часов их следовало довести до сведения всех заинтересованных пассажиров — ведь миллионы никогда не отдыхают. Эта нелегкая работа требовала большой точности. Одновременно продолжали поступать важные и не очень важные сообщения.
В 13.42 с «Балтика», идущего из Нью-Йорка в Ливерпуль через Куинстаун, поступило сообщение: ГРЕЧЕСКИЙ ПАРОХОД АФИНЫ СООБЩАЕТ АЙСБЕРГАХ И БОЛЬШОМ ЛЕДЯНОМ ПОЛЕ СЕГОДНЯ 40°51′ СЕВЕРНОЙ 49°52′ ЗАПАДНОЙ ТОЧКА СЕРДЕЧНЫЕ ПОЖЕЛАНИЯ УДАЧИ ВАМ И ТИТАНИКУ В ПЕРВОМ РЕЙСЕ ТОЧКА КАПИТАН СУДНА ТОЧКА. Сообщение от капитана «Балтика» было немедленно передано капитану Смиту, который разговаривал на мостике с судовладельцем Дж. Брюсом Исмеем. Исмей, любивший показать, кто здесь главный, сунул сообщение себе в карман. Вечером он с важным видом показал его нескольким пассажирам.
В 13.45 на «Титанике» принимают сообщение с немецкого пассажирского парохода «Америка», адресованное Гидрографической службе Соединенных Штатов: ЧЕТЫРНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ АМЕРИКА ПРОШЛА МИМО ДВУХ БОЛЬШИХ АЙСБЕРГОВ НА 41°27′ СЕВЕРНОЙ 50°08′ ЗАПАДНОЙ. Но в ту минуту радисты были заняты курсом акций, и это сообщение так и не попало на мостик.
